Жмурки (СИ) - Зимина Татьяна - Страница 54

«ДИРЕКТОР» — было написано на табличке большими чёрными буквами…

Нет, — решила девочка. — Директор мне не нужен, зачем мне директор?..

Директоров Маша не одобряла.

Вечно они лезут куда не надо, задают глупые вопросы и бегать по коридорам не позволяют, а какая переменка без беготни? Будешь тащится, как сонная муха, ничего не успеешь, а дела сами себя не порешают.

Миновав на цыпочках директорский кабинет, Маша углубилась в царство тяжелых дубовых дверей, раскидистых пальм и таких специальных сморщенных штор, очень похожих на подбородки Тамары Степановны, завучихи из новой школы.

Услышав далёкое бормотание, Маша испугалась.

Кто-то шел по коридору прямо к ней, шаги были неровными, словно там был не один человек…

И правда: с чего бы одинокому человеку разговаривать вслух? Наверняка их двое. Идут себе и разговаривают…

Рядом была только очередная дверь, и больше ничего.

Пальма в кадке не считается: Маша уже слишком большая, чтобы прятаться за цветочным горшком. И за штору не встанешь: во-первых, она не достаёт даже до подоконника, а во-вторых, Маша прекрасно понимала: её силуэт будет отлично виден на фоне окна, потому что штора тонкая и белая.

Оставалась дверь.

Таблички на ней не было, ручка подалась легко, а шаги стремительно приближались.

Скользнув внутрь, Маша не удержалась от того, чтобы оставить щелочку…

Конечно, сначала она проверила пери-метр.

Окинула комнату внимательным взглядом, стараясь не упускать ни одной мелочи.

То, что она увидела, чуть не заставило девочку выскочить назад, в коридор.

Но шаги приближались, а громкий, и чуть ломкий от раздражения голос вещал:…результаты меня не удовлетворяют. Вы обещали мне армию, не позднее десятого числа. Сейчас уже двадцать первое, а всё, что я видел — это чёрные пластиковые мешки. И хотя наш друг из крематория для животных очень любезен, и не задаёт лишних вопросов, мне бы не хотелось утруждать его лишний раз…

Так я и думала, — удовлетворённо кивнула себе Маша. — Двое.

Когда они прошли мимо, стремительно, не глядя по сторонам, в одном Маша сразу узнала Очкастого.

Его повсюду сопровождал неприятных запах.

Как-то на Новый год, ещё в детдоме, Маша потеряла апельсин.

Апельсин отыскала уборщица Щучка, он закатился в угол, за ножку кровати. Фрукт был сморщенным, тёмно-коричневым, с неприятными капельками. И пах он примерно также…

Щучка тогда долго ругалась. Говорила, эту вонь ничем не вытравить, даже хлорка её не берёт.

Второго Маша видела в первый раз. Не слишком взрослый, может, моложе Розочки, которую Маша оставила на первом этаже… Но вёл себя так, словно он тут главный.

Он и выговаривал Очкастому, а тот молча семенил рядом, ссутулившись и кивая на одно плечо, как будто у него шею заклинило.

Девочка прекрасно помнила, как уверенно вёл себя Очкастый, когда искал её, Машу. И если теперь он лебезит перед тощим — совсем, как их директриса из детдома перед завхозом, — значит, он и есть главный.

Видела его Маша недолго, но показался парень совсем не страшным. Даже симпатичным — наверняка такой понравился бы Антигоне…

Она даже хотела выйти из укрытия и строго потребовать у тощего возвращения ей Мишки — сейчас же, не сходя с места… Но побоялась Очкастого. А вдруг наябедничает, что она сама сбежала?

Когда парочка удалилась, Маша хотела отправиться дальше, на поиски Мишки. Но вспомнила, что за спиной, в комнате, осталось нечто, достойное того, чтобы задержаться и изучить его получше…

— Ну всё, — констатировал мыш Терентий, глядя на одинокую испачканную ленточку. — Приплыли. Здесь Машу посадили в машину и увезли в неизвестном направлении.

— А покрышки? — спросил Рамзес. Мыш уставился на пса с недоумением. — КАЖДАЯ машина имеет индивидуальный запах, — назидательно пояснил пёс. — Качество резины, пробег, места, где колёса побывали до этого…

— То есть, ты постараешься вынюхать, куда её увезли? — оживился Терентий.

— Не постараюсь, — с достоинством ответствовал Рамзес. — А ОБЯЗАТЕЛЬНО это сделаю.

Главное, чтобы это место находилось не слишком далеко, — про себя тоскливо подумал пёс. — Отвык я уже на своих четырёх километры наматывать…

Как и ожидалось, запах машины вывел друзей к проезжей части.

Тоскливо замерли они перед сплошным потоком машин… Семь вечера, самый час пик.

— Обождём, — решил пёс, поворачивая обратно в парк. — После полуночи будет проще.

В глубине души пёс был рад передышке: лапам настоятельно требовался отдых.

К тому же, он не успел пообедать, и в животе громко бурчало. От дальней лавочки, на которой сидел какой-то мальчик, завлекательно пахло надкушенным гамбургером…

Маша сделала несколько шагов вглубь комнаты и осторожно склонилась над телом.

Почему-то человек был обмотан сетью — светлые ячейки резко выделялись на тёмной одежде. Там, где проволока касалась кожи человека, запеклась кровь, и шел такой запах, словно на электрической лампочке сгорел мотылёк.

Тоже пленник, — вздохнула Маша. — Какой-то особо ценный. Или опасный — вон, как крепко его скрутили…

Было в облике связанного нечто знакомое — на самом деле, это и помешало Маше оставить всё, как есть, и удалиться по своим делам.

Наклонившись над телом, и стараясь не дышать, она принялась рассматривать потерпевшего.

По телику так называли людей, которые попали в беду: пожар, или авария, а может, телефон украли…

Этот человек несомненно что-то потерпел. Стопроцентов.

Маша подумала, что её долг — помочь незнакомцу, да вот хотя бы распутать сеть. Может, хоть дымиться перестанет.

А ещё на нём были характерные круглые следы от присосок — такие оставались после экс-пер-риментов Очкастого. У Маши самой такие были, на лбу, висках и запястьях.

Любой, кто потерпел от Очкастого, ЗАСЛУЖИВАЕТ помощи, — твёрдо решила девочка и прикоснулась к металлической сетке.

В тот же миг человек вздрогнул, застонал и повернул голову так, что Маша увидела его лицо.

По спине, по ногам, и даже по животу девочки побежали толстые противные мурашки с холодными лапками.

Слёзы сами навернулись на глаза, кулачки сжались так, что обкусанные ногти впились в ладошки, а пальчики на ногах поджались так сильно, что почти слетели тапки.

Один глаз связанного был покрыт засохшей корочкой. Кожа на лице была белой, как бумага, и такой же тонкой.

Зубы под плотно сжатыми губами аж просвечивали.

А ещё эта сетка… Она оставила на щеках незнакомца глубокие незаживающие борозды.

Первым порывом Маши было бежать, куда глаза глядят.

Никогда, даже в самом страшном ужастике, не видела она, чтобы с человеком обращались так скверно.

Да-да-да, нельзя так делать! Тот, кто такое сотворил — настоящий доктор Зло, на самом деле так вообще не бывает!

Маша судорожно сглотнула.

Но это есть, — сказала она себе. — Я стою прямо перед ним и вижу всё своими глазами.