На исходе лета - Хорвуд Уильям - Страница 57

— Если ее не найдут, — продолжал Люцерн, — тогда пусть все кроты знают, что она проклята и осуждена на медленную и мучительную смерть от болезни. Такова воля Слова, и я ее провозглашаю.

— Господин проклинает Хенбейн, — эту новость передавали шепотом в Верне и за его пределами. — Если какой-нибудь крот или какая-нибудь система предоставит ей убежище, сознательно или случайно, они также будут прокляты. Пусть каждый крот держит ухо востро и, захватив Хенбейн, доставит ее обратно в Верн. Бывшая Госпожа Хенбейн, богохульствовавшая против Слова, объявляется отверженной Господином Люцерном! Такова воля Слова!

Оставим теперь Хенбейн, против которой обращены эти угрозы и проклятия, и подумаем, сможет ли такая кротиха, как она, найти прощение и получить последний шанс спасти крупицу добра в своей душе. Как бы тверды ни были наши сердца, как бы непримиримы они ни были, все же нам следует помнить, что Камень милосерден, и доверять ему больше, чем себе, в жизненно важных вопросах.

Пока первый приказ Люцерна зачитывали в соседних системах грайков, сам Люцерн, не тратя времени на то, что больше от него не зависело, направил свое внимание на другой вопрос. Он размышлял, как бы получше использовать взрыв энтузиазма, последовавший после его успеха в такой благоприятный день, как Середина Лета.

Он снискал шумное одобрение, отклонив все предложения вступить в должность в тот самый день Середины Лета. Люцерн чувствовал, что лучше отложить этот обряд до того времени, когда будут отмечаться другие торжественные события, — ведь тогда не только сидимы, но и другие кроты увидят триумф своего Господина. Между тем он с притворной скромностью просил пока не называть его так, хотя глаза у него блестели, когда его не слушались.

Они с Терцем устроили так, чтобы троих убитых Хранителей заменили Мэллис, Клаудер и он сам, Люцерн также довел до всеобщего сведения, что, когда он станет Господином, освободившееся место Хранителя займет тот крот, который проявит самое большое рвение в следовании по пути Слова в предстоящие летние месяцы.

Вот такими способами Люцерн часто сеял семена тщеславия и сомнения, предательства и обмана среди тех, кто служил ему, заставляя их шпионить друг за другом и никому не верить. Он удерживал власть, нажимая на такие рычаги, как неуверенность и страх.

А часто он просто обещал светлое будущее.

В эту самую пресловутую ночь, не упуская инициативу, Люцерн собрал сидимов в одном из самых больших гротов Верна и произнес зажигательную речь о будущем. Он сказал, что есть много важных задач для тех, кто хочет верно служить Слову. Пришло время сидимам принять вызов, брошенный в день бегства Сцирпаса с юга. Когда наступит день торжества Слова и его положение навеки упрочится, центр Слова опять переместится на юг.

Немногие тогда понимали всю смелость этого предложения. Переместить центр Слова с севера на юг! Ведь, таким образом, Верн в конце концов мог отодвинуться в иерархии Слова на второе место.

Сидимы были поражены услышанным, хотя немногие из них, помимо Терца, понимали, что, убрав сидимов из Верна и оставив там лишь своих гвардейцев, Люцерн сосредоточивал в своих лапах всю власть в духовном доме Слова. В самом деле, каким могущественным становился крот, который решал, кто имеет право совершить паломничество в Верн!

Несколько сидимов осмелились высказать критические замечания. Люцерн был слишком умен, чтобы убить их сразу, однако Мэллис взяла этих непокорных на заметку, чтобы назначить на опасные посты, где их легко можно ликвидировать в случае соответствующего приказа Люцерна. А пока что Люцерн ослепил их речами, которые были всего-навсего дешевой риторикой, но в его устах звучали величественно и угрожающе.

— Должны ли мы в Верне быть беженцами? — вопрошал он с пафосом. — Должны ли мы всегда быть жертвами недоброжелательности Камня? Сцирпас привел нас сюда с юга, чтобы мы смогли выжить и познать Слово. Здесь он обрел Слово, и Слово жило в нас. Но Сцирпас не говорил, чтобы мы навсегда оставались в этом скалистом, унылом месте. Нет, он только хотел, чтобы мы выждали время и, как следует подготовившись, обрушились всей своей силой на врагов Слова и отобрали у них принадлежащее нам по праву. Наши отцы ждали великого дня, когда навеки провозгласят Слово. И вот это время пришло. Этот день наступил!

