Махинации самозванца - Романов Илья Николаевич - Страница 78

Потом сидели вечером у костра. Алёна накрыта плащом Ивара. Сидит между мной и Иваром, но прижимается ко мне. Ивар недовольно сопит, но сдерживается.

Господи, девочка! Ну и на хрена ты мне? Подкаты из детского класса. Мозги на том же уровне. Типа действуй, я на всё готова. Но опыт не пропьёшь. Хрен на что ты готова. Это просто понты. К тому же понты с кучей проблем…

В итоге Алёна ушла спать в мою палатку, а я с Иваром спал у костра как новобранец. По поводу палатки, думаю, это был не намёк. Я сам ей дал право спать в единственной палатке. Поблажка с моей стороны, а вовсе не предлог. А так, если честно, то я был против, чтобы она мёрзла. Но ещё больше я был против так облажаться…

С Иваром была проблема. У него рвало все шаблоны. Я видел его, по его глазам, по движениям, по сцеживаемым фразам.

– Учитель. Есть проблема? – спросил я, словно случайно напомнив, что он меня поднатаскивал на турнир.

Молчаливый взгляд исподлобья.

– Ивар… Включи разум… Если видишь во мне врага, то… Пусть будет так. Я тебе не враг. Вспомни, я сам хотел тебя с ней познакомить… Вспомни… А, да иди ты лесом… Создал себе кумира, так меня хотя бы в это не втягивай…

На следующий день то ли Алёна не выдержала молчаливых упрёков Ивара, то ли восприняла вчерашние обнимашки у костра как повод для продолжения. В общем, она напросилась ехать на моем коне. Колбаска был не рад дополнительной ноше, да и я что-то мямлил в протест, а вышло как всегда… Перебесишься, дурочка, после того, как я полдня на тебя подышу перегаром…

На моё удивление, Алёна никак не реагировала на мой выхлоп. Принюхалась, что ли? За полдня мы так и не сказали друг другу ни слова. Мне было нечего говорить о погоде и прочей ерунде, а она не навязывалась. То ли у неё ум проснулся, то ли это такая стратегия… Впрочем, я наслаждался тишиной и думал о своём, а мне есть о чем подумать.

Я обнимал её за талию, чтобы она не сверзнулась с коня. Она обнимала меня за шею. Я невольно засматривался в вырез платья. И вовсе не потому, что я такой. А просто куда смотреть, если она ниже тебя и сидит спереди?

Невольно проскользнула мысль, что белое платье не самое лучшее в пути. Всё просто. Верх платья ещё ничего, а вот юбка белого цвета уже замызгана. Надо ей чего прикупить, более удобного для пути…

В ближайшем крупном посёлке случилось два события. Первое, мы с Алёной доехали до лавки портного и купили ей менее привлекающее платье. Зелёный низ юбки и чёрный корсет поверх платья. Потом зелёный плащ. На этих расцветках я настоял. В лесу эти цвета самое то.

Алёне удалось отстоять только ткань одёжки. Я был за сукно, как более практичное, а она по женской придури настояла на более дорогой ткани, близкой по аналогу к нашему шёлку… Её туфельки на каблуках были закинуты в седельные сумки. Сапожник по срочному заказу сшил туфельки типа лодочки, само собой чёрного цвета, чтобы не замечать грязи на обуви.

Пока подгоняли платье у портного, пока сапожник что-то наскоро ваял, мои расположились у таверны. Новобранцам – питание. Ветеранам – бухло вместо питания. Сразу скажу, бухло для наёмников я не покупал. Это они на свои деньги бухали, а мне некогда было это контролировать. Я, блин, Алёной был занят. И после этого бухого бунта кто-то ещё может мне возразить, что она не проблема? Потом было нечто…

Ивар напился с наёмниками. Не то чтобы они его спаивали, но у него клапан сорвало. Они же, наивные чукотские юноши, думали, наверное, его слегка подпоить и поспрашивать обо мне, а вышло совсем нецивильно.

Когда мы с Алёной появились у таверны, он запнулся о какую-то яму во дворе. Качался корпусом, а глаза спокойные. Мотай, сынок, на ус. Баба, когда кончает, меняет цвет глаз. Мужик, когда сходит с катушек, меняет цвет глаз. К чему разговоры, когда всё понятно.

– Через лучину… – вякнул я. Лучше самому начать, чем дать ему пьяному что-то вякнуть. – Без оружия. На кулаках…

Зашёл в таверну. Заказал самого крепкого пива. «Умру, так хоть пьяный», мир твоему духу, Антеро.

