Цесаревич Вася - Шкенев Сергей Николаевич - Страница 25

– Если бы можно было решить проблему норвежских браконьеров при помощи пистолетов, – грустно вздохнул Хрущёв. – С ними и пулемёты не всегда справляются!

Василий хотел посоветовать ставить на рыболовецкие суда ракетные установки, но вспомнил, что их сняли с вооружения ещё при Николае Первом в связи с развитием нарезной ствольной артиллерии. Когда-то ракета была самым дальнобойным оружием, но теперь проигрывала пушкам по всем параметрам, включая дальность, точность и вес взрывчатого вещества. Если Никите Сергеевичу очень нужно, он сам догадается обратиться на склады, а если не найдёт ничего подходящего, то оплатит разработку новых образцов. Чего-нибудь вроде реактивных снарядов времён Великой Отечественной войны, которой, дай бог, в этом мире не будет.

– Друзья мои, – объявил император, – прошу всех за стол, где мы поднимем бокалы за сегодняшнего именинника, моего сына и наследника Василия Иосифовича. И ещё об одном прошу – пусть для всех он ещё немного побудет обычным гимназистом Василием Красным. Совсем немного, до первомайского весеннего бала в Гатчине.

Гости с пониманием покивали и поспешили к столу, накрытому в соответствии со знаменитой рекомендацией ректора Московской медицинской академии профессора Булгакова. В предисловии к очередному переизданию книги Елены Молоховец «О вкусной и здоровой пище» Михаил Афанасьевич писал: «Холодными закусками и супом закусывают только недорезанные жандармерией республиканцы. Каждый уважающий себя человек оперирует закусками горячими».

После шестнадцатого тоста Василий перестал реагировать на окружающую действительность и вернулся из путешествия в себя только с началом музыкальных поздравлений. И тут выяснилось, что у Красного великолепный слух, болезненно реагирующий на фальшивые ноты. Вдруг захотелось зарядить один из подаренных бароном Хрущёвым пистолетов и опробовать точность на Анастасе Ивановиче Микояне, исполняющем алябьевского «Соловья» под аккомпанемент усевшегося за белый салонный «Штайнгребер» барона Кагановича.

– Вам тоже тяжко это слушать, Василий Иосифович? – незаметно подошедший Поликарпов дотронулся до плеча Красного. – Его Императорское Величество намекнул мне на новую и перспективную работу, связанную с нашим прошлым разговором. Где мы можем это обсудить в тишине и покое?

– В библиотеке, – кивнул Василий и поднялся из-за стола.

К сожалению, этим он привлёк внимание императрицы Татьяны Николаевны, громко объявившей:

– А вы знаете, господа, Василий неплохо поёт. Уже в пятилетнем возрасте он исполнял арию Евгения Онегина! Вася, спой нам что-нибудь. Вася, ну пожалуйста, сегодня же твой день.

– Пой, Вася, пой! – поддержали матушку младшие сёстры.

Красный беспомощно огляделся по сторонам в поисках поддержки и понял, что похож на поверженного гладиатора, обречённо взирающего на указывающие вниз большие пальцы зрителей Колизея. Прошёл к роялю, сел и опустил руки на клавиши, вспоминая, умеет ли он вообще играть. Пальцы независимо от желания выдали незнакомую музыку, и в голове внезапно возникли слова ещё не написанной ни в этом, ни в том мире песни. Наверное, магия сыграла такую шутку, подключив Василия к единому информационному пространству, где нет разделения на прошлое и будущее.

Вася тоже растворился. Растворился в музыке и в песне и не заметил внезапно обрушившуюся тишину, в которой оглушительно громко потрескивали горящие в камине поленья. А когда отзвучала последняя нота, наваждение разрушил негромкий голос генерала Дзержинского:

– Господа, напомните мне завтра, чтобы я арестовал Утёсова.

– За что, Феликс Эдмундович? – спросил кто-то.

– За чуждый нам джаз.

А где-то вне времени и пространства похмельные мойры пытались разобраться в запутавшихся нитях человеческих судеб. И так пробовали, и этак, но всё безуспешно.

И вот самая старшая из них устало махнула рукой:

– Да и хрен с ними, девки, и так сойдёт. Нас же всё равно никто не проверяет, наматывайте как есть.

Утром Василий собирался в гимназию и перебирал в памяти события вчерашнего вечера, плавно перешедшего в сегодняшнюю ночь. После выступления виновника торжества музыкальная часть праздника как-то быстро сошла на нет, но разговоры об искусстве не прекратились. Барон Хрущёв-Кольский клятвенно пообещал Феликсу Эдмундовичу список художников-абстракционистов, по его мнению, гораздо более чуждых, чем какой-то там пошлый джаз.

Под шумок удалось смыться в библиотеку, чтобы обсудить с Поликарповым перспективы развития летательных аппаратов тяжелее воздуха без применения дорогих и сложных в производстве антигравитационных пластин. Николай Николаевич получил несколько эскизов и пообещал подумать о переходе конструкторского бюро на новую тему, но настоял на подключении к работе специалистов из Центрального института гидродинамики.

– Поговорю с Жуковским, он как раз заканчивает строительство новой аэродинамической трубы для продувки дирижаблей в натуральную величину.

– Разве их продувают? – удивился Красный.

– А как же иначе? Вон англичане утверждают, что опытный глаз правильные пропорции без всяких приспособлений видит, и что? Наши дирижабли до ста пятидесяти километров в час разгоняются при форсировании двигателей, а у них уже на сотне куски обшивки отваливаются.

Для окончательного решения вопроса, в том числе и финансового, договорились встретиться в ближайшее воскресенье. Василий очень надеялся, что к тому времени у него будет обещанный, но так и не подаренный завод в Нижнем Новгороде. А потом Николая Николаевича позвали на совещание к императору. Оно, кстати, до сих пор не закончилось.

Красный оглядел себя в зеркале, улыбнулся сияющему орденами отражению и отправился завтракать. В столовой его уже ждали одноклассницы, заночевавшие в гостевых комнатах. Гимназическую форму, скорее всего, им доставили фельдъегерями. Девочки выглядели невыспавшимися и недовольными.

– Ты, Вася, хоть и высочество, но гад, – сказала Вера Столыпина, поливая смородиновым вареньем тост с маслом. – Как есть гад ползучий.

– Это почему?

– Потому что раньше нам не пел.

– А когда? Если мне не изменяет память, а она мне точно не изменяет, кое-кто до драки с Яшкой Бронштейном меня в упор не видел.

– Мы были молодыми и глупыми, – ответила Верочка. – Но потом стали взрослыми и умными, а ты всё равно не пел.

– Каюсь и готов понести наказание.

– Вот! – победно улыбнулась Вера. – И в наказание перед гимназией возьмёшь нас под руки у всех на виду.

– Но позволь уточнить, вас трое, а у меня всего две руки.

– Не позволим! – Катя Орджоникидзе сосредоточенно разглядывала ломтик сыра, будто пыталась найти в нём смысл жизни, и на Красного не смотрела. – Лиза наказана, поэтому пойдёт одна.

– За что наказана?

– Она провела с тобой две ночи, а мы только… Ой, я же не в том смысле!

– Поздно, ты тоже лишаешься почётного права быть рядом с героем, – захихикала Вера. – Василий, твой сегодняшний день принадлежат мне без остатка. Не благодари!

– Думается, после сегодняшнего дня я буду жалеть, что не родился персидским принцем.

– Хочешь завести гарем?

– Именно так. Запер бы там вас троих, а сам на войну ускакал. На белом коне, как полагается.