Застенец 2 - Билик Дмитрий - Страница 7

Правда, меня смущало несколько моментов. К примеру, Будочник заявился днем, на глазах у Конвоя. И те, между прочим, его пропустили. Из-за того, что мой учитель спас всем казакам жизнь? Нет, вряд ли это могло стать достаточно веской причиной. У Черевина что самое главное? Приказ. А уже потом все остальное.

Я в очередной раз проспал что-то важное. Будочник явно не так прост. И какое-то влияние на Императора имеет. Или у учителя невероятно сильный покровитель. Сказал, и сам чуть не рассмеялся. Покровитель? У Будочника? Стал бы он столько лет ютиться в той лачуге и жить как бомж?

В общем, все это было очень уж странно. А мне всегда не нравилось то, что я не понимал.

Но Будочник напомнил еще одну важную вещь – футбол. Точнее, товарищеский матч, который должен был состояться завтра, если память мне не изменяет. Неясно, не решил ли его отменить Шелия. Все-таки, город еще не оправился после серьезного нападения чудовищ. С другой стороны, он вроде и писем никаких по этому поводу не присылал. А для аристократа дать заднюю без предварительного предупреждения – смерти подобно.

Эх, тяжело без телефонов. Сейчас бы написать: «Серег, привет, че там по поводу завтрашнего матча?». И все дела.

Я вспомнил одно подходящее заклинание из книжек. Само собой, не из самоучителя. Недавно нашел его в «Перечне необходимого для юного дворянина-мага». Называется Эгрегор и относится к шестому рангу. Вроде как ты создаешь некую духовную сущность возле нужного человека, которая может с ним общаться.

Правда, я не понял сразу несколько моментов. К примеру, как маг должен получить «входящий»? Вот если та же Дмитриева седьмого ранга, я могу до посинения кастовать на нее Эгрегора. Или это лишь голосовое сообщение без возможности ответить? К тому же, шестой ранг. В очередной раз палить свои способности не хотелось. Ну и ко всему прочему существует один важный нюанс. Шелия – недом.

Но проверить нужно. Поэтому я спустился вниз, где нашел слугу.

– Илларион, ты знаешь, где живут князья Шелия?

– Как не знать, чай, не последние люди в городе. Недалеко тут, можно пешком дойти.

Я немного подумал и покачал головой.

– Нет, пешком не пойдет. Давай, лови извозчика, надо съездить.

За время, пока я отсутствовал по уважительным причинам (на самом деле ни разу не уважительным), город успели прибрать, хотя следы нашествия псевдоежей все равно были заметны. По пустым рамам, в которые еще не вставили стекла, глубоким отметинам от острых когтей на штукатурке стен и дверях, погнутым фонарям, высоким пням, оставшимся от молодых деревьев, темным пятнам на мостовой, которые так и не смогли очистить.

По Петербургу прошла настоящая лавина, сметая все на своем пути. И хорошо, что большинству посчастливилось эту лавину пережить.

– Коля! – услышал я знакомый голос, мотнул головой и приказал возчику остановиться.

На тротуаре мостовой стояла Дмитриева, облаченная не в лицейский мундир, а пышное платье, скорее всего с корсетом, по последней моде, и накинутом сверху манто. Все-таки, для конца сентября на улице стало заметно свежо. И надо отметить, что Лиза в платье была чудо как хороша. Платье подчеркивало ее дворянскую осанку и бедра, делая последние более пышными.

Рядом с девушкой в похожем наряде стояла мать. Это заключение я сделал хотя бы по тому, что Дмитриева была почти ее полной копией. С другой стороны замер улыбчивый толстячок в дорогом костюме, который с интересом разглядывал мой конвой. Мне почему-то сразу стало ясно, кто в этой семье главный. И догадка тут же подтвердилась.

– Елизавета! – зашипела мать, краснея, по всей видимости, от неподобающего поведения своей дочери. Еще бы, окликать мужика посреди дороги.

Я уже остановился, собственноручно слез с пролетки, наказав Иллариону ждать. И приблизился к ожидающим меня с некоторым любопытством Дмитриевым…

– Николай Федорович, – сделала легкий реверанс девушка. – Рада видеть Вас в добром здравии.

