Липовый барон - Романов Илья Николаевич - Страница 35

Я туплю и на смеси известных мне слов пытаюсь подкупить стражника. Моего словарного запаса или убедительности явно не хватает. Упёртый осел! Ну что ему стоит?!

Вечер, темнеет, а я тут отсвечиваю, как проститутка перед Кремлём, бери – не хочу.

От нечего делать начал орать, звать Антеро. Ещё один мой тупизм. Сразу скажу, я не один такой, нас тут таких крикунов четверо, пятый уже глотку сорвал.

Когда я устал вопить, то поехал до ближайшей таверны промочить горло. Взяв бутылку себе в помощь, вернулся к тюрьме. А после меня озарила одна мысль.

Тупость, конечно, страшная, но, думаю, этот дегенерат поймёт. Я начал петь со всей силы то, что понять может только мой отморозок. Это две песни на русском языке, которые он слышал, и именно их я и исполнил.

Одна про клоуна от «Короля и шута», песня с переизбытком мата, а вторая – «Только мы с конём по полю идём».

Хватило и первой. Антеро понял по звукам, чуждым для местных, что это я пою. Дальше был обмен криками, значительно ослабленных стенами.

– Хо…ш …ать! Слы… …ебя! Найди… – раздавался откуда-то приглушённый голос бродяги.

– Кого?! – ору я в ответ.

– … - опять что-то невнятное.

– Кого?!

– Ты…ика! Тыс…ника! Тысячника! Найди! Дурак! – наконец пробился из-за стены голос Антеро.

Ну так сразу и кричал бы, а то про какого-то кора Гра или кора Ара, а оказалось просто кор-сэ́ Загра. Конечно, Загра не тысячник, а только исполняет его обязанности, но, думаю, мне именно к нему, а не к придворному, который официально эту должность занимает. Сомнительно, что этот аристократ вообще в курсе, что у него в тысяче кого-то в застенок посадили. Хотя, может, и знает, мой временный перевод в девятую сотню не без его подачи проходил. Вполне возможно, что мой временный перевод и арест Антеро – это звенья одной цепи…

Сразу к тысячнику я не поехал. Темнело, и его всё равно в части уже не застать. С утра выдвинусь. Как добрался до дома Равура, уже не помню. И только в кабинете у старика я понял, что на эмоциях ехал по тёмным улицам слишком беспечно, словно за мной и не ведётся охота. Много ли надо ума и сноровки, чтобы из переулка выстрелить арбалетным болтом в голову?

Старик, видя моё пессимистическое настроение, мне и об этом напомнил. Капитан очевидность, блин! Но за совет спасибо, так же как и за то, что в чувство меня привёл.

Равур так-то умные вещи говорил. Сказал, что не верит в случайность. Обещал, что выяснит по старым связям, в чём тут дело. Да и вообще решил помочь по мере сил. Правда, он тут же поправил себя и заявил, что денег не даст, что все расходы целиком на мне.

Ну понятно всё с ним. Это он не мне или Антеро помогает, а себе. Наверняка на доле от его связей. Впрочем, хорошо, что хотя бы так помогает. Я в этом мире чужак и даже взятку вертухаю[39] не смог вручить, а что уж говорить про более серьёзных людей.

После старого на меня насел мой малый, интересовался, как дела у заточённого рыцаря. А что я ему мог сказать? Как-то нелепо от него отмахнулся, не до него.

Малой между делом меня известил, что парнишка, принёсший письмо, уже спит в чулане. Он его туда запер, как я и приказал. Мальчуган-то, оказывается, вовсе и не рвётся на свободу. Тут кормят, спать можно в тепле, даже деньги заплатили сверх уговора – в общем, мальчишка мечтает тут прописаться.

Ещё один на мою голову! С тем-то не знаешь толком, как быть, а тут второй ко мне просится. Да ещё эти котята, тьфу ты… песцы… ласки… а, вспомнил – сайкухи. Надо бы их покормить, пока не забыл.

Так, уйдя в свои мысли, я наскоро покормил малышей и отрубился. Перед сном последняя мысль промелькнула: надо мелким уже блюдце с молоком ставить. Научатся пить из него – поживут ещё, а не научатся, так и топить их не придётся.

Едва только рассвело, я стремительно умчался в тысячу. Мелкий семенил вслед за моим конём почти по полной выкладке. Бахтерец, тесак, сюрко с белой совой, но картину его боевого вида портило отсутствие у него шлема, наручей, поножей. Да и что греха таить, он вообще бежит босиком!

