Шикша (СИ) - Фонд А. - Страница 2

С кочки на кочку.

С кочки на кочку.

Пару раз моя палка проваливалась в тину почти полностью. И тогда сердце испуганно ёкало, а по позвоночнику холодной змеей пробегал липкий ужас.

Наконец, я добрела до выхода пласта глея и зачерпнула полную горсть сизой, трясущейся как холодец, липкой массы.

Обратно я возвращалась по своим следам, которые на рыхлой подушке желтоватого сфагнума были видны более чем отчетливо.

Выбравшись, наконец, на высокий сухой берег, я обессиленно рухнула. Но расслабляться было рано — мошка назойливо догрызала босые ноги. Я густо намазала липким глеем ступни и щиколотки. Хоть на какое-то время защитит от гнуса.

Немного посидела, приходя в себя и давая глине подсохнуть. Когда на ногах застыла более-менее плотная корочка, я вытерла руки пучком сфагнума, поднялась и осмотрелась. Засиживаться здесь, на болоте было нельзя. Нужно выбираться.

Вот только куда?

Понятное дело — подальше от болота.

Я находилась на небольшом, поросшем хвощем и морошкой возвышении, вдали виднелись увалы. Очевидно, мне лучше туда. Возможно, я пришла совершенно с другой стороны, но там зато возвышение и я смогу хотя бы осмотреться. И решить, что делать дальше.

Тяжело наваливаясь на палочку-выручалочку, я поплелась дальше, старательно огибая болото. Напрямую было раз в пять ближе, но так рисковать я боялась.

Идти было тяжело, ноги резались об осоку, корневища тальника немилосердно кололись, но выбора не было. Хорошо хоть трава была сухая и моя глиняная «защита» пока держалась.

На возвышение карабкалась долго, тяжело дыша, как бурлаки на Волге. Воздуха под сеткой не хватало. До пояса я была мокрая от пота, ниже пояса — от болотной воды. Солнце припекало все сильней, но при этом я не сохла. Едкий соленый пот заливал глаза, выжигал ссадины на лице, одежда прилипла к спине, но я всё шла и шла, не останавливаясь.

Нужно сперва выбраться и понять, остальное — потом.

Наконец, я преодолела последние метры и оказалась на сухом водоразделе. На макушке песчаный раздув был лыс, зато вокруг густо зарос хвощем, арктоусом, багульником и голубикой. Я осмотрелась. Высота холма была не так чтобы очень, но все же давала возможность оглядеться. Сзади меня раскинулось огромное болото, окруженное лесом — оттуда я пришла, справа и слева — такие же ряды увалов, между нами — опять болотина. Далеко, вправо, за третьим холмом от меня ясно зеленела полоса леса. Очевидно, березы. Это давало надежду, что там сухо и нет болота.

На холме дул небольшой ветерок и мошку хоть немного сдувало.

Поэтому я, наконец, решилась сделать то, что хотела уже примерно последние полчаса — пописать. И хоть мошки здесь было значительно меньше, чем на болоте, всю мою задницу моментально облепил гнус (мужикам не понять, им значительно в этом плане легче). За те пару секунд они искусали меня там так, что я чуть не плакала. Торопливо натянув штаны, я яростно почесывала искусанные зудящие места через ткань, но это не помогало. Ко всему от солнца глина на ногах растрескалась и начала отваливаться кусками, оголяя кожу. Туда сразу же лезла мошка и загрызала.

Что же так не везет!

Я похлопала себя по карманам. Отойдя к небольшому обрыву, туда, где чуть сильнее обдувало, я уселась на землю, погрузив босые ступни в пылеватую супесь.

Вот так пока хорошо.

Я выгребла все, что было из карманов и осмотрела: небольшой складной ножик, размокшая в кашу коробка спичек, грязный мужской носовой платок, огрызок карандаша, блокнотик в коричневой коленкоровой обложке, подтаявшая карамелька и надорванная полупустая пачка сигарет «Беломорканал», тоже порядком размокшая. Неужели я это курю?

Голова заболела опять. Отложив вопросы с курением на потом, я открыла блокнотик. Страницы были влажные и листались с трудом. Примерно треть была исписана мелким каллиграфически-бисерным почерком. Я вчиталась: описание террас, растения на латыни, индексы почвенных профилей и еще какая-то хрень. Ладно, с этим я разберусь позже. Беглый осмотр никаких ответов на мои вопросы не дал. На руке были небольшие механические часы «Заря» на порядком потертом кожаном ремешке. Часы остановились, так что определять время я могла лишь примерно, по солнцу.

