Щебечущая машина - Сеймур Ричард - Страница 24

Помнить, что ты король, значит признать, что живешь в условиях тирании. Ценить себя слишком высоко – значит страдать от диктатуры одного человека, когда часть тебя сопротивляется и жаждет свержения монарха.

С самого рождения образ в зеркале – не просто любовник, а соперник. Как только ребенок оказывается в плену зеркального отражения, он подпадает под его власть – «Его Величество бэби», как описывал первичный нарциссизм Фрейд[24]. В отличие от опыта образ получается слишком совершенным. Сенсомоторная система ребенка еще не развита, и он едва может говорить. И все же ребенок видит вполне гармоничный образ, подтверждаемый взглядом родителей, и начинает себя идентифицировать с ним. При этом, отождествляя себя с образом, он также отождествляет себя со смотрящим на него взглядом. Ребенок не просто смотрит, а смотрит на себя. Именно этим и объясняется тирания образа. Восхищение телесной дезинтеграцией, диссоциацией, кастрацией и убийством, которые Фрейд связывал с влечением к смерти, можно рассматривать в этом смысле как борьбу со своим образом, иконой. Влечение к смерти – это замысел цареубийства.

Жизнь в Щебечущей машине совсем не похожа на то, как мы смотримся в зеркало вместе с мамой. Зеркала, как и нуклеарная семья – это старая и практически вытесненная технология. Подчеркивая роль небольшого числа взрослых в эмоциональной вселенной ребенка, фрейдистская теория, лежащая в основе анализа нарциссизма Лэша, несет на себе отпечаток его генезиса. Тело младенца, согласно классической теории Фрейда, было либидинизировано через отождествление себя с родителями. Но структура нуклеарной семьи ослабла, и защищенный семейный очаг сегодня пронизан новыми технологиями связи.

Теперь в экране, а не в зеркале ребенок находит не только образ, но и взгляд. Как считает психоаналитик Алессандра Лемма, и любовь и ненависть к себе порождаются новой связью между телом и технологиями. Будь то влечение к смерти или к чему-то иному, оно проникает в этот виртуальный мир. Но что это значит? В той или иной степени влечения уже виртуальны. Термином «виртуальный» Фрейд описывал пространство психической жизни, фантазий, снов и желаний. Он определял влечения не как физические инстинкты, а как ментальные образы телесных импульсов, то есть они виртуализируют физические реальности. Реальный мир уже был виртуальной реальностью. Все, что добавили мы – придумав сначала письменность, потом печать, и наконец цифровое письмо – это новые слои виртуализации.

Именно поэтому Лакан определял любые влечения как потенциальные влечения к смерти. Если влечение виртуально, значит, в отличие от инстинкта, его нельзя удовлетворить. Оно вращается вечно, бессмертно, безразлично к порядочности, удовольствию или органическому выживанию. И ведет асимметричную войну против любых барьеров, включая смертоносные ограничения идентификации. Так что в каком-то смысле влечение к смерти стоит на стороне жизни. Будь у него возможность, оно бы уничтожило того идола, которого мы называем собой (англ. self), или селфи. Оно совершило бы цифровой суицид. Бесспорно, не поддающиеся никаким объяснениям публичные истерики и скандалы, которым подвержены онлайн-знаменитости, так же как голливудские звезды, которые гибнут из-за выпивки и наркотиков, могут быть неудачной попыткой борьбы против собственной иконы.

Платформы социальной индустрии куда больше беспокоит перспектива цифрового суицида, отключения от интернета, чем какое-то мнимое «диверсионное» использование их средств. В якобы счастливые дни социальных сетей, сразу после мирового финансового кризиса, идея массового виртуального суицида вполне могла стать вирусной, как всегда бывает с самоубийствами. «Манифест о суициде в Facebook» художника Шона Докрея призывал пользователей совершить онлайн-харакири. Вебсайты предлагали быстрый и элегантный выход из аккаунтов. Сайт Seppukoo.com позволял написать «последнее слово», чтобы потом автоматически разослать всем друзьям, а перед окончательным удалением аккаунта создавал мемориальную страницу на имя пользователя. Сайт Suicidemachine.org удалял всех друзей и информацию, а в качестве аватара ставил иконку с петлей и добавлял пользователя в группу «Самоубийцы в социальных сетях».

