Художник моего тела (ЛП) - Винтерс Пэппер - Страница 75

— Олин. — Замок скрежетал, когда он попытался открыть дверь. — Впусти меня.

— Я в порядке.

— Я сказал... впусти меня.

— Нет. Я могу...

— О, открой эту чертову дверь. — Его сердитый тон перешел в сочувственно-успокаивающий. — Пожалуйста... позволь мне помочь.

Мне не нужно было его сострадание, но я не могла заставить себя не повернуться и открыть дверь. Поэтому стояла, гордо выпятив грудь и покрывшись мурашками. Женщина, рассматривавшая те же юбки, что и я, задохнулась, увидев мою наготу.

Гил бросил на нее взгляд, прежде чем затолкать меня поглубже в примерочную и присоединиться ко мне.

Дверь, захлопнувшаяся за ним, заставила запульсировать чувство вины и задушить желание, чтобы все было иначе.

Гил остановил взгляд на моей груди.

Мои соски мгновенно затвердели.

Он простонал себе под нос.

— Если бы у меня было время, я бы нагнул тебя прямо здесь и сейчас.

— Твоя сила воли, чтобы не прикоснуться ко мне снова, просто чудовищна.

Его губы искривились.

— Я знаю.

— Прикосновение ко мне — это ошибка, помнишь? — Я намеренно ковыряла пальцем свои раны.

— Самая большая ошибка, — кивнул он. — Но это также единственное, что не дает мне сдаться

Все мысли о работе и его прошлой личной жизни исчезли под волной любви и похоти. Я облизала губы, мое дыхание стало тягучим.

— Ты можешь использовать меня, чтобы продолжать... продолжать бороться с тем, с чем ты борешься.

Гил обхватил мое горло, прижимая меня к зеркалу во весь рост.

— Перестань быть такой чертовски хорошей.

Я задрожала, когда моя обнаженная плоть встретилась с холодной поверхностью.

— Черт, О. — Он опустил голову вниз; его глаза затуманились. — Рядом с тобой я себя не контролирую.

Я ждала поцелуя.

Поцелуй, который, возможно, закончился бы тем, что он вошел бы в меня, и впредь нам было бы запрещено посещать этот магазин всю жизнь. Но когда его губы коснулись моих, он застонал и отстранился.

Гил пытался игнорировать пылающую химию и страсть между нами, но его голос стал насыщенным и грубым.

— Дай мне пэстисы. — Он протянул руку. Ту же руку, что была на моем теле. Его пальцы подергивались — те же пальцы, что были внутри моего тела.

Я втянула в себя воздух, когда опустила ненавистные пэстисы в его ладонь.

— После того, как я раскрашу тебя, я сниму эту хрень и трахну тебя.

Я задрожала.

— Сколько времени займет роспись?

Он тяжело вздохнул.

— Достаточно долго.

— И для чего ты сделал меня мокрой?

Его глаза вспыхнули.

— Ты мокрая?

— Я заперта с тобой в крошечной примерочной. Ты говоришь о том, чтобы трахнуть меня. И был в нескольких секундах от того, чтобы поцеловать меня. А ты как думаешь?

Гил понизил голос до хриплого шепота.

— Я думаю, что мне чертовски тяжело с тобой, и хотел бы избавить нас обоих от страданий. — Оторвав верхний слой от двустороннего скотча, на который крепится пэстис, он прижал меня к зеркалу. — Но... время — наш враг.

— Как всегда.

Его взгляд упал на мою грудь.

— По крайней мере, твои соски твердые. Это немного облегчает надевание этих штучек.

Моя похоть мгновенно сменилась негодованием.

— Я смотрю, у тебя большой опыт в их использовании? — Моя ревность снова вспыхнула, сделав мой голос резким и угрюмым.

Гил холодно изучал меня.

— Немного.

— Из-за твоих холстов?

Он кивнул.

— Если ты не пользуешься ими, то трудно нанести краску с минимальным количеством морщин. А я не хочу, чтобы моя картина была испорчена, поэтому я... предлагаю помощь.

— Тебе нравилось прикасаться к ним? — Колючая жалость к себе пробежала по моему позвоночнику.

Его лицо исказилось от гнева.

— Знаешь, ты выбрала странное время, чтобы стать собственницей.

— Это случается, когда ты трахаешься со своим парнем.

— Бывшим. Бывшим парнем. — Его ноздри раздувались. — Я не твой, О.

