Одиннадцатая заповедь (СИ) - Астахов Андрей Львович - Страница 52

Директору Чернобыльской АЭС

В.П.Брюханову

25 апреля 1986 года

Уважаемый Виктор Петрович!

Поскольку в настоящий момент проведена остановка четвертого энергоблока ЧАЭС, обращаюсь к Вам с настоятельной просьбой еще раз оценить возможные последствия программы испытаний режима выбега ротора турбогенератора на остановленном реакторе.Не сомневаюсь, что Вы прекрасно осведомлены о том, что режим выбега ни разу не применялся на реакторах типа РБМК. Я, как и сотрудники моего отдела, считаем, что нестандартные операции на остановленном реакторе могут привести к неконтролируемым последствиям вплоть до выхода реактора из строя. По моему глубокому убеждению, все испытания на четвертом блоке необходимо разрешить только после всесторонней многоуровневой экспертизы с участием ведущих специалистов союзного уровня состояния оборудования и тщательного расчета возможных последствий эксперимента на реакторе РБМК-1000 с обязательным учетом состояния стержней управления и защиты, а также охлаждающей системы. Прошу Вас собрать с этой целью научный совет в самое ближайшее время...

Письмо было незакончено, оно будто обрывалось на середине страницы. Но не это было главное. Я даже не сомневался, что эту служебную записку писал мой отец. Он начал ее составлять в самый канун катастрофы, может быть, за считанные минуты до взрыва - и не успел закончить. Или не счел нужным дописывать, когда узнал, что случилось. Отбросив две копии, я сложил бумагу вчетверо и засунул в карман. Может зря я это сделал, потому что память - она бередит. Но я не мог поступить иначе.

В спальне луч фонаря выхватил из темноты пропыленное рассохшееся пианино, обвисшие грязными клочьями гардины, усыпанный мусором подоконник, детскую кроватку у изголовья большой, двуспальной кровати, в которую никто не ложился уже тридцать два года. В картонной коробке лежали брошенные игрушки - пластмассовый верблюд, голубой заяц, большая розовая обезьяна, пирамидки. Забытые, молчаливые свидетели моего давно ушедшего детства. Я не удержался и открыл шифоньер: из вещей на полках осталось несколько пропыленных полотенец и стопка постельного белья. Из-под стопки выглядывал уголок небольшой коробочки, вроде как футляра от дорогой шариковой авторучки. Я непослушными пальцами взял ее, раскрыл. В коробочке лежала прядка светлых мягких волос и клеенчатая бирка, которые в роддомах надевают на запястья новорожденных, чтобы не путать. Чернильная надпись не потускнела с годами и была полностью разборчива:

"22 Азарова Г.Д, мальчик, 1356"

Взгляд заволокла пелена, и я не сразу взял себя в руки. Стоял в оцепенении и пытался одолеть слабость, равной которой еще не знал. Бережно положил бирку обратно в коробку, а коробку в карман. Еще раз прошел по квартире, касаясь предметов, которые принадлежали моим родителям. На крышке радиолы в зале лежали пластинки "Битлз", Аллы Пугачевой, оркестра Поля Мориа, Джо Дассена. Да, я помню, отец очень любил Джо Дассена. Включал его по вечерам после работы, пока мама возилась с ужином на кухне. Даже помню, как он тихонько подпевал: "Et si tu n'existais pas

Dis-moi pourquoi j'existerais?" Но это было уже в другой жизни, в квартире в Сосновом Бору. В жизни после Чернобыльского взрыва...

Я почувствовал, что мне не хватает воздуха. Грудь давило, невыразимая тяжесть искала выхода. Я будто стоял у собственной могилы. Мне не дано было вспомнить первые две недели моей жизни, проведенные в этой квартире на втором этаже дома № 13 по улице Дружбы Народов в Припяти, это было невозможно, но что-то говорило мне, что я пришел домой. Зачем я сюда пришел? Почему я здесь? Я не мог ответить на эти вопросы, но понимал, что по-другому поступить было невозможно. Мой сон привел меня к самому началу моей жизни.

