«Сон — тайны и парадоксы» - Вейн Александр Моисеевич - Страница 19

В свое время было много разговоров о гипнопедии — обучении во сне. Вспоминали, что учителя в Древней Греции и в Индии нашептывали своим ученикам кое-какие полезные сведения, а в двадцатых годах в США в одной из военно-морских школ обучали во время сна телеграфному коду. В тридцатых годах о гипнопедии писал в своей диссертации «Восприятие речи во время естественного сна» A.M. Свядощ. Он показал возможность восприятия во сне сложных текстов; после пробуждения у людей, с которыми он экспериментировал, было ощущение, что новые сведения «попали им в голову неизвестно как».

И вот появились сенсационные сообщения об изучении во сне иностранных языков. Писали также, что одна фирма в США обучила таким образом работников справочного бюро названиям и расположению 16 тысяч улиц Нью-Йорка, а кондуктора железных дорог за несколько ночей выучили расписание поездов. О чем еще мечтать? Иди в лабораторию или в особый класс, ложись спать и выучивай что хочешь! Было, правда, не совсем ясно, не вреден ли такой способ «введения информации в мозг», не перегружает ли он память. А каковы оптимальные дозы этой информации?

Не успели сторонники гипнопедии собрать все аргументы, чтобы дать отповедь ретроградам, как сама собой обнаружилась ее ахиллесова пята. Запоминать информацию удавалось только пока есть альфа-ритм — на первой стадии медленного сна. Но как удержаться на этой стадии и не заснуть по-настоящему или не повернуть обратно в бодрствование?

Кто старается удержаться, не в состоянии слушать, кто не старается — засыпает. Когда испытуемый всерьез настроен на обучение и когда он следует соответствующим инструкциям, стадия поверхностного сна удлиняется, но это также требует известного напряжения. К тому же укорачивается нормальный сон, предназначенный, возможно, для обработки информации, получаемой во время бодрствования. Поэтому прежде чем гипнопедия получит окончательное признание, ее сторонникам придется решить немало серьезных проблем.

Что касается взаимоотношений между сном и памятью, то на этот счет житейский опыт позволяет нам сразу, без всяких экспериментов сформулировать две закономерности: события, происходящие перед самым сном, запоминаются лучше всего, а события, происходящие во сне или спросонок, — хуже всего. Кто не испытывал утром ощущения легкости, читая стихи, выученные перед сном? И кто не удивлялся, когда ему рассказывали, как он ночью вставал, пил воду и даже рассказал только что виденный сон?

Почему сон помогает запоминанию, догадаться нетрудно: во сне нет интерференции, никакая другая информация не накладывается на воспринятую накануне, а та, согласно общепринятой гипотезе, циркулирует без всяких помех по нейронным кругам, пока не запишется как следует в долговременной памяти. Процесс этот нейрофизиологи называют консолидацией следов памяти.

Чтобы убедиться, что все это происходит так, а не иначе, нужно, по-видимому, проанализировать роль каждой фазы сна в процессах памяти. В 1966 году появилось сообщение, что консолидацию блокирует медленный сон и воспроизведение возможно лишь тогда, когда между заучиванием материала и сном есть хоть какой-нибудь период бодрствования. Через год выяснилось, что после первой половины ночи, когда преобладает медленный сон, заученный материал воспроизводится лучше, чем после второй половины, когда преобладает быстрый. Выходит, медленный сон помогает воспроизведению материала. Но чем? И чем мешает быстрый?

А как же сновидения, разве они не могут оказать интерферирующего влияния на запоминание того, что человек учил, читал или слушал перед сном? Чтобы точно ответить на этот вопрос, надо было как следует проверить качество запоминания после различных периодов сна. В этой области интересные исследования провел московский физиолог Л. П. Латаш с сотрудниками. Из их экспериментов можно сделать вывод, что сновидения действительно накладываются на заучиваемый материал, но воспроизведение от этого в целом ничуть не страдает, так как быстрый сон, которому они сопутствуют, преобладает во второй половине ночи, а к тому времени все, что следовало запомнить, уже запоминалось.