Страшно было то, что я вообще ничего не помнила. Вот как осознала себя на болоте, а до этого — ничего. Я силилась понять, вспомнить, но тщетно. Только еще сильнее разболелась голова.

Решив пока не тратить время на всё это, я поставила перед собой новую задачу — нужно добираться в тот дальний лес. Конечно, уходить с сухих продуваемых холмов было не самой правильной идеей, но выбора у меня всё равно нет, нужно срочно искать дорогу и выйти к людям.

Разрешив себе посидеть еще целых пять минут, я аккуратно разложила вещи по карманам. Носовой платок был невероятно грязным, я брезгливо посмотрела на него, но выбрасывать пока не стала.

С ногами нужно было что-то делать, и то срочно. Я сняла капюшон и откинула сетку, позволяя солнцу подсушить залитое потом лицо. На голове у меня была ситцевая косынка, я попыталась стянуть ее. С трудом, но это получилось. Косынка когда-то была белая, в мелкий очевидно розовый цветочек, сейчас же она была бурой от грязи и крови. Там, ближе к затылку, у меня оказалась большая присохшая рана. Поэтому голова так сильно и болела.

Волосы были как пластилин. Интересно, когда я их в последний раз мыла?

Под курткой у меня оказалась старая темно-синяя рубашка в рубчик с круглым воротничком и застиранный ситцевый бюстгальтер. Под штанами — трусы. Вот и вся моя одежда.

Косынкой я обмотала одну ступню, подложив туда немного сфагнума. Сильно от гнуса это меня не спасет, но хоть так. Вторую ногу я как смогла — перевязала носовым платком, она была менее защищена.

Спохватившись, что прошло уже больше времени, чем я себе разрешила, я со стоном поднялась на ноги. Болело все — остро ныла спина, где-то я видимо ее дернула, когда выбиралась из болота, огнем горели искусанные и исцарапанные ступни, невыносимо зудело лицо и руки, разрывалась от боли голова.

Весело, в общем.

Я натянула капюшон с сеткой и потихоньку, словно древняя старушка, поковыляла вниз. Спуск был крутой, вниз идти было значительно тяжелее, чем наверх.

Чем ниже я спускалась, тем растительность становилась колючее, мягкий хвощ сменился кустарничками — ерником и багульником, которые больно кололись. И мошки опять стало ой как много.

Лес оказался смешанным, кроме карликовой березки и старых лиственниц здесь попадались ели и было много густого высокого тальника, усыпанного мохнатыми желтыми сережками. «Ива шерстистая», ­– почему-то некстати вспомнила я. Здесь было безветренно, душно и остро пахло кисловатыми листьями ив. Я прокляла все на свете, продираясь сквозь переплетение ветвей этих грёбанных ив, чихая и отплевываясь от едкой пыльцы.

Наконец, тальник стал еще гуще, выше моего роста, и я уже ломилась, как слон, путаясь в гибких побегах и постоянно падая. Вдруг передо мной появился глубокий ручей, перепрыгнуть который было невозможно. Я немного прошла вдоль него, но конца-краю этому было не видно. Течение здесь было сильное, но перебираться все равно нужно. Матерясь и проклиная все на свете, я принялась раздеваться догола. Свернув вещи в узел, я зашвырнула его на ту сторону и стала торопливо переходить, судорожно похлопывая себя от мошки и комаров. Вода была настолько студёной, что у меня аж сердце сжалось. Но я заставила себя окунуться по шею и умылась, смывая едкий пот, кровь и грязь с лица. Волосы мочить не стала.

Остро хотелось пить, но я сдержалась. На болоте воды нахлебалась, пока хватит. А то опять в туалет захочу. Я поёжилась, вспомнив прошлую попытку. И потеть буду. Тем не менее я прополоскала рот, пару раз задержав воду во рту, смачивая сухой язык. Этого достаточно.

Перебравшись на тот берег, я принялась торопливо одеваться, стуча зубами от холода. Да и назойливая мошка особо не давала шансов расслабиться.

Одевшись, я полезла наверх, ломясь сквозь заросли, как бегемот. Ветки тальника качались и равнодушно шумели. Через пару секунд я опять была покрыта с ног до головы пыльцой вперемешку с пылью, которая на влажном после купания теле подсыхала в едкую корочку. Можно было и не мыться.