Сочинения великих итальянцев XVI века - Джелли Джанбаттиста - Страница 35

Позиции Пьеро, таким образом, укрепились, но когда он стал просить лигу о покровительстве, то не получил поддержки со стороны герцога Миланского, возможно, по двум причинам: во-первых, герцог считал, что восстановление власти Пьеро в данный момент приведет к усилению в Пизе венецианцев; во-вторых, так как он сам был главной причиной изгнания Пьеро, то опасался, что, даже оказав сейчас ему услугу, все равно никогда не сможет ему доверять; поэтому он лишил Пьеро своей поддержки, и тот получил помощь лишь от венецианцев, но не такую, на которую рассчитывал. Тем не менее Пьеро поверил друзьям, с которыми вел переговоры, что в Синьории есть люди, облагодетельствованные семейством Медичи, что в городе очень много недовольных, а плебс и крестьяне, мучимые голодом, жаждут перемен; кроме того, он надеялся, что стоит ему приблизиться к воротам, как толпа призовет его во Флоренцию и будет носить на руках — планы, не имеющие основания и опирающиеся на надежды, обычные для изгнанников, всегда остающихся в плену иллюзий относительно того, что у них есть друзья и сильная партия сторонников в городе. Полный надежд Пьеро прибыл, как о том сказано выше, к воротам Флоренции во время гонфалоньерата Бернардо дель Неро; и хотя все знали, что Пьеро ведет переговоры в городе, вплоть до августа все это не привлекало внимания, поскольку уверенности в том не было никакой, а мысли всех были всецело заняты фра Джироламо.

В это время в Риме находился Ламберто делла Антелла, изгнанный некогда за то, что он писал Пьеро; пустив в ход хитрость, он узнал о переговорах Пьеро во Флоренции и, то ли поскольку считал, что тот его обидел, то ли потому, что надеялся таким образом вернуться на родину и получить какую-нибудь выгоду, по злобной своей природе написал во Флоренцию какому-то частному лицу, думаю, мессеру Франческо Гвалтеротти, что если ему гарантируют безопасность, он прибудет и сообщит о весьма важных событиях. Все это тянулось довольно долго, и в конце концов он приехал в город; когда о том стало известно, его арестовали, подвергли бичеванию и под пыткой он показал, где можно получить сведения об этом заговоре, который был расценен как весьма значительный; поэтому Синьория назначила около двадцати граждан и предоставила им полномочия вызывать в суд и проводить розыск и расследование, связанные с этим делом.

Сначала были вызваны в суд и задержаны Бернардо дель Неро, Никколо Ридольфи, Лоренцо Торнабуони, Джаноццо Пуччи и Джованни Камби; вызвали и многих других, но они были у себя на виллах и не явились: это Пандольфо Корбинелли, Джино ди Лодовико Каппони, Пьеро ди мессер Лука Питти, Франческо ди Руберто Мартелли, прозванный эль Тинка^[279], Галеаццо Сассетти, Якопо ди мессер Бонджанни Джанфильяцци; вызвали также донну Лукрецию, жену Якопо Сальвиати и дочь Лоренцо де'Медичи, которую сторожили в доме Гульельмо де'Пацци. Допросы продолжались, пятеро вначале названных были подвергнуты бичеванию, и в результате стало известно об обширной переписке Джаноццо и Лоренцо Торнабуони с Пьеро, а также о том, что они информировали его о событиях во Флоренции и укрепляли в намерении вернуться, заручившись поддержкой лиги; стало известно, что с прибытием фра Мариано^[280] и его переговорами о заговоре был непосредственно связан Никколо Ридольфи, который рассказал все гонфалоньеру Бернардо дель Неро, и лишь последний об этом знал, но ничего не написал, не посоветовал, не сделал, никому не сказал; раскрылось, что об этом знала и так же вела себя донна Лукреция, без ведома своего мужа Якопо, от которого все скрывала; стало известно, что Джованни Камби и те, кто бежал, были в это замешаны и совершили различные проступки.

