Вороны вещают о смерти (СИ) - "Darknessia" - Страница 37

Спустившись, я быстро огляделась.

Видно, кто-то забросил факел в окошко, солома с той стороны вспыхнула, и теперь пламя лизало заднюю стенку хлева, грозясь вот-вот перекинуться на другие.

Я кинулась к воротам, сдвинула засов и толкнула – но они не поддались. Навалилась плечом и толкнула снова, сильнее, и потом ещё, до боли в руках и бедре.

Пламя уже растеклось по крыше, и теперь из всех щелей непрестанно сыпались искры. Стало жарко и густой едкий дым заволакивал глаза, скреб горло. Все трещало и хрустело, коровы протяжно ревели, жались подальше от огня и били копытами.

Пока я боролась с воротами, остальные спустились с сеновала. Там уже вовсю полыхало пламя.

– Не выходит, – обернулась я к мужчине. Тот передал дочку жене и с силой толкнул створку двумя руками.

– Снаружи заперто! Вот же погань проклятая!

Он принялся ногами и кулаками колотить по воротам, пытался выбить плечом, но они лишь с грохотом сотрясались под его ударами.

– Быстрее, быстрее! – причитала Томира.

Девочка непрерывно ревела, все ее лицо было мокрым от слез, а под носом собрались сопли. Мальчик с выпученными глазами вертел головой по сторонам, вздрагивал, когда ломалось дерево, и испуганно жался к матери.

Из-за густого черного дыма жгло глаза. Они слезились, и приходилось часто моргать, а в горле словно рыбий хребет застрял. Каждый вздох становился все труднее, будто вместе с дымом я вдыхала и обжигающее пламя.

Пока мужчина пытался пробиться наружу, я принялась возиться с веревками, которыми были привязаны коровы. Обезумевшие животные таращили большие темные глаза, мотали головами и дергались, а огонь уже потихоньку перекидывался на потолок и соседние стены. Было жарче, чем в самой жарко натопленной бане.

Ворота вдруг распахнулись, и мужчина повалился в траву. В черном проёме я мельком увидела фигуру – кто-то открыл засов с той стороны – а потом пламя на миг раздалось, вспыхнуло с новой силой. Я инстинктивно закрылась руками, хоть и понимала, что стою слишком близко. Пламя должно было обжечь, но вместо этого я почувствовала могильный холод и чье-то присутствие. Видеть ничего не могла, но мелькнула мысль, что это духи окружили меня, не давая огню причинить непоправимый вред.

Освобождённые коровы ринулись к выходу, и Томира с мужем едва успели отскочить в сторону. Женщина обернулась, поискала меня глазами, а я крикнула ей:

– Уходите быстрее!

Она на миг замешкалась, кивнула, и вместе они скрылись в ночи, пока я возилась с последней веревкой. Оставалось надеяться, что животные разгонят толпу, и семья сможет выбраться из села. Наконец удалось скинуть петлю с шеи животного, оно живо понеслось к свободе, и я за ним, почти ничего вокруг не различая.

Жжение раздирало изнутри, кашель заставлял сгибаться. Осталось преодолеть последние шаги, но почему-то ноги двигались так медленно, словно потяжелели в десятки раз. Впереди уже чувствовался свежий ветер.

Вдруг кто-то схватил меня за руку и с силой потянул прочь. Сопротивляться я не стала. Пробежала вслепую несколько шагов, следуя за неизвестным, а потом за спиной с оглушительным треском обвалилась крыша, обдав спину жаром. Я споткнулась и упала в траву, такую прохладную и мягкую, и сжалась в очередном приступе кашля.

Потом, когда кашель чуть отступил, но горло все ещё саднило, я утерла глаза рукавом и подняла голову.

Рядом на коленях стоял Яромир. Со смесью удивления, беспокойства и гнева он глядел то на меня, то на горящий хлев. Поджал губы, помогая мне сесть. Быстро оглядел лицо и руки в поисках ожогов и с тихой яростью воскликнул:

– Ты что творишь?

– А на что похоже? – устало и хрипло отозвалась я.

– Похоже на признание вины.

Впервые за долгое время люди забыли о невзгодах. С самого утра над селом разносились веселые голоса. Праздничная процессия во главе с музыкантами ходила от одного двора к другому, и к ним мог присоединиться любой желающий. Женщины пели звонкими голосами хорошо всем знакомые песни, стучали ложками. Мужчины играли на гуслях. Другие несли закреплённые на длинных жердях колеса – символ Солнца, которое станут прославлять сегодня в песнях и обрядах вплоть до утра. На других жердях несли лошадиные черепа.

Настал день летнего коловорота, праздник Купалы. День всеобщего веселья, игр и магических ритуалов.

Работать воспрещалось, так что с самого утра я маялась от безделья. Лежала в траве в тени дерева и глядела сквозь кружевные листья на небо. Идти и праздновать с остальными не хотелось.

На лугу за границей села, неподалеку от капища устраивали костры. Туда и подтягивался народ. Каждый год там проводились игры и состязания. Можно было попробовать свои силы в стрельбе из лука или перетягивании каната. Силачи на скорость поднимались по высоким гладким столбам, женщины пекли пироги с мудреными узорами из теста.

Прежде я с таким воодушевлением ждала праздник Купалы, но теперь мне на нем не было места.

После того, как семья Томиры покинула село, люди наконец успокоились. Не все были довольны подобным исходом – ведь колдунья так и не понесла наказания, – но все же вздохнули с облегчением и надеждой, что теперь все наладится. Однако обо мне поползли слухи. Кто-то заметил меня у горящего хлева колдуньи. Люди недоумевали. Шептались. И если прежде лишь некоторые из друзей были холодны ко мне, то теперь в мою сторону косо смотрела половина села, а из подруг только Беляна не избегала моего общества.

Что ж, такая цена казалась мелочью по сравнению со спасенными жизнями. Я сумела помочь, хоть и не так, как рассчитывала.

В тот день Яромир пробился через толпу и открыл засов лишь потому, что я оказалась внутри. На него теперь тоже косо поглядывали, но он-то, в отличие от меня, был сыном сотника, из богатой и уважаемой семьи. И каждый понимал, почему он открыл засов.

На удивление, матушка ничего мне не сказала. Ни в тот вечер, когда я пришла домой, вся измазанная сажей, ни на следующий день. Снова обиделась. Лежала тихо на своем полке, отвернувшись к стене, а поднималась только чтобы выпить настой или съесть ложку каши.

Пусть она и не знала, но я пообещала себе больше не лезть в чужие дела. Стать хорошей дочерью. Смириться с тем, что никем другим мне все равно не стать.

С луга на другом краю села доносились смех и радостные крики. Я повернулась на бок и закрыла глаза. Травинки щекотали кожу, над головой убаюкивающе шумели листья и щебетали птицы, стрекотали кузнечики. Было так спокойно и хорошо, что даже дремота навалилась.

Но не успела я провалиться в сон, как послышались шаги неподалеку. Почему-то я ожидала увидеть Яромира и уже начала придумывать, что сказать ему. Но не юноша подошёл ко мне, а Беляна.

– Ты теперь и на празднование вместе со всеми идти не хочешь? – спросила она и опустилась на землю неподалеку. В голосе не было упрека, лишь дружеское участие.

Я села напротив. Бледно улыбнулась, похоже, единственной оставшейся у меня подруге.

– Никто меня там не ждёт. Чего глаза людям лишний раз мозолить и настроение портить?

– Но сегодня ведь Купала! Сами боги велят веселиться, и ты не должна проводить этот день в одиночестве.

Я лишь покачала головой и вздохнула.

– Ох, Беляна, как бы хуже не сделать.

– Ну что ты! Друзья поймут тебя, просто нужно поговорить с ними, а не избегать.

– Я не избегаю, я просто… не хочу нарываться. Знаешь, когда я была ребенком, меня задирали из-за цвета волос и глаз. Теперь мне кажется, что это повторится, только кидаться будут не грязью, а обидными словами и колючими взглядами.

– Кто это тебя задирал?

– Да я уж и не помню. Давно было.

– Вот именно, давно! Сейчас мы уже не дети. Да и волосы твои посветлели, почти не отдают рыжиной. А глаза красивые, тебе бы гордиться надо.

Беляна говорила искренне и улыбалась по-доброму, так что сразу хотелось верить ей. Я не смогла сдержать улыбку, и подруга, подбодренная, продолжила: