Сочинения великих итальянцев XVI века - Джелли Джанбаттиста - Страница 94

Джусто. О ком ты говоришь?

Душа. Это те, кого в народе зовут схоластами;^[516] с помощью своей учености они доискивались причины всего, что создал Бог.

Джусто. Удивительно, как это Он в один прекрасный день не разгневался на них.

Душа. Но ведь Он — высшая благодать.

Джусто. А я вот не знаю такого государя, который бы не разгневался на своего слугу, если бы тот попытался узнать причину его поступков. Это ведь все равно что призвать Бога к ответу. Но скажи, пожалуйста, это те самые теологи, которые принадлежат к парижской школе?^[517]

Душа. Именно они, ты правильно сказал.

Джусто. Да, они этим без конца занимаются. Продавец книг Бартоло, мой кум, сказал мне, что ничего больше не может продать, и он запаковал книги, сделав чуть не сто тюков, которые с удовольствием обменял бы на чистую бумагу и дал бы еще что-нибудь в придачу.

Душа. Хвала лютеранам, которые, доверяя лишь Священному Писанию, заставили людей вернуться к чтению Писания и оставить бесконечные споры.

Джусто. Ну, вот видишь, правильно говорится: не было бы счастья, да несчастье помогло. Но пока оставим это и вернемся к нашей беседе.

Душа. Из тех двух школ, о которых я тебе говорила, Платон, считавший меня бессмертной и божественной, сказал, что, раз я почти все понимаю, я была создана Богом полной многих знаний ab aeterno;^[518] а когда затем, спустившись с неба, я вселилась в тебя — ведь Бог предписал, чтобы я очистилась от пятен, которые у меня были, — я все забыла. А потом благодаря наставникам и упражнениям в науках ко мне вернулась память о знаниях; таким образом, он утверждал, что наше учение — это припоминание, а не узнавание нового.

Джусто. Знаешь, а это мнение очень даже мне нравится.

Душа. Послушал бы ты доводы, которые он приводит для доказательства этого! Ведь их так много, что они убедили Оригена^[519] и многих других христианских теологов, а еще Августина,^[520] когда он писал толкование на книгу Бытия, хотя потом он отрекся от этих взглядов.

Джусто. И Ориген потом передумал?

Душа. Нет, насколько известно.

Джусто. А что, он тоже говорил, что вы были созданы Богом ab aeterno, да?

Душа. Да. И что мы были по виду ангелы. Это мнение Церковь потом осудила как еретическое и ошибочное.

Джусто. Ты мне сейчас напомнила нашего соседа, который говорил, что наши души — это ангелы, которые не присоединились ни к грешникам, ни к служителям Бога, а остались между ними; и затем их вселили в нас, чтобы они определились, следовать им добру или злу. Об этом мнении моего соседа не было известно при его жизни, но после смерти обнаружили это в его книгах; поэтому прах покойного выкопали из земли и похоронили за пределами церковного кладбища.

Душа. А кто это был?

Джусто. Неужели ты его не помнишь? Маттео Пальмиери. Но скажи-ка, как ты думаешь, был он за это осужден на вечные муки?^[521]

Душа. Нет, я так не считаю; ведь даже и придерживаясь этого ошибочного мнения, он был богобоязненный, благочестивый, любил ближнего, ты же сам, должно быть, помнишь; в этом ведь и заключается вся христианская религия. Так что вряд ли человек такого доброго и мягкого нрава, лишь из-за того, что придерживался подобного мнения, которое к тому же представляется не противоречащим славе Божией, был осужден на вечные муки. Тем более, ведь он не думал, что ошибается, и всегда был готов в случае необходимости согласиться с обратным; он это открыто признает в своих сочинениях.

Джусто. Так ты, стало быть, не хочешь сказать, что как тело его было извлечено из земли по приказу тогдашнего главы флорентийской Церкви, так и душа была отослана в ад?

Душа. Горе бы нам, если бы в их власти было отсылать нас в ад; ведь, как они утверждают, в их власти извлекать души из чистилища, тем не менее они извлекают лишь тех, кого им заблагорассудится, и делают это за определенную мзду; точно так же они отправили бы в ад все души, которые им не повинуются, какими бы они ни были.