Когда дело тщательно рассмотрели и обсудили, была назначена пратика приблизительно из двухсот граждан, в которой начались совещания на эту тему. Сперва мнения разделились: те, кто желал установления власти Медичи во Флоренции, выступали за помилование заговорщиков (таких оказалось мало, и почти все они были люди незначительные, если же кто и имел вес, то не осмеливался высказаться); кое-кому представлялось, что осуждение стольких почтенных людей — решение весьма серьезное, и пролитая кровь будет началом большой катастрофы для города; некоторые из милосердия или по личной дружбе с кем-либо из заговорщиков стремились их спасти — среди них мессер Гвидантонио Веспуччи и все Нерли, которым было жаль потерять Бернардо дель Неро, предводителя своей партии, враждебной монаху. С другой стороны, все, кроме семейства Нерли, кто в прошлом был настроен враждебно к Медичи, очень страшились их возвращения; все, кто одобрял народное правление и нынешнее положение дел — а их было немало, — хотели лишить заговорщиков жизни. Во главе тех, кто высказывался за казнь, встал Франческо Валори, и то ли чтобы показать себя явным врагом Медичи, то ли из желания удержать в руках Совет, в котором он был как бы главой государства, то ли, как считали позже, чтобы убрать с дороги Бернардо дель Неро, единственного, кто мог быть поставлен с ним наравне и был способен помешать его возвышению, — он стал яростно того преследовать. Хотя его огорчала мысль о казни Лоренцо Торнабуони и он очень хотел его спасти, однако понимал, что Лоренцо виновен чуть ли не больше всех остальных и если помиловать его, то надо помиловать и всех прочих. В конце концов он так разъярился, что решил во что бы то ни стало покончить с заговорщиками.

Когда собралась пратика, от имени гонфалоньеров компании весьма резко выступил мессер Антонио Строцци, доказывая, что заговоры, направленные против свободы города, — это такое тяжкое преступление, что по законам должны быть лишены жизни не только сами участники, но также и те, кто знал о заговоре и никому не сообщил. Потом в таком же духе от имени комиссии Двенадцати говорил Бернардо ди Ингилезе Ридольфи, хотя в Комиссию входил также Пьеро ди Джулиано Ридольфи, родственник Никколо. Почти все магистраты продолжали в том же роде, когда мессер Гвидо^[281] искусно помог делу обвиняемых, показав, что их преступления различны: одни сделали больше, другие меньше, причем действовали различным образом, а некоторые лишь знали и ничего не делали; он сказал, что необходимо одновременно применить и законы, и статуты города и внимательно изучить, какого наказания заслуживают обвиняемые — одного и того же или разных; он напомнил, что когда речь идет о таком ответственном деле, как жизнь человека, нельзя ссылаться на недостаток времени.

В результате этих обсуждений почти все в пратике сошлись в том, что надо отрубить заговорщикам головы; а после того как по решению Синьории и по ее приказу они были осуждены комиссией Восьми, на следующий день родственники обвиняемых подали апелляцию согласно закону 1494 года, примененному в деле Филиппо Корбицци, Джованни Беницци и других. Мнения относительно этого в Синьории разделились, вновь собрали пратику, и хотя на ней некоторые и советовали соблюсти закон об апелляции, почти все выступили против, уверяя, что задержка может вызвать народное возмущение, а когда существует опасность бунта, не следует считаться с апелляцией. Главную роль в принятии этого решения сыграл Франческо Валори, а кроме того Гульельмо де'Пацци, мессер Франческо Гвалтеротти, мессер Лука и Пьеро Корсини, Лоренцо Морелли, Пьерфранческо и Томмазо Тозинги, Бернардо Нази, Антонио Каниджани, Лука д'Антонио дельи Альбицци, Карло Строцци.

Наконец, когда пратика уже склонилась к такому решению, а в Синьории его не раз предлагал бывший тогда первым магистром Лука Мартини, то провели голосование: черные бобы бросили только четверо: гонфалоньер, Лука ди Томмазо, Никколо Джованни и Франческо Джиролами; а пятеро других — Пьеро Гвиччардини, Пьеро д'Антонио ди Таддео, Никколо Дзати, Микеле Берти и Бернардо Неретти — открыто выступили против. Итак, это решение не получило большинства в Синьории; и после того как в пратике долго, но безрезультатно говорили, чтобы Синьория ее поддержала, в конце концов Франческо Валори в ярости вскочил с места со словами, что либо умрет он, либо обвиняемые; это вызвало большое возмущение, и многие, возбудившись, стали поносить Синьорию и угрожать ей; Карло Строцци схватил за платье Пьеро Гвиччардини и пригрозил выбросить его из окна — ведь ему казалось: стоит удалить Пьеро, который влиятельнее многих своих товарищей, и дело будет сделано. После этой бурной сцены снова приступили к обсуждению, и победу одержали шесть черных бобов, ибо отступили Никколо Дзати и один из ремесленников, либо опасаясь за свое имущество, либо боясь еще больших беспорядков. Пьеро Гвиччардини, Пьетро д'Антонио ди Таддео и другой ремесленник продолжали держаться стойко и неколебимо. После того как проголосовали за решение пратики, в ту же ночь, через несколько часов, осужденным дали сперва исповедаться, а затем всем пятерым отрубили головы.