Остров Робинзона - Фидлер Аркадий - Страница 28

• Предыдущая
• 28/48
• Следующая

Восхитительная музыка ласкает мой слух. В эту мелодию вплетается веселое щебетанье птиц. Вслед за тем баюкающий лепет не то ласкового моря, не то теплого ветерка, напоенного ароматом цветов. Роятся краски, возникают какие-то неясные образы, становясь все яснее, все отчетливее, пока постепенно у меня не раскрываются веки. Раскрываются на один лишь миг, но достаточный, чтобы содрогнуться: прямо передо мной страшное тело ягуара. Преодолев режущий свет солнечного дня, я все-таки вновь открываю глаза и убеждаюсь: то не был сонный мираж. Ягуар, а точнее, его шкура висела распятой у входа в пещеру, между двумя агавами, просыхая на солнце.

Я ощутил прилив острой радости.

— Убит! — с удовлетворением шепнул я себе.

— Да, господин, убит! — раздался голос у моего ложа. Я повернул голову. Рядом со мной лежал Арнак. Я попытался было подняться, но не смог: нестерпимая боль пронзила все тело. Я огляделся. Мы лежали вдвоем близ пещеры. Судя по солнцу, было утро.

— Где Вагура? — встревожился я.

— Пошел в лес. На охоту и за травами…

— А ты? Что с тобой?

— Он разодрал мне ногу. Не могу ходить.

В памяти моей всплыли последние минуты схватки с ягуаром, когда зверь подмял меня под себя.

Если бы не отвага Арнака, хищник, вне всякого сомнения, растерзал бы меня в клочья. Я взглянул на смелого юношу с глубокой признательностью и уважением.

— Ты успел вовремя! Еще одна минута — и мне бы несдобровать!

— Это было последнее его усилие, господин, — ответил индеец просто.

— Спасибо тебе, Арнак!

Юноша указал рукой на группу кактусов, видневшихся в чаще, шагах в трехстах от нас.

— Видишь? — спросил он.

Там в воздухе кружили черные стервятники, другие расселись вокруг на кустах.

— Теперь у них пир! — добавил Арнак. — До этого места он кое-как дотащился и там подох. Вагура заметил птиц… Пошел и увидел его мертвого. Снял с него шкуру… Теперь птицы рвут его мясо, а мы живем…

Арнак улыбнулся.

— Давно мы лежим? — спросил я.

— Пятый день, господин.

— Пятый день! Так долго?

Состояние мое было тяжелым. Когтями ягуар нанес мне глубокие раны на груди и перегрыз мышцу левой руки, не повредив, к счастью, кости. Однако существовала реальная угроза заражения крови и гангрены. По счастливому стечению обстоятельств Вагура не пострадал в схватке, а поскольку прежде в родном селении помогал иногда шаману, он знал кое-какой толк в травах. Эти познания оказались теперь весьма кстати, и, кто знает, не им ли мы были обязаны жизнью. Юноша приносил из леса разные лечебные травы, из которых одни останавливали кровотечение из наших многочисленных ран, другие предохраняли от заражения крови, третьи — в виде отвара для питья — способствовали выведению из организма разной отравы. Арнак, хотя и пострадал не так тяжело, как я, проходил тот же курс лечения. В первые дни жизнь моя висела на волоске, однако понемногу я начал выкарабкиваться, и, когда на пятый день пришел в сознание, стало ясно, что худшее осталось позади.

Схватка с ягуаром и ее последствия существенно нарушили все наши планы о скорейшем отплытии с острова. Раны благодаря заботам Вагуры затягивались довольно быстро, но до полного выздоровления было еще далеко. Силы возвращались ко мне медленно: шли недели и месяцы. Приходилось запасаться терпением и лежать, лежать, не вставая.

В пище недостатка у нас не было, хотя на охоту теперь ходил один только Вагура. Природа в избытке снабжала нас фруктами и орехами, овощами и съедобными кореньями. Зайцев, правда, становилось все меньше: в нашей части острова мы, кажется, почти полностью их истребили. Мяса в общем было маловато, но мы как-то обходились и без него. Ходить на западную оконечность острова за черепахами было далеко, а гнезда попугаев, как убедился Вагура, оставались пустыми: вероятно, не наступил еще сезон.