Нетрудно также понять, почему забываются события ночи и сновидения, после которых случаются кратковременные пробуждения. Во-первых, мы не собираемся ничего запоминать: внимание наше не останавливается ни на наших действиях, ни на незначительных снах. А во-вторых, у нас слишком мал уровень бодрствования — мы в полусне. Если верить информационной гипотезе, во сне мы должны закрепить материал, воспринятый не вовремя ночи, а накануне, и этому ничто не должно мешать.

Удивительны взаимоотношения между памятью, восприятием и поведением в состоянии гипноза, который одни отождествляют со сном, другие только сравнивают, а третьи самым решительным образом отделяют от сна. Во всяком случае, сравнивать гипноз со сном есть все основания, и недаром в переводе с греческого «гипноз» означает «сон».

Триста с лишним лет назад появилось описание гипнотических опытов, проделанных над животными. Цыпленка хватали за голову, держали неподвижно, а впереди клюва проводили мелом черту. В течение нескольких минут он оставался оцепеневшим, в навязанной ему странной позе. Если его клали на спину, придержав ему ноги, он так и оставался лежать: мышцы его находились в сильнейшем напряжении.

В начале XX века биолог П.Ю. Шмидт проводил опыты над тропическими прямокрылыми — каразиусами. Эти насекомые малоподвижны, они весь день как будто спят. Но Шмидт доказал, что они не спят, а пребывают в каталепсии, защищающей их от врагов. В таком состоянии они похожи на стебли или веточки. Каразиусу в состоянии каталепсии можно придать любую позу — поднять передние лапки, поставить на голову. Однажды Шмидт положил каразиуса передними лапками на одну книгу, задними на другую, а на спинку положил груз — каразиус не проснулся.

Все эти проделки насекомых, кроликов и цыплят называли то «реакцией неподвижности», то «симуляцией смерти». Но спят ли они в это время или просто цепенеют каким-нибудь особенным образом? Одному кролику перед опытом налепили электроды и стали снимать электроэнцефалограмму. Когда его положили на спину, появились ритмы чрезвычайной тревоги. Но затем эти ритмы превратились в ритмы сна. Вспышка света, шумы, даже удар током не могли его разбудить.

Доктор Лиддел из Корнельского университета проделал такой опыт. Двух ягнят разделили: одного оставили с матерью, другой стал жить один. Регулярно в обоих помещениях гасили свет и по проводам, прикрепленным к ноге каждого ягненка, подавали небольшой электрический разряд. Ягненок, бывший вдвоем с матерью, слегка подпрыгивал, бежал к матери и, потершись о ее бок, спокойно продолжал свои дела. Одинокий же ягненок, лишенный защиты, цепенел. Целые полчаса он лежал с потухшими глазами в состоянии каталепсии. Причиной его гипнотического состояния был, безусловно, испуг, вызывавший рефлекс «симуляции смерти». В опытах другого рода этот рефлекс вызывали у обезьян, кошек и крыс.

От страха и неожиданности в подобное состояние впадают и люди. Мы так и говорим: остолбенел от неожиданности, оцепенел от ужаса, застыл, не мог пошевельнуть ни рукой, ни ногой, ноги к земле приросли… История знает множество случаев, когда люди вовремя землетрясения, пожара или бомбардировки либо мгновенно засыпали, либо впадали в оцепенение. Павлов назвал подобные состояние охранительным торможением, и с психологической точки зрения это было глубоко верное название. Это, конечно, не что иное, как защитная реакция организма, бегство от стрессового срыва нервной системы.

Те, кто засыпает от неожиданности и ужаса, спят по-настоящему. Обычный же гипноз на сон мало похож. Человеку, правда, можно внушить, что он засыпает, и он заснет, иногда за несколько секунд, но смысла в этом будет немного, так как уже очень ослабнет контакт между ним и врачом, ради которого сеанс и затевался. Кто-то из невропатологов сравнил внимание в обыкновенном сне с мерцающим огоньком, а в гипнотическом — с маленьким пламенем, которое осторожно раздувает гипнотизер. А маленьким пламенем легко управлять — внушать усыпленному все, что требуется.