Терновая цепь - Клэр Кассандра - Страница 31

Увидев листы, исписанные неразборчивыми каракулями Кристофера, Грейс моментально успокоилась и вдруг поняла, что слегка улыбается.

– У вас научный склад ума, – продолжал Кристофер, – что очень редко встречается среди Сумеречных охотников, а Генри слишком занят, чтобы помочь мне, и я думаю, что остальным моим друзьям уже надоело, что их вещи неожиданно загораются. И вот я подумал, может быть, вы это почитаете? Я буду очень благодарен, если вы выскажете свое мнение насчет того, где я мог допустить ошибку.

Грейс улыбнулась по-настоящему, вероятно, впервые с того дня, когда… да, пожалуй, с того дня, когда она в последний раз видела Кристофера.

– Кристофер Лайтвуд, – ответила она, – я с огромным удовольствием помогу вам.

Когда он поцеловал ее, все тревоги, страхи, сожаления, отчаяние куда-то исчезли. Коснувшись ее губ, он неловко пошатнулся, оперся о фонарный столб. Он целовал ее жадно, снова и снова, перебирал ее волосы. Он все крепче прижимал ее к себе, совсем потеряв голову от страсти. Его поцелуи были сладкими, как сахар или леденцовые конфеты.

Она гладила его стройное тело, руки, которыми недавно восхищалась, мускулистую грудь под рубашкой. Кожа Мэтью была горячей, как у больного лихорадкой. Корделия запустила пальцы в его густые локоны – на ощупь они были не такими мягкими, как волосы Джеймса, – прикасалась к его щекам, притянула его голову ближе к себе.

Мэтью снял перчатки, и его ладони заскользили по алому бархату, потом он провел кончиком пальца по ее ключице, по вороту платья. Корделия негромко застонала и почувствовала, как он задрожал всем телом. Юноша уткнулся лицом ей в шею, и она слышала, как быстро-быстро стучит его сердце.

– Мы должны вернуться в отель, Маргаритка, – прошептал он, целуя ее шею. – Надо вернуться, боже мой, иначе я не вынесу и мы опозоримся на весь Париж.

Корделия смутно помнила обратную дорогу. Они нашли одежду, оставили на набережной оружие Мэтью и в каком-то странном полусонном состоянии вернулись в отель. Они несколько раз останавливались под темными арками и целовались. Мэтью прижимал ее к себе с такой силой, что ей было больно; ее прическа растрепалась, и он наматывал на пальцы пряди ее волос.

Это действительно похоже на сон, подумала Корделия, когда они проходили мимо стойки портье в гостинице. В какой-то момент ей показалось, что работник пытается привлечь их внимание, но они уже зашли в лифт, украшенный позолотой и хрустальными побрякушками, и начали подниматься. Корделия не смогла сдержать истерический смех, когда Мэтью, прижав ее к зеркальной стене, зарылся лицом в ее волосы. Обняв его за шею, она взглянула на себя в зеркало на противоположной стене. Девушка раскраснелась и почти походила на пьяную; рукав алого платья был порван. Может быть, это случилось во время стычки с демонами, а может, его разорвал Мэтью – она не помнила.

В номере было темно. Мэтью пинком захлопнул за собой дверь, одновременно трясущимися руками срывая с себя пальто. Его щеки тоже горели румянцем, и Корделия растрепала его золотые кудри. Девушка привлекла его к себе – они так и стояли у входа, но дверь была заперта, и они наконец остались вдвоем. Корделия никогда не видела у Мэтью таких глаз, они стали огромными и черными, как ночь, когда юноша снимал с нее плащ. Одежда с шуршанием упала к ее ногам.

Мэтью знал, как ласкать женщин. Длинные пальцы гладили ее затылок; она подняла голову, подставила лицо его поцелуям. «Пусть не думает, что Джеймс никогда не целовал меня», – промелькнуло у нее в голове, и она ответила на его поцелуй, усилием воли заставив себя забыть о муже. Она обвила руками шею Мэтью, ощущая прикосновение его нежных губ, стройного тела, чувствуя, как напряглись его мускулы. Провела кончиком языка по его нижней губе, и он снова задрожал. Свободной рукой он потянул вниз край ее платья, поцеловал обнаженное плечо, и Корделия услышала свой страстный вздох.

Кто это, отстраненно подумала она, кто эта смелая девушка, которая целуется с юношей в парижском отеле? Не может быть, чтобы это была она, Корделия. Это наверняка какая-то другая молодая женщина, беззаботная, смелая; о, она не будет напрасно страдать по мужу, который к ней равнодушен. Эта женщина желанна, ее любят по-настоящему; об этом говорили ей объятия Мэтью, его горячее дыхание, голос, произносивший ее имя, дрожащие руки – казалось, он до сих пор не мог поверить в свою удачу.

– Мэтью, – прошептала она. Она расстегнула его пиджак и гладила тело, прикрытое лишь тонкой рубашкой; он вздрагивал, когда она касалась его груди и живота. – Мы не можем… только не здесь… идем в твою комнату…

– Там беспорядок. Идем к тебе, – сказал он и, закрыв ей рот поцелуем, подхватил на руки. Распахнув высокие стеклянные двери, он принес ее в гостиную, освещенную лишь светом, проникавшим с улицы, светом луны и фонарей. В углах сгустились тени. Мэтью наткнулся на кофейный столик, выругался, потом рассмеялся и поставил Корделию на пол.

– Больно ударился? – прошептала она, не выпуская его рубашку.

– С тобой мне никогда не больно, – ответил он, и его поцелуй был таким жадным, таким жарким, полным такого томительного желания, что он наконец разжег в ней тот, прежний, огонь.

Как прекрасно было снова чувствовать что-то, отдаться физическим ощущениям, забыть обо всем, что долгие дни и недели давило, угнетало ее. Она подняла руку, чтобы коснуться его лица, бледного пятна в темноте, и в этот момент в комнате вспыхнул свет.

Она поморгала – лампа на несколько секунд ослепила ее. Это была витражная лампа от Тиффани на письменном столе в углу. Кто-то включил ее. Человек, который сидел в плюшевом кресле у стола. Черный дорожный костюм, белое лицо, обрамленное черными, как вороново крыло, локонами. Глаза, золотые, как электрический свет, как языки пламени.

Джеймс.

Томасу еще ни разу в жизни не приходилось руководить тайной операцией.

Обычно такие дела планировал Джеймс (по крайней мере, самые важные; Мэтью чаще всего планировал миссии абсолютно фривольные). Этот новый опыт оставил у него неоднозначные впечатления. Пока они с Алистером спускались с крыльца Института, Томас анализировал свои эмоции. С одной стороны, он чувствовал вину перед доброй тетушкой Тессой за то, что обманул ее насчет цели своего визита. С другой – радовался тому, что у него появился секрет, особенно такой, который они делили с Алистером.

Особенно такой секрет, говорил себе Томас, который не вызывал неприятных ассоциаций, не имел никакого отношения к безнадежной любви, ревности, семейным делам и всяким интригам. Алистер, казалось, разделял его чувства; нельзя было сказать, что он лопался от радости, но молчал и, против обыкновения, не отпускал язвительных замечаний по любому поводу. Томас всегда считал, что Алистер прибегает к сарказму машинально, как будто чувствуя необходимость уравновесить хорошие слова или поступки злыми речами.

Спустившись с крыльца, Алистер остановился и сунул руки в карманы.

– Хороший тайник, Лайтвуд, – произнес он вполне нормальным тоном, без брюзжания, которым обычно маскировал хорошее настроение. – Мне бы такое никогда в голову не пришло.

Они были одеты по-зимнему: Томас закутался в твидовое пальто, которое подарила ему Барбара несколько лет назад, а облегающее темно-синее пальто Алистера было сшито по последней моде и подчеркивало линию плеч. Вокруг шеи был повязан темно-зеленый шарф. Солнце в Англии даже летом показывалось довольно редко, а сейчас, зимой, кожа Алистера была еще светлее, чем обычно, отчего ресницы казались темнее. Они обрамляли его черные глаза подобно лепесткам цветка.