Я больше не мог оставаться в этой квартире. Выбежал из нее на лестницу, выскочил из подъезда, остановился, чтобы прийти в себя, подчинить лихорадочный бег мыслей. Потом вспомнил, куда шел. Еще раз глянул на темные мертвые окна квартиры на втором этаже, глубоко вздохнул, пытаясь побороть накатившие эмоции - и побрел дальше, к пересечению улиц Дружбы Народов и Огнева, к месту, о котором перед смертью сказал мне Уокер.

***

Он возвышался над густой травой, которой заросли некогда ухоженные обочины тротуаров в нескольких метрах от перекрестка - грубо сколоченный из двух выдранных из забора штакетов почерневший от грибка и непогоды крест с прибитым к нему противогазом. За проведенное в Зоне время я много раз встречал такие кресты: под ними лежали те, кому выпало последнее и не всем сталкерам выпадающее счастье быть похороненными по-человечески. На кресте не было имени, но я не сомневался, что это могила Клыка. Та самая, о которой говорил Уокер. Перекресток освещал колеблющий красноватый свет неизвестной аномалии, обосновавшейся на крыше кафе "Припять" и полыхавшей, как огромная неоновая реклама. Метрах в десяти от креста в сторону набережной затаилась сверхмощная "Карусель", которая совсем недавно разорвала какого-то бедолагу, скорее всего зомбированного: я разглядел оставшийся от него "бюст" - голову с плечами и частью грудной клетки, - и мелкие фрагменты, усеявшие растрескавшийся асфальт вокруг аномалии. Да уж, хорошо, что тайник не оказался внутри "Карусели"....

Я копал долго - наверное, часа два, ковыряя землю штык-ножом и выгребая ее из ямы руками. Пот тек у меня по лицу. Вскоре начала тускнеть картинка ПНВ, похоже, батареи подсели. Когда в моей яме было около метра глубиной, я наткнулся на сплошной слой камней и понял, что напрасно теряю время - тела под крестом не было. Никто бы не стал копать могилу в такой каменистой земле. Клыка, если он погиб, похоронили в другом месте, а это просто ложная могила. Ориентир, оставленный кем-то с неизвестной целью.

Выругавшись, я выпрямился, привалился спиной к стволу огромного тополя и закрыл глаза. Уокер ошибся. Или специально впарил мне дезу про несуществующий тайник Клыка. Отомстил перед смертью, бродяга. Или все же...

Можно, конечно, поискать в окрестных домах лопату или кирку, чтобы раскопать этот чертов известняк и доделать работу. Времени у меня вагон, к тому же, скоро начнет светать. Идея показалась мне неплохой, я почувствовал прилив энергии и желание продолжать раскопки. И тут мне пришла новая мысль: а может, я не там ищу? И вообще, что мог бы искать Уокер в могиле Клыка? Скорее всего, какой-то носитель с важной информацией. CD-диск, выносной накопитель, флэшку. А если так, какой смысл зарывать этот носитель в землю? Тем более, в ложной могиле, где нет трупа?

Это значит, тайник не под крестом, а на самом кресте.

Я включил фонарь и осмотрел крест. Ничего необычного, ни малейшего намека на тайник. Прибитый гвоздем-соткой противогаз допотопный ГП-4 тоже самый обыкновенный. Одно стекло в очках разбито, второе заляпано чем-то черным. И тут я понял, что разгадал тайну. Интуиция ли сработала, или какое-то мистическое озарение на меня снизошло, но я догадался. Сорвал противогаз с креста и начал отвинчивать фильтрационную коробку. Резьба накидной гайки что называется намертво прикипела к горловине коробки, но я после некоторых усилий все же смог провернуть коробку, и дело пошло. Едва я открутил коробку, из гофрированной трубки на землю упал какой-то предмет. Это был цилиндрический флакон от противорадиационных таблеток. С замирающим сердцем я схватил флакон, откупорил и вытряхнул из него на ладонь микро-карту памяти.

Есть!

Вставить карту в слот ПДА дело пяти секунд, но у меня так дрожали пальцы, что я провозился с картой не меньше минуты. Включил наладонник. Я ожидал услышать звуковую запись, или обнаружить видеосъемку, но на карте из тайника оказались папка с фотографиями и небольшой текстовый файл: