Как стать богом (СИ) - Востриков Михаил - Страница 49

— Пива еще хочешь? — спрашивает у Андрея опытный отец, поднимаясь к холодильнику, — Есть «Туборг», между прочим.

— Спасибо, мне достаточно.

— Ух, ты, какие мы твердокаменные!

— А знаешь, как товарищ Сталин товарища Молотова называл?

— Знаю: твердокаменный ленинец.

— Угу. Почти. Он называл его «каменная задница».

— Ну да? И что — с осуждением? Или — одобрительно?

— Скорее, одобрительно.

— Вот странная вещь, — замечает Эль-де-през глубокомысленно, — Кого ни послушаешь, у всех товарищ Сталин всегда в хорошем настроении, добрый и шутит…

— Это называется «селекция наблюдений», — объясняет Андрей, — Просто те, кто видел его в плохом настроении, не выжили, и их рассказов история нам не сохранила.

— Может быть, — соглащается Эль-де-през, — А может быть, он и в самом деле был неплохой мужик? А?

— Вроде твоего хозяина?

Сцена 26. Сергей Вагель

СЦЕНА 26/1

— Ты кого имеешь в виду? — спрашивает Эл-де-през, сразу же профессионально насторожившись (словно кто-то в толпе суёт вдруг руку во внутренний карман пиджака).

— Что значит — «кого»? У тебя так много хозяев?

— А-а-а… Нет, мой хозяин в порядке. Грех жаловаться. Печальный человек с длинными волосами.

Андрей смотрит на него с удивлением.

— Да ты поэт! Как сказано, однако: «Печальный человек с длинными волосами!».

— Да это не я сказал, вообще.

— А кто?

— Неважно.

Тут Андрей ловит на себе внимательный взгляд черноглазого Существа, и хочет подмигнуть ему ободряюще… или скорчить какую-нибудь гримасу посмешнее… или хотя бы губы свои сочувственно этак поджать… Но — не решается. Остерегается. Дети его недолюбливают, и он это знает. Что-то в нем их настораживает: они стараются не разговаривать с ним, уклоняются от игр и не принимают его шуток. Это его огорчает, но не так уж чтобы слишком. Неприятно, конечно, когда такой вот симпатяга глядит неприязненно и с опаской, но бывают ведь ситуации и похуже, не так ли? Например, когда на тебя неприязненно смотрит какой-нибудь дьяволоподобный питбуль.

— Значит, так, — решительно объявляет папа Сережа, перехвативший этот обмен взглядами, но понявший его совершенно неправильно, — Будем все-таки лопать или будем в гляделки с дядей Андреем играть?

— Соку хочу, — объявляет Луковое Горе, уклоняясь от прямого ответа на поставленный вопрос.

— Так. Желание законное. Подливаю соку. Пей. Но после — немедленно глотай то, что у тебя за щекой, и, черт с тобой, давай сюда эту котлету, и хлеб можешь оставить, положи на тарелку, я все уберу, только вот этот кусок котлеты доешь… который на вилке. Договорились, нет?

СЮЖЕТ 26/2

Это похоже на полную и безоговорочную капитуляцию, каковой оно, по сути, и есть. Андрей великодушно пропускает разгром опытного и умелого папы Сережи мимо внимания и спрашивает:

— Ну, хорошо. «Печальный рыцарь с длинными волосами». А поподробнее?

— «Печальный человек». Цитируешь, так цитируй.

— Виноват… «Человек». И что он, спрашивается, за человек? О нем же легенды ходят. Это все правда?

— Смотря что именно.

— Что он из людей делает овечек, например.

— Это как?

— Приходит к нему человек, — объясняет Андрей, — Мафиозо какой-нибудь. Людоед. А выходит — смирный, как овечка. Вегетарианец.

Эль-де-през качает головой.

— Первый раз слышу.

— Что у него квартира — Эрмитаж пополам с Лувром. Сплошь увешана старинным оружием, латами там разнообразными, ятаганами…

— Не знаю. Дома у него никогда не был.

— А ты его вообще — видел когда-нибудь? — спрашивает Андрей мягко.

Эль-де-през только фыркает с презрением, потом поднимаетс и, не говоря ни слова, выходит вдруг из кухни — неестественно бесшумный и легкий при такой-то массе. Андрей смотрит на Горе Луковое и — не удержавшись все-таки — корчит ему рожу в том смысле, что такие вот дела, друг мой, — какой у тебя папаня, оказывается, нервный и легковозбудимый… Впрочем, контакта никакого не получается: парнишка отводит глаза в сторону и даже откусывает от остатков котлеты, чтобы только не общаться с неприятным дядей. (Правая щека у него сразу делается еще больше.)

СЮЖЕТ 26/3

Эль-де-през возвращается (так же внезапно и так же бесшумно) и суёт Андрею под нос цветную фотографию неописуемой красоты: лето, зелень, роскошный белый лимузин аномальной длины, и какие-то люди рядом — стоят у распахнутых дверец.

— Это кто, по-твоему? — спрашивает Эль-де-през с невыразимым презрением.

— Ты.

— А это?

— Не знаю.

— Он. Между прочим, заметь: рядышком. Вась-вась.

— Понял. Сражен. Сдаюсь.

А ведь и в самом деле: «печальный человек с длинными волосами». Бледное, слегка одутловатое лицо, уголки губ опущены, глаза чуть прищурены от солнца (в руках — темные очки). Все вокруг улыбаются, зубы напоказ, а он — нет. Ему — грустно. Или, может быть, скучно. Какой-то он… несовременный! Вот точное слово: несовременный. Несовременная одежда подержанная и мешком. Несовременное лицо… Выражение лица несовременное И эта общая печальная расслабленность…

— А женщина кто?

— Супруга. Алена Григорьевна.

— Красивая.

— Ну дак!

— Краси-ивая… — повторяет Андрей, — И дети есть?

— Есть. Сынишка. Алик. Это он нас как раз и фотографирует.

— А вот это кто, с тросточкой?

Эль-де-през протягивает руку и отбирает у него фотографию.

— Много будешь знать, знаешь что будет?

— Гос-с-с… Подумаешь, тайны! Подожди, а что там у тебя написано? Покажи!

Эль-де-през показывает, и с удовольствием. На обороте четким детским почерком написано (фломастером):

«Эль-де-презу — с благодарностью за все».

И витиеватая неразборчивая подпись. И дата: июль прошлого года. Числа нет. Наверное потому, что снималось в один день, а надписывалось — в другой.

— А почему его зовут Аятолла?

— Его зовут Хан Автандилович, — резко говорит Эль-де-през, — Или господин Хусаинов. А ты не повторяй глупостей.

СЮЖЕТ 26/4

Андрей молча смотрит на него: какой он огромный, черный, грозный и праведно встопорщенный. Потом говорит:

— Кайлас помнишь?

— Ну, — отвечает Эль-де-през, сразу же помягчев и сделавшись Серегой, Сержем, Серым, Щербатым.

— Черная гора. Долина Смерти. Титапури…

— «Обитель голодного черта»… — Сережа уже больше не сердится, взгляд его делается задумчив.

— Если бы я тогда самого господа Бога назвал аятоллой, разве ты на меня обиделся бы?

— Ну, я вообще-то неверующий, — Эль-де-през от внезапных воспоминаний совсем смягчается, но тут же суровеет.

— Все! — говорит он Горю Луковому, — Ты меня достал. Пошел с глаз моих, чтобы я тебя не видел. Игрушки убрать! Десять минут тебе на все… Дай сюда вилку…

Горе Луковое радостно отдаёт вилку с куском котлеты, съезжает со стула и радостно топает в глубь квартиры, мелькая вылезшей из рейтуз клетчатой фланелевой рубахой.

— Побеждает не сила, — говорит Андрей поучительно, — Побеждает терпение.

— Это ты о чем? — спрашивает Эль-де-през с подозрением, но не уточняет — суёт в рот остаток котлеты, а вилку, не вставая и не прицеливаясь, с большой точностью переправляет через всю кухню в мойку. С лязгом.

— Слушай, — говорит Андрей задумчиво, — Как ты думаешь, почему меня детишки не любят?

— А кто тебя, такого, вообще любит?

— Гм. И то верно. Впрочем, женщины! Женщины меня любят.

— Это не любовь, — говорит Эль-де-през пренебрежительно, — Это похоть. При чем здесь любовь?

Андрей почему-то сразу же вспоминает анекдот про мужика, который своей законной решил однажды показать по видику крутую порнуху, но не рассказывает анекдот: у Сережи некая затрудненка с юмором. Смешные истории он не воспринимает и ничего смешного в этой жизни никогда не замечает.

'Ну, не знаю, не знаю, — говарит он, — Со мной никогда ничего смешного не происходит…