Траурный эндшпиль (СИ) - Ибрагим Нариман Ерболулы "RedDetonator" - Страница 42

Варварскими методами ломаю ближайшую лавку и начинаю собирать костёр прямо посреди детской площадки.

— Ты, №%др, тебя найдут и завалят, сука! — подал голос тот, что с перерезанной ногой.

— О, наивный, тебе, к тому моменту, уже будет всё равно, — усмехнулся я и расколол следующую лавку. — Берсон, Козьмин, Шув — сходите и найдите кухонные инструменты. Кухонные ножи, ножи для колки льда, колотушки всякие.

— Что ты задумал? — спросила Шув.

— Буду получать сведения экспресс-способом, — ответил я. — С применением того, что можно найти у вас на кухне. Пассатижи ещё обязательно какие-нибудь, желательно поменьше размером.

Два других черта помалкивали, один из них закрыл глаза и откинулся на спинку беседочной лавки.

— Это ничего не изменит, Маска, — вдруг заговорил он. — Вы обречены изначально, поэтому забавно наблюдать, как вы отчаянно сопротивляетесь против неизбежного.

— Сколько слов… — усмехнулся я.

— Абаддон XVII, прозванный Низвергателем, поклялся своей проклятой душой, что отомстит за своего центуриона, — продолжил чёрт. — Он уже идёт за тобой. И будет идти до тех пор, пока ты не утратишь силы и надежду. И тогда ты познаешь все муки, что можешь представить, а затем те, которые не можешь.

— Подумай о своей душе проклятой, — посоветовал я ему. — Не надеюсь удивить тебя, увы, но обещаю: свой последний земной день ты навсегда запомнишь.

— Попробуй удивить меня, ха-ха-ха… — невесело рассмеялся демон.

— М-хм… — изрёк я и закурил.

Шув с красноармейцами вернулись спустя пять минут, со спортивной сумкой, полной гремящего металла.

— Тут магазинчик нашёлся, — сказала Шув. — Устроит тебя это?

Я открыл сумку и увидел кучу кухонных приборов, даже несколько ложек и вилок, а также лежащие поверх всего этого пассатижи. Киваю ей, забираю сумку и иду в беседку.

— А вот теперь поговорим… — улыбнулся я чертям, вытаскивая из спортивной сине-белой сумки вилку.

/26 мая 2022 года, г. Санкт-Петербург, Петровский остров, у жилого комплекса на Петровском проспекте/

— … не по-людски это как-то, — продолжал Козьмин. — Да, черти они, но мы-то — люди…

Час изощрённых пыток, а я не узнал даже имён. Очень крепкие попались «пациенты», будто специально подготовлены.

Не то чтобы я был большим специалистом по допросам, но вот Тесей был. Откуда и почему — я не знаю. Видимо, были какие-то значительные пробелы в его биографии. Хотя надо понимать, что он воин и правитель, а всю нашу историю единственным надёжным носителем информации мог быть только человек. И коли уж ты воин и правитель, то должен уметь извлекать эту информацию из носителя, пусть даже насильственным путём.

Можно бы было доставить их в Коммуну, ведь есть профессиональные методы допросов, но всё это видится мне бесполезным — они, пережив всё, что я смог придумать, ни слова не проронили. Знания Тесея подсказывают мне, что главное в допросе — наладить вербальный контакт, а дальше всё превращается в техническую часть. Контакта нет, а это значит, что дальнейшие пытки малополезны или вовсе бесполезны.

— Да, не по-людски, — согласился я, снимая маску. — Это всё осложняет, ведь я рассчитывал получить от них хоть какую-то полезную информацию.

Руки мои были в крови, как и броня, а покалеченные черти лежали в беседке и молчали. Пытать чертей — о чём я только думал?

— Вы были стойкими, — обратился я к ним и поднял с земли канистру с бензином. — Молодцы.

— Что ты собираешься делать? — поинтересовался Козьмин.

— Принесу их в жертву богам, в которых ты не веришь, — пожал я плечами. — С паршивой овцы хоть шерсти клок…

— Ты с ума сошёл? — серьёзно спросил Константин.

— Слушай, ты, похоже, не совсем понял, куда попал, — достал я зубами сигарету из пачки. — Здесь иначе не будет — будем творить жестокость и аморалку, ты и я. Не потому, что нам это нравится, а потому что иначе здесь не выжить. Твои моральные ценности остались там, откуда ты пришёл, но ты цепляешься за них, как я цеплялся месяц назад. Это бесполезно, то есть вредно. Плохо для дальнейшего выживания.

— Но человеком-то надо оставаться! — не согласился Козьмин.

— Так оставайся, — пожал я плечами. — То, что я сделаю, люди делали тысячи лет до этого и будут делать после. Это казнь.

Ставлю канистру на землю и захожу в беседку.

— А чтобы ты не сомневался…

Телефоны моих жертв находились тут же, но все они заблокированы на отпечатки пальцев. Сами пальцы уже сохнут на досках беседки. И пойди пойми, где и чей тут палец лежит…

Применяю метод перебора, палец за пальцем, и с четвёртой попытки разблокирую не самый топовый Самсунг. Жму на Телегу, но она запаролена, поэтому перехожу в галерею.

— Вот! — включил я видео.

На видео была сцена изнасилования чертями какой-то жалобно хрипящей женщины лет сорока. Среди участников была пара знакомых лиц, присутствующих сейчас в беседке. Правда, их сейчас даже Сатана не узнает…

— Выключи, — потребовал Константин.

Проматываю в самый конец, где черти коллективно плюют и ссут на уже мёртвое тело.

— Да, возможно, я мудак, — не стал я спорить. — Но против меня выступают те, от кого я так далеко с моральной точки зрения, что в пору обзаводиться нимбом и крылышками. Не нравиться тебе — ну, что я могу поделать? Но осуждать меня не смей. Такова наша нынешняя реальность. Смирись с ней или оставляй ружьё и занимайся мирным строительством в Коммуне.

— Я тебя понял, — вздохнул красноармеец. — Но методы твои осуждаю.

— А какие варианты? — спросил я.

— Суд… — предложил он.

— Так я и есть суд, как и ты, — усмехнулся я. — Победи они, были бы нашим судом. Шув бы, наверное, сначала пустили по кругу, а потом убили или в рабство, а нас бы просто запытали до смерти.

— Качества врага не должны определять применяемые к нему методы, — покачал головой Константин. — По-твоему, с немцами мы тоже должны были действовать так же, как они с нами?

— Так я тебе говорю — всё изменилось, твои моральные ориентиры берут корень из другого мира, — вздохнул я. — У нас другое время. Время жестокости и жестоких методов.

— Оставить всё человеческое? — нахмурил брови Козьмин. — Перестать быть человеком?

— Я этого не говорил, — ответил я. — Будь человеком. Вся жестокость, всё изуверство, всё вероломство — это качества, свойственные человеку. Животные так не могут. (1)

— Всё равно, как-то быстро ты… — покачал головой красноармеец.

— Жить хочу, — ответил я и поволок первого черта из беседки.

Чёрт уже не мог сопротивляться, руки его были изрезаны, пальцев нет ни на руках, ни на ногах, глаза выколоты, в кишках торчат вилки — да, что-то я забрало опустил…

Может, это просто со мной что-то не так и я на голову долбанутый?

Может, это маски всё так же влияют на меня, несмотря на заверения богов, что образы в них стабилизированы?

Самое плохое в этой ситуации: я не чувствую, что что-то идёт не так. Задаю себе эти вопросы, но внутреннего их принятия нет. Подсознательно чувствую, что всё нормально, поэтому вопросы к себе заданы лишь для галочки.

Так-то я по жизни очень рефлексивный человек, слишком много для меня значит мнение других, поэтому я регулярно наказывал себя за ошибки или проступки вечерним аутомозготрахом. Давно уже, кстати, меня не посещали тревожные мысли о том, что я где-то мог бы поступить лучше…

Поливаю просмоленные доски бензином и закуриваю очередную сигарету.

— Сжечь демона?.. — спросил вдруг лежащий на асфальте чёрт. — Ха-ха-ха…

Укладываю вяло брыкающуюся тушку на дрова, докуриваю сигарету и бросаю её. Но не происходит ровным счётом нихрена. Да уж, снимался в кино и сам пропитался его мифами…

Пришлось использовать бумагу и зажигалку, чтобы огонь взялся.

— Тебе посвящаю, о верно вечная и вечно верная, Стикс, — прошептал я, когда чёрт взялся огнём.

Он проявил нехилую устойчивость к пламени, потому что горение остатков одежды не вызывало у него никаких эмоций, но когда дрова под ним основательно разгорелись, он заорал. Возможно, это связано с тем, что пламя жертвенного костра вдруг сменило цвет на синий, как в жаровнях дворца Стикс. Извивающееся тело черта начало истлевать прямо на глазах, превращаясь в серый пепел.