Поскольку платформам выгоден «сетевой эффект» – чем больше людей, тем лучше – массовое удаление аккаунтов повлекло бы за собой катастрофические для сетей последствия. На оба сайта обрушилась лавина писем от юристов Facebook с требованием остановить свою деятельность, и их своевременно вынудили прекратить предлагать услуги пользователям Facebook. Протоколы социальных платформ продуманы таким образом, чтобы люди не переставали ими пользоваться, в противном случае под угрозой оказывается само их существование. Опция полного удаления аккаунта в Facebook спрятана очень надежно, ее нет ни в меню, ни в настройках. Пользователю придется заполнить специальную форму на странице Справочного центра Facebook, после чего ему будет дано некоторое «время, чтобы обдумать свое решение». Между тем Facebook начнет давить на чувства, показывая фотографии друзей, которые «будут скучать», и использовать уже загруженный контент в коммерческих целях.

С достоверностью можно сказать, что существующие платформы почти достигли своего пика. Facebook, Twitter и Snapchat уже испытывают снижение числа пользователей, особенно заметный спад наблюдался в 2018 году. По иронии судьбы, зависимость от звезды стала причиной падения Snapchat. Из-за одного-единственного твита Кайли Дженнер, в котором она сообщила своим 25 миллионам подписчиков, что «больше не откроет Snapchat», стоимость компании моментально упала на 1,3 миллиарда долларов. И это всеобщая тенденция. Объявление Facebook о потере в течение года миллиона европейских пользователей стоило компании 120 миллиардов долларов, потому что из сети ушли подростки. Охваченная фейковыми постами и интернет-травлей, сеть Twitter также потеряла миллион пользователей, а акции компании резко упали в цене.

И все же как минимум 40 % всего населения земли продолжает пользоваться социальными сетями. Более шести миллиардов глаз продолжают пристально смотреть в экраны, поэтому массовая синхронизация внимания остается. Платформы могут ослабеть или мутировать, но навряд ли исчезнут. Они стали монополиями, гигантами с огромной политической и идеологической властью. Их система никогда не примет законченный вид, а всегда будет находиться в процессе работы, реагируя на последние тенденции, дабы удерживать пользователей на крючке. Чтобы производить новые технологии для создания приемов отвлечения внимания, платформы, вероятнее всего, ввиду отсутствия альтернатив, начнут работать с существующими объединениями венчурного капитала, развлекательными комплексами и новостными медиа.

Как бы то ни было, платформы работают только за счет сырья социальных тенденций. Они работают, потому что уже были созданы благоприятные культурные и политические условия для конкурентного индивидуализма и наблюдался массовый рост числа знаменитостей. И отчасти они работают потому, что обращаются к законным стремлениям: они предлагают возможности, благодаря которым тебя будут узнавать, ты сможешь творчески подойти к изменению своего облика, внесешь в жизнь разнообразие, сможешь мечтать или размышлять в свое удовольствие. Но все это только при условии, что твоя активность экономически продуктивна. До переутомления им еще далеко, они взялись за нас усерднее, чем прежде.

Платформы показали, что для них ценно наше внимание. Что случится, если мы примем предложение писателя Мэттью Кроуфорда и начнем относиться к своему вниманию, как к чему-то слишком важному, чтобы тратить его впустую? Что если мы откажемся от беспрерывного внимания к себе и постоянного обслуживания образа, чья судьба так же нестабильна, как и акции платформы? Сети показали, что наша повседневная жизнь может быть товаром при условии, что мы позволим осветить самые темные ее уголки. Что если, как предлагает психоаналитик Джош Коэн, мы посчитаем это вторжение, это уничтожение нашей молчаливой натуры, «чьи естественные элементы – темнота и тишина», «самым грубейшим нарушением, какое только может испытывать человек»? Что если нас ждут великие дела, путешествия и приключения, если нам удастся понять, для чего нужна наша невнимательность, и мы найдем нечто другое, на что можно обратить свое внимание?