И теперь, при вашей поддержке, я, Люцерн, внук Руна, поведу вас назад в тот край, что кишит червями, откуда наши предки были несправедливо изгнаны. Там мы очистим тоннели и норы, которые так долго оскверняли последователи Камня, и принудим этих кротов к Искуплению. Мы окажем помощь и поддержку тем, кто в прошедшие годы выказал верность Слову.

Они вопиют в пустыне юга, и мы услышим их! Они молят о помощи, и мы дадим ее. Они плачут, и мы утешим их. Это воля Слова. Это само Слово.

Нечестивое восхищение загорелось в глазах тех, кто слушал Люцерна, все кроты пришли в возбуждение. Гнев, слезы, исступленная любовь — Люцерну верили слепо.

— Наши задачи велики. Наказать недостойных, поддержать пострадавших от Камня» наконец-то принести мир всем кротам. И вы, прошедшие сегодня обряд посвящения, вы, шкура которых еще не высохла после испытания в озере у Скалы, — вы будете новыми поборниками Слова, его верными слугами.

Молодые сидимы притихли, с благоговением вслушиваясь в напыщенные речи Люцерна, они готовы были подняться и выполнить любой его приказ.

— Друзья мои, когда кроты оглянутся на это великое время и спросят себя, где лучше всего было жить и для чего, ваши подвиги скажут им так: лучше всего было жить в Верне, жить ради Слова. Они будут чтить вас, они будут помнить вас, они будут с благоговением произносить ваше имя и говорить: «Он был в Верне, его жизнь была посвящена Слову, он принял вызов, не дрогнув и не выискивая легких путей».

Люцерн замолчал, прерывисто дыша. Шкура его блестела от пота, а горделивый взгляд призывал к верности и требовал поддержки.

И тогда по рядам новичков-сидимов пробежал возбужденный гул, и, подхватив слова Люцерна, они принялись все громче и громче скандировать:

— Великий поход! Мы пойдем в поход! Послужим Слову! — И тоннели Верна огласились восторженным ревом.

С помощью таких вот приемов Люцерн завоевал сердца сидимов и убедил, что ради своего светлого будущего они должны покинуть Верн и отправиться в поход на юг.

❦

Однако, завоевав их сердца, Люцерн намеренно заставил сидимов ждать. Он сказал, что они должны проявить терпение и проверить свою силу воли перед грядущими испытаниями. Возможно, он чувствовал, что рановато перемещать кротов Верна оттуда, где был центр их веры. Да и сам он никогда не выбирался из системы и маловато знал о кротовьем мире за ее пределами. Следуя совету Терца, он решил выждать и как следует подготовиться.

В Верне стало традицией, что сидимы, выполняющие различные поручения в отдаленных системах на юге (путешествия в которые отнимали целые кротовьи месяцы и даже годы), возвращаясь в Верн, отчитывались об увиденном в чужих краях. Сам Рун был когда-то послан с подобным заданием на юг, и ему пришлось нелегко, когда по возвращении в Верн он пытался убедить тогдашнего Господина, что нужно воспользоваться слабостью кротовьего мира после чумы.

Люцерн решил дать младшим сидимам такие задания, которые проверили бы их и заняли до тех пор, пока он не будет готов начать великий поход. Новички-сиди-мы совершали путешествия в сопровождении старших сидимов, им вменялось разузнать о силах сторонников Камня и Слова. Одновременно Люцерн посылал сидимов, которым особенно доверял, в своего рода марш-бросок на юг и на запад, чтобы дополнить сведения, добытые другими.

Старых заставляли работать в паре с молодыми, и сидимы вынуждены были подтверждать свое мастерство и авторитет. Способностям теперь отдавали предпочтение перед званием. Дух беспокойства овладел Верном. Темноватые тоннели, когда-то такие спокойные, теперь оглашались эхом торопливых шагов; кроты приходили и уходили, доложив, куда они идут, что делали или откуда только что вернулись. И над всей этой суетой грозно сверкал резкий свет вновь обретенной веры, согласно которой кротов судили и решали, достаточно ли рвения они проявили.