Потусторонний. Книга 2 (СИ) - Погуляй Юрий Александрович - Страница 38

— Господин Обухов, господин Иванов, моё почтение, — буркнул в ответ Свиридов. — Никак не ожидал увидеть вас здесь, граф. Думал, что вы отошли от дел.

— Чего тебе надо, змей? — не стал расшаркиваться Иванов. Он скрестил руки на груди и, широко расставив ноги, остановился напротив барона.

— Очень грубо, Паша. Недостойно.

— Дуэль? — оживился граф. — Со мною давай дуэль?

— Это было бы чудесно, но меня же лишат титула за убийство сумасшедшего. Посему нет, не могу. Но могу сразиться с кем-то из вас, господа.

Он хищно оскалился, обратившись к нам с Андреем.

— Тем более, что через два дня мы и так встретимся на поединке чести.

— За убийство детей титула не лишат, думаешь? — процедил Иванов.

— За убийство да. Но это будет законный бой, Паша. Ты ведь всё понимаешь. У меня нет выбора. Таковы правила установленные инициатором дуэли. Господин Артемьев, как я помню, её принял прилюдно и назначил секунданта. Теперь всё решит кодекс и сила. Увы. Таковы правила.

Я цокнул языком, а затем принялся снимать сумки с Косолапика.

— Но меня сюда привёл другой вопрос, — продолжил Свиридов. — Возможно, мы способны разрешить некоторые наши противоречия. Я допускаю, что мы изначально пошли не по той дорожке и, возможно, я смогу объяснить господину Каримову, что милосердие это одна из самых недооценённых добродетелей и, быть может, он ко мне прислушается. Тогда мы все избежим лишней боли. Если, конечно, придём к…

— Этому не бывать. Такое бесчестие недопустимо! — звонко вмешался Андрей. Княжич побагровел. — Само ваше предложение, господин Свиридов, низменно и отвратительно.

— Не спешите, господин Обухов, кидаться столь громкими фразами, — барон смотрел сурово. — Нет чести в поединке затеянном на пьяную голову. Поэтому я смог бы договориться о мировой. Вы же понимаете, что вам не пережить этой схватки?

— Простите, но нет, я не понимаю, — улыбнулся я. — У меня хорошее предчувствие. Кажется, что одним поединком я двух зайцев положу.

— Сильно сомневаюсь. Ваш ранг пусть и неожиданно высок для вашего возраста, но это ведь ещё не всё, господин Артемьев. Поймите, я пришёл сюда поговорить. Я хочу зарыть топор войны, так неудачно оказавшийся между нами. Мы ещё можем работать вместе. Организованно. Вы будете закрывать сопряжения как и прежде, просто с моим руководством. Не будет никаких трудностей, не будет никакой конкуренции. Мы можем подружиться, Илья!

— Простите покорно, но нет никакого желания иметь с вами общие дела.

— Я принёс вам оливковую ветвь, а вы её отталкиваете, — покачал головой Свиридов. — Вы безмерно глупы, Артемьев.

Господин из его речей незаметно исчез. Да и вообще всё терпение барона иссякло. Лицо его перекосилось:

— Я даю тебе последний шанс, дурак. Ты прекращаешь мутить воду вокруг меня и моих дел. Ты не мешаешь мне вести дела в Пушкинских Горах. Ты катишься в своё имение на берегу Чудского озера, и больше носа сюда не кажешь. Тогда ты будешь жить. В противном случае! — его лицо перекосила гримаса едва сдерживаемого гнева. — В противном случае ты сдохнешь на дуэли. Я готов тебе простить Опочку. Готов простить заправку. Ты можешь стать сильным одарённым. Может быть даже дорастёшь до грандмастера. Дай себе такой шанс, идиот. Не лезь на трансформатор во время грозы! Видит Иисус, никогда ещё барон Свиридов так не пытался спасти чужую шкуру. Паша, подтверди?

— Слоники вообще в шоке, Жора. Ты ли это? Что за Опочка? Что за заправка?

— Ваше великодушие, господин Свиридов, неизмеримо, — не перестал улыбаться я. — Очень надеюсь, что мне получиться должным образом передать мою глубочайшую благодарность наследию господина Бека в следующий мой визит.

Глаза Свиридова запылали огнём. От него повеяло силой с таким жаром, словно у печки отодвинули заслонку.

— Жора… Ты не справишься… — из рук Иванова появились мечи. Косолапик зарычал, а я потянулся к артефакту нуль-магии, готовый швырнуть его в лицо Свиридову. Неужели барон сорвётся? О, было бы недурно.

Но покровитель пушгорских демоноборцев удержался, жар утих.

— Ты сдохнешь, — бледный от ярости Свиридов развернулся и сел в машину. Та тут же заурчала мощным двигателем и попятилась по дороге к шоссе.

— Что за Опочка, Илья? Что за Бек? — возбуждённо поинтересовался граф. — Что такое интересное у вас происходит, а? Я впервые вижу чтобы Свиридова настолько допекло.

Андрей Обухов стоял столбом, с побелевшими губами. Кулаки княжича были крепко-крепко сжаты. Ну ты-то куда. Ты уж точно не перенесёшь предстоящей драки, если она состоится.

— Илья? Слоники плачут и хотят услышать твой голос!

— Слоники подождут. Это личное, — ответил я.

Ну что, Свиридов. Надеюсь, этот разговор тебя подбодрит. Надеюсь, ты ошибёшься и тогда я ударю.

Родовой клинок с печаткой мы сдали в администрации Пушкинских Гор. Отдельного филиала демоноборчества в таком мелком городке не было, однако курьерская служба работала исправно. Однорукий подмастерье с выцветшими глазами принял родовые символы с торжественностью, сухо, и одновременно горячо, поблагодарил нас за помощь. «Демоноборцы своих не бросают», сказал он. Я, памятуя о том, что происходит в уезде, от комментария удержался. Жизнь от моих слов проще не станет, так что пусть живёт в своём мире, главное, чтобы родственникам передал.

Да я бы и сам отвёз, проживай семья павшего защитника поблизости, но к сожалению, родом он был откуда-то из-под Калуги. Вот так вот странствующий вольный демоноборец нашёл свою смерть в тихой провинции далёкой от родины губернии. Имена обоих павших в зоне Юшкиной мы узнали в архиве регистраций. Ими оказались подмастерье Иван Факелов из Гдова, сын бедного рода и наёмник Оплота, да ученик Вячеслав Багин. Вот как раз последнему и принадлежал перстень да клинок. И демоноборцем он был идейным, за всё хорошее против всего плохого. Жаль, молодой совсем.

Странно, что я испытываю такие чувства по отношению к незнакомцу. Но после того, как во мне пробудилась душа, эмоции тоже изменились. Появилось нечто неуловимое внутри. Вон, я простил и отпустил Семёна, чего никогда бы не сделал будучи прежним, бездушным. Меня остановила сентиментальность, которой не существует, когда в тебе нет души. А теперь ещё я переживал за Лизу, и здесь нельзя было сравнить мои чувства с чувствами к Княгине. Они были другими. Тонкими, не разумными.

Вот только когда идёшь наверх — излишняя душевность может навредить. Там больше к рассудку надо обращаться, и надо бы повнимательнее за собою последить, а то я как пьяный от души стал.

Но, ёжкина кошка, приятно, когда глядя на человека, ты видишь не кусок мяса. Когда найденный перстень скрывает под собой целую историю, и судьба неизвестного мне человека, одного из миллионов, обладателя родовой печатки, тебя печалит.

«Прежний я» продал бы не раздумывая всё, что нашёл. А в мире демонов на подобное ещё бы и надавил, как на многообещающую болевую точку. Ой, как бы надавил!

Но я отвлёкся. После визита в Администрацию мы направились в «Бабушкины пушки», чтобы избавиться от оставшейся добычи, и почти десяти килограммов сгустков.

— Я вам кричу, какие люди! — сказала Анфиса, едва я пересёк порог её магазина. — Наслышана, наслышана о ваших, прости Господи, подвигах. Таки моё одно большое сердце уже почти-почти ваше.

— Здравствуйте!

— Уж я-то постараюсь, молодой вы мой человек. А вот таки ваше здоровье может оказаться предметом обсуждения. Вы таки делаете больно очень важным людям, пусть их чесотка разберёт. Городок наш небольшой, и тут даже стены плачут о том, что вы затеяли. Браво!

Она демонстративно похлопала в ладоши.

— Но таки давайте обратимся к делу. Вы же принесли бедненькой Анфисе немножечко ценных ингредиентов? Не томите, говорите всем своим ртом!

Хозяйка магазина вдруг прервалась, увидев Обухова, и расплылась в широкой улыбке:

— О пресвятые угодники, забудьте всё, я влюблена в другого.