День очищения (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич - Страница 5

— Нет, ты же видишь, с каждым днём всё хуже. Сначала они молча переглядывались, потом шептались, потом бормотали вполголоса, теперь орут. Как скоро появятся факелы?

— Может быть, обойдётся?

— А если нет? Что мы будем делать?

— Не знаю.

— Ты должен сделать так, как они говорят, отец. Убить меня.

— Ты с ума сошла?

— Я не человек. Я отродье ведьмы. Я не рождалась от женщины, я не твоя дочь, я не знаю, что я такое и зачем живу. Не знаю, чего от себя ждать. Скоро мне исполнится полторы дюжины лет, а отродья не должны становиться взрослыми. Что со мной будет? Кем я стану?

— Я готов рискнуть.

— Но почему, отец?

— Я знаю тебя полторы дюжины лет. Если ты не человек, то кто тогда человек? Если ты не достойна жить, то кто достоин?..

Я подумал, что кризис взросления и подростковой самоидентификации в этой постановке подаётся чересчур драматично. Впрочем, может быть, так и нужно. Подростки всё воспринимают чересчур драматично. Во всяком случае, насколько я могу судить со стороны. Личного опыта в этой области у меня по ряду причин нет.

Пока дамы «клушатника» внимают радиодраме, блонда с Говночелом обихаживают растительность на заднем дворе, а Швабра на них шипит и плюётся во все стороны ядом, я неспешно изучаю записи покойного Калдыря. На первый взгляд они выглядят довольно безобидными, представляя собой нечто вроде выжимок заводской логистики. Входящие грузы. Исходящие грузы. Перемещение грузов по складу. Межцеховые транзакции. Цифры, артикулы, техническая нумерация. Мне это не говорит ни о чём, но я легко могу представить, что для кого-то эта информация имеет большую ценность. Достаточную, чтобы за неё убить.

Заметки в тетради черновые. На их основании покойный, скорее всего, составлял развёрнутые отчёты и отправлял их в защищённых от вскрытия конвертах кому-то интересующемуся. Вследствие чего и стал покойным. Как вариант. Если кто-то внедряется на закрытое предприятие в целях промышленного шпионажа, а потом его находят убитым, то связь между этими двумя событиями не обязательна, но весьма вероятна. Профессиональный риск, так сказать.

У меня картина происходящего на заводе из записей Калдыря не складывается. Вне контекста все эти артикулы непонятны. Единственное информативное сообщение представляет собой, вероятно, черновик отчёта:

«Помеченные узлы с номерами GFD876875, KLN7896378 и IKJ098666 обнаружены во входящей партии. Таким образом можно уверенно утверждать, что, по крайней мере часть деталей финальной конструкции, инсталлированных в процессе сборки, возвращаются обратно на сборочное производство. Это подтверждается исследованием входящих модулей — все они имеют следы монтажа, часто неоднократного. Промаркировать все детали технически невозможно, но доказанный невидимой маркировкой процент рециклинга достаточно высок, чтобы можно было с уверенностью предположить, что процесс представляет собой замкнутую производственную цепочку. Собранное и отправленное заказчику изделие через некоторое время возвращается на завод в виде деталей, из которых его собирают обратно…»

Никаких выводов из этого странного наблюдения Калдырь не делал. То ли потому, что не понимал причины, то ли, наоборот, потому что она была для него очевидна. У меня никаких мыслей по этому поводу нет. Пожалуй, идея взглянуть самому выглядит всё более привлекательной.

***

— Роберт, вам определённо стоит на это посмотреть! — радуется Заебисьман, лелея свой бокал пива. — Мы буквально творим будущее!

— Я не очень разбираюсь в новых технологиях, — признаю́сь я, протирая стаканы, — даже как пользователь. Боюсь, меня можно смело записать в аналоговые ретрограды.

— Так вот почему вы выбрали этот город! Чаще всего приезжим тут тяжело, но, надо полагать, вам «синдром отказа от цифровой зависимости» незнаком.

— Абсолютно, — кивнул я. — Так для этого есть специальная причина, а не просто милая местная традиция?

— Ну вы даёте, — Заебисьман чуть не поперхнулся пивом, — нельзя же быть настолько нелюбопытным! Знаете, вокруг самого большого в мире радиотелескопа трёхсотмильная зона радиотишины. Там слушают проводное радио, смотрят кабельное телевидение, слушают винил и не имеют мобильников. Даже машины в тех местах только дизельные, потому что бензиновые дают наводки от зажигания. Там проживает куча людей, вполне довольных своим образом жизни. Один минус — толпы психов, считающих, что их облучают, скрывающиеся там от «зомбирующих волн» и прочих голосов из розетки. Единственное, по их мнению, место, где можно безнаказанно снять шапочку из фольги. По этой причине мы стараемся нашу маленькую уютную «зону цифровой тишины» не рекламировать. Зачем нам тут лишние психи?

— А зачем вам «цифровая тишина»?

— Чтобы не создавать помех в настройке продукции. Цифровая техника, представляющая мир в виде нулей и единиц, имеет своеобразный «битовый фон». Люди, будучи существами преимущественно аналоговыми, не замечают его влияния.

— А оно есть?

— Конечно. Встроенный в нас цифро-аналоговый преобразователь не бесплатный, он потребляет некоторое количество вычислительных ресурсов мозга, что является одной из причин снижения когнитивного уровня Человечества в цифровую эпоху. Наша же продукция чрезвычайно чувствительна к битовому фону, поэтому для корректной настройки его приходится исключать. Местные жители не успели выработать цифровой зависимости, но приезжим иногда бывает нелегко. Поначалу. Это как снять с плеч привычную тяжесть — в первый момент дискомфортно, но потом наступает облегчение и уже не понять — зачем мы это на себе тащили? Я вас заинтриговал, надеюсь?

— В некоторой степени, — сказал я осторожно.

— В таком случае повторяю своё приглашение. Завтра жду вас вместе со школьной экскурсией, как раз у вашей сотрудницы очередь подошла. Проведу вам персональный тур!

— Ещё пива?

— Нет-нет, что вы! Я ещё это не допил…

***

— Хочу поговорить с вами о Господе нашем, — сказал неприятно улыбчивый лысоватый мужчина за пятьдесят.

— Какой напиток вы предпочитаете для таких разговоров? — спросил я.

— Красное вино, разумеется. Напиток причастия.

— Есть неплохое полусладкое, но пресуществление не по моей части.

— Вполне подойдёт. Мне нравится полусладкое. Итак, вас не пугают разговоры о боге?

— Меня вообще не пугают разговоры. Но если вы устроите тут обряд призвания Ктулху, моя уборщица будет против. Он чертовски негигиеничен.

— Нет, ничего экзотического. У нас довольно большая и дружная квакерская община, «Общество друзей», если угодно. Мы решили, что вы уже достаточно освоились в городе, чтобы пригласить вас на наше собрание.

Сегодня что, день приглашений? Заебисьман, теперь этот… Пастор.

— Вы местный пастор? — спросил я, ища взглядом белый воротничок.

— Мы, квакеры, не придерживаемся пасторского служения, считая всех равными перед богом. Так что, скорее, секретарь и немного организатор. Надо же кому-то вести бухгалтерию?

Все, значит, равны, но мой собеседник равнее. Чуть-чуть.

— Я не религиозен.

— Мы не соблюдаем каких-либо обрядов, просто верим, что у каждого человека есть внутри свет. Немного, но есть. Мы собираемся лишь для того, чтобы помочь друг другу его сберечь, не дать угаснуть в тяготах жизни. Взаимная поддержка, решение бытовых и городских вопросов, просто дружеское плечо в тяжёлый момент. Молиться не обязательно. Мы сторонники молчаливой молитвы. Господу не нужны уши, чтобы услышать. Придёте?

— Зачем?

— Чтобы поговорить. Уже пора, Роберт.

— О чём?

— Конечно же, об Очищении. О чём ещё можно говорить сейчас? Приходите, мы будем ждать. Поверьте, вам будут рады.