Джусто. До чистилища мне мало дела, ведь надо купить буллы, чтобы вызволить кого-нибудь оттуда.^[522]

Душа. Буллы больше не дают, ведь хотя они позволили священникам накопить много денег, они принесли им такой большой вред, что пришлось прекратить это дело.

Джусто. Какой вред?

Душа. Откуда же еще произошла лютеранская ересь, принесшая им не только вред, но и величайший позор? Скажу только о человеке, который взял буллу, чтобы спасти из чистилища душу отца. Он предложил им флорин, а как только булла оказалась у него в руках, пустился наутек, говоря: «С меня довольно того, что он вышел из чистилища; я не думаю, что вы настолько жестоки, что из-за одного флорина захотите поместить его обратно в ад».

Джусто. Послушай, это похоже на историю с буллой, которую выкинул Карло Альдобранди с францисканскими монахами. По завещанию своего дядюшки он должен был каждый год давать им по два флорина на поминальную службу. И вот, когда при Юлии^[523] произошло отпущение грехов, производить которое были назначены сказанные монахи, и было разрешено давать индульгенцию на освобождение душ из чистилища, Карло взял одну индульгенцию для своего дядюшки и попросил монахов написать своей рукой его имя. А когда потом они пришли за двумя флоринами, причитавшимися им по завещанию, он сказал, что больше платить не обязан: ведь если дядюшка в раю, он в этих флоринах не нуждается, если в аду — ему нет спасения, а из чистилища они сами его вызволили; и показал им индульгенцию, написанную их собственной рукой. Но оставим этот разговор, потому что я не хочу больше порицать Церковь.

Душа. Эх, Джусто! Ты бы так не сказал, когда бы знал, что Церковь — не что иное, как общность добродетельных христиан, любимых Богом, а не тех наместников, которые ходят повсюду и всех обирают, или монахов, которые сумели избавиться от трудов — этого Божиего наказания, и предпочли заняться инквизицией скорее для того, чтобы не похудеть, жить в свое удовольствие и не просить милостыню. Но довольно того, что сказал об этом Данте:

Предвечная любовь не отвернется, И с тех, кто ими проклят, снимет гнет.^[524]

Джусто. Не знаю... Сам я думаю, что плохо не быть похороненным в освященной земле.

Душа. Эх, Джусто! Ясно видно, что ты тело, ведь ты думаешь только о том, что связано с телом. Как ты не замечаешь, что это установлено ими скорее для их собственной пользы, чем для нашего блага?

Джусто. А какая им от этого польза?

Душа. Как какая польза? Они заставляют золотом оплачивать погребение. Когда Понтано^[525] рассматривал этот вопрос, он обычно говаривал, что христиане — самый несчастный и бедный народ, который только есть на свете, поскольку им приходится покупать все вплоть до земли, где их погребают.

Джусто. Но у них же это называется делом милосердия, в то время как должно было бы называться прибыльным делом.

Джусто. Хорошо говорил фра Суккьелло, что дел милосердия всего шесть; и в своих проповедях он поощрял людей кормить голодных, одевать тех, кому нечего надеть, и поощрял их к другим милосердным деяниям. «А о погребении мертвых, — говорил он, — я ничего не скажу; кто не хочет их погребать, пусть держит в доме». Но оставим все эти рассуждения; закончи то, что ты начала говорить.

Душа. Хорошо. Будь же внимателен. Аристотель вместе со своими последователями, которые, кажется, считают меня смертной, говоря, что я была рождена вместе с тобой и не могу действовать без тебя, утверждают, что я сама по себе ничего не знаю, а в состоянии узнавать лишь с помощью некоего света, который есть во мне: они называют его действующим разумом, посредством его я и узнаю некоторые вещи, познаваемые благодаря их собственной природе: например, одно и то же одновременно не может быть и не быть, и другие вещи, которые они называют первыми началами, а Данте называет их первыми знаниями; при помощи их, как они считают, я и познаю затем все остальное. Поэтому если бы ты придерживался мнения Аристотеля, то не смог бы никогда понять, как я могу без тебя знать это; а присоединясь к мнению Платона, ты бы избег всяческих трудностей.