За время недель своего вынужденного бездействия я о многом передумал. Глядя на всюду поспевающего Вагуру, без помощи которого я погиб бы от голода, ведя частые беседы с Арнаком о его родном племени, я стал подмечать в своем сознании важные перемены. Во мне исчезала прежняя нелепая предвзятость против индейцев. Теперь только я начинал понимать, как был прежде не прав! Как несправедливы были вирджинские поселенцы, когда, беззастенчиво грабя местное население и сгоняя его с исконных земель, в то же время обливали его грязью презрения и ненависти для успокоения своей нечистой совести.

Еще раньше, много недель назад, я заметил, что оба моих товарища — существа отнюдь не темные и невежественные. Когда я стал присматриваться к ним внимательней и ближе, мне начали открываться в них те же черты и качества, которые присущи и нам, европейцам. Юные индейцы подвержены были тем же эмоциям, что и я, испытывали такие же огорчения и радости, так же остро отзывались на всякую несправедливость и чтили те же достоинства и качества, какие и у нас принято считать заслуживающими уважения.

А я-то пытался было превратить их в Пятниц, в безропотных и верных слуг. Какое заблуждение! Они воспротивились этим поползновениям, они не хотели превращаться в слуг, они не уступили мне, но, когда пришла пора тяжких испытаний, они, как самые верные друзья, не колеблясь, спасли мне жизнь, рискуя при этом своей собственной.

Меня охватывал стыд за то, что я до сих пор так несправедливо судил об индейцах, мне было совестно за моих английских соплеменников там, на севере. С каждым днем я все отчетливее осознавал то зло, какое белые колонизаторы несли туземным народам. Я твердо решил, что если когда-нибудь вернусь к цивилизованным людям, то приложу все силы, чтобы открыть им глаза на правду и пробудить их совесть, рассказав о незаслуженно трагичной судьбе индейцев. Я решил в будущем углубить свои познания, овладеть писательским мастерством и попытаться описать свои нынешние впечатления, с тем чтобы представить моих краснокожих друзей в истинном свете, так, как они того заслуживают.

Арнак оправился от ран значительно раньше, чем я. Теперь он часто ходил на охоту вместе с Вагу рой, но при этом не забывал о главном: о постройке плота. Ведь предстояло столько дел! И весла, и парус, и руль, и уключины для весел, не говоря уже о самом плоте. Одним словом, работы впереди — непочатый край.

Из головы у меня не выходила одна мысль. После несчастья, постигшего нас в схватке с ягуаром, я, как говорится, обжегшись на молоке, стал дуть на воду. Почувствовав себя лучше, я в один из дней подозвал к себе юношей и вернулся к разговору на тему, которой мы касались и раньше, когда еще только назревал вопрос о схватке с ягуаром.

— Если бы во время нападения ягуара у нас был запас стрел с отравленными наконечниками, — сказал я, — справиться с хищником для нас не составило бы труда.

— Это правда, господин! — согласились индейцы.

— А кто знает, что ждет еще нас впереди, — продолжал я. — Доберемся мы до Большой земли. Там нас будет подстерегать немало опасностей. У нас должны быть отравленные стрелы! И чем быстрее, тем лучше!

— Значит, другую работу отложить? — спросил Арнак.

— Может, и отложить. Вы говорили, что яд надо варить несколько дней, пока он обретет силу? Не будем тогда терять время. Вы готовы идти?

— Да, господин.

Они собрались уходить. Я задержал их. У меня было к ним еще одно дело. Общие радости и горести, и особенно последняя схватка с ягуаром, необыкновенно нас сблизили.

— Послушайте, отчего вы все время обращаетесь ко мне: «Разрешите, господин», «Нет, господин», «Да, господин»? Мне это не нравится. Мы друзья, и я для вас не господин.

Они были несколько озадачены. Арнак в замешательстве не знал, куда деть свои руки, в которых держал Наполовину обструганное весло. Лицо его покраснело.

— Ну как, договорились? — спросил я.

— Да… господин! — ответил он робко и, заметив свою оплошность, рассмеялся.

— Ян, Ян! — воскликнул я, шутливо погрозив пальцем.

• Предыдущая
• 28/48
• Следующая