Бой, тьфу ты, драка была смешной. Первый раунд я продул. Пропустил по роже. Очнулся на земле, где меня домешивал Ивар. Очнулся от ударов с чувством полного…

Ивара оттащили мои. Барона месят почём зря, из-за какой-то… А после во мне проснулся тот, кого я вспоминаю с ужасом и радостью…

– А теперь ещё раз! Не вмешиваться! – кто-то воет моей глоткой, но не моим голосом.

Зря. Ты. Начал. Надо. Было. Добивать.

Так-то ничего сложного. У нас разница в массах больше двадцати кило. Скорость и техника против туши. Успеет мне всечь до нокаута, значит, победил. Успею я навалиться и полу-контуженого придушить, значит, я победил.

Спасибо, Ивар, напомнил мне о моей чмошной жалости. А чего жалеть, если прилетает за спасибо. Не обессудь за ответку…

Поймал начало двоечки на локоть. Пытался ударить лбом. Ударил в лоб. Он тоже не зевал и успел согнуться, тем более что он ниже. Упал тушей на него, сгибая свою ногу, подсек его под коленку. Уселся на руку. Передавил левой коленкой сгиб правой руки. Правой коленкой сел на горло, стопа у его левой подмышки. Дёргайся, не дёргайся, сяду коленом на гортань чуть сильнее и ненароком убью…

Ясен пень, это запрещено. Но я же не каратист, я хапкидо.

– Успокоился?!

Хрипит и дёргается подо мной. Пытается вырваться, но тут хрен вырвешься. От этого не учат вырываться. Это запрещено, как и удары по позвоночнику, глазам, яйцам, ключицам, коленям и прочему…

– Спи, родной. Потом поговорим… – и я всёк по треугольнику смерти.

В таверне было шумно. Парни обсуждали поединок барона и его рыцаря. Могр ходил по столам и раздавал подзатыльники самым шумным. Наёмники пили молча. Гумус строил глазки служанке. Я сидел в одиночестве, осмысливал недавние события. Спустя хрен знает какое время появилась Алёна. Я полупьяно ухмыльнулся. Явилась.

Напрямую она ни в чем не виновата. А если копнуть глубже, то именно она виновата.

– Как я тебе? – спросила рыжая, вертясь перед моим столом. Зелёная юбка из ткани, подобной шёлку. Чёрный корсет.

– Терпимо. В лесу будет почти незаметно, – пробурчал я.

Да, блин, я знаю, что она ожидала от меня совсем других слов. Но вот пропущенные по морде навевают совсем другие слова. Она обиделась и ушла. Делов-то. Обижайся. Главное будь живой. Будь счастливой…

Очнулся я уже в седле, на Колбаске. Миг. Поднимаешь голову от шеи коня. Миг. Озираешься по сторонам. Миг. Приходит осознание прошедших событий.

Озираюсь. Гумус что-то вырезает из деревяшки, сидя в седле. Каяр хлещет плёткой по хребту какого-то новобранца. Ивар насупился и до сих пор сжимает кулаки. Алёна сидит в седле Могра и что-то ему втирает. Могр само спокойствие и пофигизм. Очень сложно всколыхнуть мужика около пятидесяти на детские разводки…

Одно хорошо, сидит в зелёных обновках, а не в своём белом платье, которое за несколько дней пути стало уже серым.

Я догнал Гумуса. Дал ему затрещину. Мелкий прервал свою резьбу, посмотрел на меня обиженно.

– За что?!

– За то! – прошипел я. – Что тут было, пока я спал?

Алёна посмотрела на меня неодобрительно, видимо заметила мой подзатыльник оруженосцу. Да что она понимает. Не её куцыми мозгами понимать внутреннюю иерархию в мужском коллективе…

Как выяснилось, ничего особенного в период моего сна не произошло. Ну, выпили все, и всё. Ну, бывает. Ну, погрузили тушки пьяных в сёдла. Всё так же, как прежде.

Как выяснилось позже, Алёна ехала с Могром не потому, что я бухой или Ивар неадекватен. Всё проще. Ей какая-то тварь успела нашептать, что у меня есть сын в долине. Нашептали про дворянку Халлу. Может, и шепнули, что Халла уже мертва. Но какая разница. Бабы странные твари. Они способны ревновать даже к мёртвым, а не то чтобы к другим бабам или друзьям.

Стопе, романтичный дурачок! Богом клянусь, что сказал правду насчёт ревности баб к мёртвым. Они, дуры, ревнуют даже к телевизору и девице в клипе за тысячи километров от твоей тушки… Впрочем, к чему это я? Мечты почти всегда разбиваются о реальность.