Мой желудок болезненно скрутило.

Тебе не нужно напоминать мне.

Я знала.

Поверь мне... я знала.

Я молчала. И, подняв подбородок, выпятила грудь.

— У тебя мало времени. Давай просто покончим с этим.

Гил сжал зубы. На секунду показалось, что он либо кинется на меня, либо трахнет. Но затем он снова воздвиг стены вокруг себя и перевел свое внимание на мою левую грудь.

Я задохнулась, когда его прохладные пальцы сжали мой сосок. Он наклонил голову и сухо поцеловал кончик соска, а затем приклеил пэстис — очень чувствительное, покалывающее ощущение.

Я не ожидала сладости, смешанной с кислинкой.

Моя зависть к другим женщинам снова переросла в одержимость.

— Я ненавижу тебя прямо сейчас. Ненавижу за то, что я устала и раздражена. Ненавижу, что продолжаю позволять тебе сбивать меня с толку, когда у меня должно хватить смелости сказать тебе, чтобы ты либо посвятил меня в свои планы, либо оставил меня в покое. Я ненавижу...

— Наконец-то. — Он резко вдохнул, больно сжав мою грудь. — Наконец-то, ты делаешь что-то разумное. Ненавидь меня. Блядь, из всех именно ты имеешь больше всего прав на это. — Его глаза сверкнули. — Ненавидь меня, Олин. Ненавидь меня... но не бросай меня. Не сейчас.

Мои конечности превратились в желе, когда он сжал мой сосок, разглаживая пэстис вокруг ареолы.

— Это ты бросаешь меня, — пробормотала я. — Как и раньше.

Гил вздрогнул.

Зеркало так и не нагрелось за моей спиной, покрытой татуировкой, напоминая мне, что из всех его полотен я не самая идеальная.

Невыплаканный гнев заставил меня пробормотать:

— Мои шрамы и татуировки... будут ли они проблемой для этого заказа?

Я не знала, почему вспомнила о своих недостатках. Самосаботаж? Мольба о помощи? Последняя попытка оттолкнуть его, чтобы я могла быть свободной?

Он провел носом по моему горлу.

— Они, конечно, заноза в моей заднице. Но я могу с ними работать.

Наш разговор был не о том, но я все равно его продолжила.

— Как? Как ты будешь с ними работать?

— Я буду прятать эту часть тебя на фото.

— Ты скроешь, кто я?

— Моя краска скроет то, кто ты есть. — Настороженные глаза встретились с моими. — Я знаю, что означает эта татуировка, Олин. Я не дурак.

— Я никогда не говорил, что ты такой.

— Ну да, — усмехнулся он. — Я понял.

— Я не думаю, что ты что-то понимаешь.

Его зеленые глаза загорелись праведным гневом.

— Правда? Ты думаешь, я не знаю, что эта татуировка символизирует нас. Наше прошлое. Нашу любовь...

— Любовь, от которой ты ушел.

Он положил ладонь на мою грудь, прижав меня к зеркалу.

— Ты не можешь этого делать.

— Не могу делать что? Защитить себя от тебя? Говорить правду?

— Да... все это.

— Как насчет того, чтобы скажу тебе, что я чувствую? Как насчет того, что я чувствую себя жалкой из-за того, что все еще люблю тебя...

— Не надо. — Гил тут же отдернул руку, как будто ощущение того, что мое сердце колотится под его ладонью, испугало его. — Прекрати. Ты не можешь. Я не имею права...

— Ты знаешь, как сильно я люблю...

— Тихо. — Он накрыл ладонью мои губы, заставив меня замолчать. — Я не хочу знать.

Воздух в крошечной примерочной, казалось, был насыщен недоверием и нетерпимостью.

И сексом.

Телесная связь, а не душевная принадлежность.

И вместо того чтобы страдать от болезненных узлов в моем сердце, я бросилась в омут с головой. В омут, который был переполнен химией, которая горела так жарко, что сжигала наше прошлое и испепеляла нашу боль.

Вот что у нас было.

У нас была магия.

Эта часть была неоспорима.

И если это было все, что я могла получить, то намеревалась взять как можно больше.

Отстранив его руку, я сказала:

— Я хочу тебя, Гил.

Гил закрыл глаза.

— Остановись. Блядь, пожалуйста... не заставляй...

— Я мокрая и взбешенная и нахожусь в нескольких секундах от того, чтобы либо поцеловать тебя, либо дать пощечину. Выбирай, что именно.