Я к вам по делу, ваше величество! - Шервинская Александра Юрьевна "Алекс" - Страница 5

– Разумеется, – нейтрально согласился мой сопровождающий, – вы отсутствовали не настолько долго, чтобы с парком могло что-нибудь произойти.

– А бабушка? – зачем-то спросила я. – Она в порядке? Для человека четыре года – это достаточно много.

– Леди Синтия, как всегда, полна оптимизма и планов, – мне показалось, или в голосе господина Стайна мелькнуло что-то нормальное, человеческое? Да нет, вряд ли: камни не умеют чувствовать. – Впрочем, скоро у вас будет возможность убедиться в этом лично.

За таким ни к чему не обязывающим разговором мы дошли до крыльца, и я с внезапно бешено заколотившимся сердцем поднялась по таким знакомым ступенькам.

Я точно помнила, что их ровно восемь: когда мы с родителями приезжали сюда, я почему-то всегда считала ступеньки, поднимаясь и спускаясь. Вот знакомая выбоинка на пятой снизу, а вот цветное пятнышко на предпоследней, неизвестно откуда взявшееся на светло-сером мраморе.

В дверях нас встретил Хиллард – бабушкин дворецкий, который всегда мне казался существом из какого-то иного мира, не человеком, настолько он был невозмутим и безупречен. За все годы я не могла вспомнить ни одного случая, когда его одежда была бы не идеальна, а из причёски выбился бы хотя бы один волосок.

Вот и сегодня кружева форменной рубашки были белоснежными, и по контрасту с ними тёмно-синий фрак казался ещё темнее. Перчатки, наверное, можно было бы рассматривать через увеличительное стекло и всё равно не найти на них ни одной пылинки. Пробор в тщательно уложенных седых волосах, казалось, был проведён по линейке, а количество волосков в аккуратно подстриженных усах наверняка тоже строго соответствовало каким-нибудь правилам для образцово-показательных дворецких.

– Леди Моника, – он отвесил мне положенный поклон, но в его светлых глазах на миг мелькнула радость, точнее, её едва заметная тень, ибо любые эмоции Хиллард демонстрировал крайне неохотно.

– Здравствуйте, Хиллард, – я тепло улыбнулась дворецкому, который был такой же обязательной частью этого дома, как и витающий в холле аромат лилий: лёгкий, ненавязчивый, ровно такой, чтобы вызывать улыбку, а не головную боль. – Вы совершенно не изменились за эти годы.

– Благодарю, леди, – с достоинством поклонился Хиллард, – леди Синтия ожидает вас в малой столовой.

Малая столовая была, наверное, самой уютной комнатой в огромном доме блистательной леди Синтии Мэнсфилд, ближайшей подруги королевы-матери. Бабушка уже почти три десятилетия была наперсницей её величества и одной из влиятельнейших женщин в стране.

Я привычно прошла через холл и не слишком длинный коридор, дважды повернула и оказалась в залитой утренним солнцем небольшой комнате. В центре располагался стол, на котором всё было приготовлено к завтраку: стояли блюда с выпечкой и сладостями, под прозрачным крышками лежали нарезанная ветчина и сыр, в вазочках тёмно-красным глянцем блестело варенье.

Но я смотрела не на стол, а на кресло с высокой спинкой, в котором расположилась хрупкая женщина с тёмно-русыми волосами, уложенными в простую, но изящную причёску. Темные глаза, в уголках которых были едва заметны ниточки морщинок, смотрели спокойно и внимательно, на губах играла лёгкая улыбка.

– Бабушка! – я моментально забыла о своём твёрдом намерении быть взрослой и серьёзной, не поддаваться порывам и ни в коем случае не вести себя по-детски. – Как же я рада тебя видеть!

В несколько шагов преодолев комнату, я опустилась на колени возле кресла, как всегда делала это раньше, до отъезда в пансион.

– Я тоже рада, моя девочка, – бабушка легко погладила меня по волосам и, протянув руку, помогла мне подняться на ноги. – Дай же мне посмотреть на тебя, Моника! Как ты выросла, как похорошела, просто прелесть что такое! И, что особенно приятно, в тебе сразу видна наша порода, сразу понятно, что ты – Мэнсфилд!