Пипец моей рыцарской чести! Своего оруженосца обуть так и не удосужился!

Кстати, а тут мне за это могут и предъявить. Дескать, оборванца какого-то подобрал! А уж не бродягу ли ты с улицы взял?!

Хотя! Здравствуй, паранойя! Что это я на пустом месте на себя возвожу. Не скажут мне такого. Тут такая глупость, чтобы принять оборванца в оруженосцы, кроме меня никому в голову и прийти не может. Привычка мышления у местных. Они скорее посчитают, что мелкий совсем из нищего рода или что я его так наказал за что-либо.

В голову постоянно лезет какой-то бред: воспоминание, как паренёк, принёсший письмо с утра, рвался со мной поговорить, а я от него только отмахивался. Не до него, вечером поговорим, а он от этого лицом просветлел: ещё один день сытый и в тепле. Вспоминался и кор Равур, с утра собиравшийся в дорогу; ну, точнее, его слуги карету запрягали. Вспоминались белые крысята. Малыши всё-таки научились пить молоко из блюдца.

В общем, был я несобран в дороге. Убивай – не хочу. Уже у части немного пришёл в себя. Собрался. Сейчас у тысячника начнётся.

К кор-сэ́ Загра нас с мелким провели незамедлительно. А как же! Он мой оруженосец, моя тень, куда я, туда и он. За нашими спинами тихо хлопнула закрывшаяся дверь, и тысячник за меня принялся.

– А-а-а! Явился! Ты что, сукин сын! Дезертировать! – во всю лужёную глотку разорался Загра. Меня от его вопля звуковой волной чуть не выкинуло за дверь. – Тысячу позоришь! Самовольное оставление боевого поста! Где бумага о нападении?!

Ну началось! Что же я попу с утра вазелином не смазал? А ещё лучше им себе уши залепил бы! Один фиг мне мозг будут выносить в особо извращённой форме.

– Распустились у меня! Вылетишь у меня из тысячи, как дерьмо у сопляка при виде орка! – не останавливаясь, вопил тысячник, и это самое цензурное, что можно передать.

Эти крики даже меня ввели в ступор, а что говорить про моего оруженосца, который стоит дрожит, чуть не писается. Я же поймал себя на мысли, что вытянулся во фрунт – ну, в смысле, подтянулся, щёлкнул каблуками и стою по уставу российской армии. Как оказывается, привычки глубоко в спинной мозг проникают: даже спустя годы повадка неожиданно вылезла. Я даже стал пучить глаза, как блудливый, виноватый пёс.

Какой там рескрипт на полном серьёзе издал Пётр Первый? «У подчинённого вид должен быть усердный, лиховатый и глупый, чтобы разумением своим не смущать начальство».[40] Ну вот по этому старому правовому акту я сейчас и изображаю нечто подобное в мере возможностей.

– Что ни новобранец, то отбросы! Чести, как у сраки, а ума, как у младенца! – продолжал горланить Загра, но вовсе не его крик заставил меня шевелить извилинами.

Командир, прооравшись, начал семафорить руками. Прикладывал ладонь к уху и в перерывах между руганью открывал рот как рыба, которая вылезла на берег.

Ну ты и фокусник, кор-сэ́! А раньше не мог намекнуть, что нас подслушивают?! У меня от твоих воплей чуть сердце не остановилось, а ты это, оказывается, в расчёте на прослушку!

– Что молчишь?! Дурак! Нечего сказать в своё оправдание! – продолжал орать тысячник, продолжая активно сигналить.

Ну, понял! Надо что-то вякать, оправдываясь. И я что-то завыл себе про ранение, удар головой о землю, яд, лечение, да и про то, что до сих пор болею.

Загра, впрочем, не давал мне сказать больше одного-двух предложений в ответ. Постоянно кричал на меня, и, словно в гневе, временами у него прорывалось лишнее.

– Ты дурак! Дурак учил, дурак и получился! Один пост оставляет! Другой караваны грабит!

Ну теперь хоть понятно, за что Антеро взяли. Зная немного его биографию, я не удивляюсь такому повороту событий. Вопрос только в том, как на него вышли? Откуда ноги растут в этой истории? Случайно нашёлся свидетель из разграбленного каравана и на него показал?