– Елизавета Павловна, – поклонился я. – Хочу ответить Вам взаимностью. Позвольте полюбопытствовать, что за прекрасные люди Вас сопровождают? Ваши брат и сестра?

Комплимент старый, как испражнения мамонта. И такой же неуклюжий. Вот отец Лизы неумелый заход просек сразу. Улыбнулся уголком рта, впрочем, не сказал ни слова. Зато мать зарделась как маков цвет. Ну да, для женщины главной похвалой является несоответствие ее возрасту. Даже если это неправда.

– Нет, это мои мама́ и папа́, – ударение она сделала на последних слогах.

Вот забавно, сколько уже времени прошло, а эта французская мода не ушла. Яти и еры она благополучно похоронила, пусть и намного позже, чем наши большевики. А ударение на последний слог в магическом русском языке напротив, лишь укрепилось.

Лиза представила родителей по именам, которые я тут же счел за нужное благополучно выбросить из головы. Все равно не запомню. А потом посыпались комплименты в ответку.

– Вы, наверное, и есть тот знаменитый Ирмер-Куликов, который учится с Елизаветой?

– Мы наслышаны о Вашем потрясающем командовании при последних Разломах.

– Правда, что Ваши спортивные состязания заменят в будущем Ристалище?

– Мы глубоко благодарны за то, что Вы работаете с нашей дочерью над развитием дара.

Я даже ответить ничего не успевал. Собственно, судя по тому, что новый вопрос Лизиной мама́ звучал сразу же, как заканчивался предыдущий, ответы ей и не требовались. Отец девушки лишь дарил мне комплименты, без всяких вопросов.

– Мама́, папа́, прекратите смущать Николая Федоровича, – вступилась наконец за меня Лиза. На мой взгляд, могла бы и пораньше. – Нам надо идти по магазинам. Всего хорошего, встретимся в лицее.

Она сделала реверанс, затем решительно пошла вперед. Родители попрощавшись последовали за ней. Неожиданно девушка остановилась и даже громче, чем того требовалось, обратилась к сопровождающим.

– Брошь выпала. Я сейчас.

Дмитриева, быстро семеня ножками, вернулась обратно, разглядывая что-то на тротуаре, и наклонилась как раз возле меня, будто поднимая что-то. Надо ли говорить, что брошь и до этого была у нее в руке?

– Рада, что ты в порядке. Куда собрался? – шепнула она.

– Заглянуть к Шелии, а потом к своим футболистам.

– Мы будем, – коротко бросила Дмитриева и вернулась к родителям, показывая брошь.

Дом Шелия (если к этому огромному зданию можно было применить характеристику «дом») оказался в самом центре, в нескольких минутах езды от набережной. С личным садом, фонтаном с карапузами-ангелами и суровыми атлантами на лепнине. Прямо цыганская роскошь. Собственно, я ничего другого и не ожидал. И совсем не удивился, когда дверь широкого, будто поднявшегося на дрожжах и разошедшегося в стороны особняка, открыл слуга в ливрее. Жаль, что не с золотыми зубами, чтобы лишний раз подчеркнуть, как много у хозяев денег.

– Добрый день, я к Сергею Михайловичу Шелии. Господин Ирмер-Куликов.

– Прошу Вас, – пропустил меня слуга. – Сейчас доложу Его Светлости.

Что интересно, Черевин даже не попытался проникнуть внутрь вместе со мной. Видимо, считал, здесь мне ничто не угрожает. Что-то это, явно, значит. Вот только когда я оказался в особняке, спокойнее мне не стало. Напротив, накатило ужасное чувство несоответствия себя подобной обстановке.

Если коротко, то создавалось ощущение, что внутри взорвалась начиненная золотом граната. Зеркала, столы, стулья, шкафы, даже корешки книг, все было либо золотым, либо позолоченным. И тут, посреди этого великолепия, оказался непонятный граф в непонятном мундире.

Я сделал огромное усилие над собой, подошел к длинному дивану на кривых ногах и присел на краешек. Привыкай, Кулик, если намерен чего-то здесь добиться, то придется общаться не только с простолюдинами. Но и вот с такими пупами земли. И все же, сколько мне дадут ростовщики, если отколупать кусок рамы с зеркала?

Гнусные мысли развеял появившийся Шелия, хитро сощурившись при виде меня. Не ожидал? Я бы и сам не пришел сюда, была б моя воля.