Это было действительно так: я словно специально собрала все отличительные особенности внешности, характерные для многих поколений Мэнсфилдов. Невысокий рост и изящное, даже хрупкое телосложение, очень светлая кожа в сочетании с тёмными глазами, тонкие черты лица, густые, чуть волнистые тёмно-русые волосы.

– Здесь ничего не изменилось! – стараясь скрыть некстати выступившие на глазах слёзы, сказала я, делая вид, что рассматриваю комнату. Бабушка понимающе улыбнулась и первой прошла к столу. Несмотря на то, что завтракали мы вдвоём, прислуживал за столом лично Хиллард, что случалось на моей памяти впервые. Это ещё раз доказывало, что бабушка действительно делает всё для того, чтобы о моём визите знало как можно меньше народа.

Когда завтрак был практически закончен, бабушка задумчиво отставила чашку и внимательно посмотрела на меня. Этот взгляд я помнила прекрасно, и означал он всегда только одно: сейчас я услышу что-то важное и, скорее всего, не слишком приятное.

– Моника, скажи мне, чем ты планируешь заниматься? – делая маленький глоток чая, осведомилась леди Синтия. Именно так, потому что сейчас передо мной была именно она – доверенное лицо вдовствующей королевы, а не близкая родственница.

– Я хотела бы найти работу по специальности, возможно, в каком-нибудь издательстве или редакции. В крайнем случае для начала меня устроила бы даже служба в архиве или библиотеке, – откровенно ответила я, не видя смысла скрывать правду.

– В редакции? – взгляд леди Синтии стал чуть более внимательным, хотя весь её вид говорил о том, что она просто наслаждается ароматным напитком и беседой. – То есть ты знакома с основами работы печатных изданий? Газеты, например…

– Да, у нас был целый курс, посвящённый именно этому, – подтвердила я, начиная подозревать об истинной причине приглашения. Нет, в том, что бабушке что-то от меня нужно, я даже не сомневалась, вопрос был только в том – что именно. Версий я со вчерашнего дня успела построить множество… но газета?! Такой вариант я, признаться, не рассматривала.

– Как удачно, – довольно протянула леди Синтия, задумчиво рассматривая носок слегка выглянувшей из-под подола моей юбки простенькой туфельки. – Я бы даже сказала – просто замечательно!

– Чем же? Ты собираешься приобрести какую-нибудь газету? Но зачем тебе эта куча проблем? – я с совершенно искренним недоумением посмотрела на бабушку.

– Мне – абсолютно не за чем, мне и без того забот хватает, – согласилась со мной она, – но вот Алекс…

Алексом бабушка звала наше королевское величество, которое прекрасно помнила с тех пор, когда оно только училось ходить. Именно тогда молодая королева Жозефина познакомилась и неожиданно для всех подружилась с Синтией Мэнсфилд, которую впоследствии сделала своей старшей фрейлиной, ближайшей подругой и поверенной всех больших и маленьких тайн. С тех пор прошло почти тридцать лет, но уже вдовствующая королева-мать и её наперсница до сих пор успешно опровергали расхожее мнение о том, что дружба между женщинами невозможна.

Так вот, маленький Алекс рос, рос и постепенно вырос во вполне достойного монарха, которому её величество несколько лет назад с удовольствием спихнула нелёгкие королевские обязанности. И хотя на людях, разумеется, леди Синтия обращалась к его величеству исключительно в рамках протокола, то наедине, пожалуй, только ей – кроме королевы-матери, конечно, – позволялось называть его величество Александра просто Алексом.

– Что – Алекс? – моментально насторожилась я, так как при всех несомненных положительных и достойных всяческого уважения качествах у нашего короля был один, но крупный недостаток. Он чрезвычайно любил всевозможные новшества, при этом делал всё, чтобы обязательно проверить их полезность на практике.

Придворные, эти закалённые в интригах и бескомпромиссной конкурентной борьбе люди, до сих пор с душевным трепетом вспоминали, как его величество, побывав в одной из соседних стран, решил внедрить у нас здоровый образ жизни, и со столов на традиционных королевских завтраках мгновенно исчезли все сладости, выпечка и прочие приятные вещи. Их заменили полезные свежевыжатые соки и нарезанные кусочками фрукты. Правда, первой взбунтовалась королева-мать, как-то посетившая такой завтрак и не обнаружившая на столе столь любимого ею земляничного зефира. Король Александр разочарованно вздохнул, придворные расслабились и преисполнились к её величеству признательности, причём на этот раз совершенно искренней.