Сочинения великих итальянцев XVI века - Джелли Джанбаттиста - Страница 26

Гонфалоньером справедливости был Франческо делло Скарфа, а членами Синьории избрали всех горячих приверженцев правительства; несмотря на это мессер Лука^[235] открыто проявлял свою враждебность, и от него не отставал Кименти Черпеллоне, а гонфалоньер, казалось, на все смотрел сквозь пальцы. С другой стороны, Антонио Лорини, Франческо д'Антонио ди Таддео и Франческо Никколини с жаром поддерживали интересы Пьеро. Наконец, когда однажды вечером дело дошло до ссоры, мессер Лука в ярости бросился к большому колоколу, но не смог ударить больше двух-трех раз, потому что ему помешали погнавшиеся за ним люди. Колокольный звон услышали окрест — а было около трех часов ночи, — и народ побежал на площадь, но поскольку колокол смолк и не наблюдалось никакого движения ни во Дворце^[236], ни возле него, все разошлись по домам, толком не разобравшись, что же случилось. А пока город пребывал в сомнениях и волнении, Пьеро, предупрежденный своими друзьями, что дела во Флоренции зашли слишком далеко и горожане в его отсутствие набрались дерзости и наглости, простился с королем и восьмого ноября вернулся во Флоренцию. Это возвращение весьма отличалось от возвращения из Неаполя его отца Лоренцо — тогда навстречу Лоренцо вышли все граждане и принимали его с ликованием, ведь он вез с собой мир и уверенность в незыблемости государственного порядка; Пьеро же встречали немногочисленные друзья, и радость была очень незначительная, ибо он возвращался без прочного договора и единственным его достижением было то, что он расчленил и ослабил Пизу и Ливорно, главные окна в море нашего государства, а также отдал Пьетрасанту и Сарцану, которые со славой были добыты его отцом ценой величайших потерь.

Едва вернувшись, Пьеро явился в Синьорию и доложил там обо всем, что им было сделано; враги же его и те, кто к ним присоединился, объятые величайшим страхом, решили, что пришло время все поставить на карту. На следующий день, девятого ноября 1494 года, в праздник Сан Сальвадоре, когда стало известно, что синьор Паоло Орсини, кондотьер у нас на жалованьи, прибыл с пятьюстами верховыми к воротам города, чтобы помочь Пьеро, а большинство в Синьории оказались против Пьеро, — вооруженный Якопо де'Нерли с несколькими коллегами, последовавшими за ним, отправился во дворец, запер его и встал на страже у входа, Пьеро же, чтобы воодушевить друзей во дворце, полагая, что ни у кого не достанет дерзости помешать ему войти, пошел ко дворцу, взяв с собой своих стремянных и много вооруженных людей, и сам он был при оружии, хотя и держал его под плащом. Когда ему там сказали: если он желает войти, то пусть входит один и через калитку, — Пьеро испугался, понял, что власть потеряна, и вернулся домой. Когда уже там он услышал, что его враги из Синьории подстрекают народ, который начинает подниматься с криками: «Да здравствует народ и свобода!» — и узнал от булавоносца Синьории, что объявлен вне закона — к этому решению присоединились из страха и его друзья, видимо, вынужденные поддерживать тех, кто был рядом, — Пьеро сел на коня и направился в сторону Болоньи. Когда пронесся слух, что Пьеро не пустили во Дворец Синьории, в его поддержку выступили только кардинал и Пьерантонио Карнесекки, двинувшиеся к площади с солдатами; но обнаружив, что в народе растет число противников Пьеро, сам он объявлен вне закона и покинул Флоренцию, они вернулись домой, а кардинал в одежде монаха, неузнанный бежал из города; также бежали их брат Джулиано, сер Пьеро да Биббиена и его брат Бернардо, к которым народ питал величайшую ненависть.

Во время всей этой сумятицы во Флоренцию прибыл Франческо Baлори; он возвращался от короля^[237], к которому со многими другими гражданами был вновь направлен как посол Флоренции; и поскольку он пользовался благоволением народа, ибо было известно, что это человек безупречный и добропорядочный, а также что он оказал сопротивление Пьеро, то весь народ принял его с огромным ликованием и граждане чуть не на руках принесли его во дворец. А затем объятый неистовством народ бросился к дому Пьеро и разграбил его, потом кинулся к домам Антонио ди Бернардо и сера Джованни да Пратовеккио, нотария отдела приказов коммуны, разграбил и сжег их, в то время как хозяева прятались в церквах и монастырях, но в конце концов их обнаружили и отправили в Барджелло. Потом люди кинулись к дому мессера Аньоло Никколини и успели поджечь его со стороны входа, так что хозяин сгорел бы, если бы не мессер Франческо Гвалтеротти и другие достойные граждане, которые прибежали туда, опасаясь, как бы распущенность не зашла слишком далеко, обуздали толпу и привели ее, громко кричащую: «Да здравствует народи свобода!», на площадь, и там мессер Франческо Гвалтеротти по поручению Синьории взошел на трибуну и объявил, что белые монеты отброшены.

Видя, что власти Пьеро пришел конец, на площадь прискакали с вооруженным отрядом Бернардо дель Неро и Никколо Ридольфи, крича: «Народ и свобода!» — но их прогнали как подозрительных, и они в страхе за свою жизнь вернулись домой, а вечером, с хорошей охраной для большей безопасности, по вызову Синьории, явились во дворец. Туда же прибыл Пьерфилиппо Пандольфини, который вечером вернулся из Пизы, покинув ее без разрешения, то ли потому, что сомневался в исходе тамошних событий, то ли узнав, что во Флоренции о нем дурно отзываются, решил устроить как можно лучше свои дела. Мессер Аньоло Никколини — еще один из послов к королю, — считая, что Пьеро прикончили, и опасаясь Лоренцо и Джованни ди Пьерфранческо, к которым относился весьма враждебно и против которых подстрекал Пьеро, покинул Пизу и через горы у Пистойи^[238] двинулся в Ломбардию. После того как таким образом прогнали Пьеро и беспорядки улеглись, несмотря на то, что днем и ночью вооруженный народ стоял на страже города, Синьория решила приостановить работу комиссии Восьми пратики и Семидесяти^[239] и запретила им собираться вплоть до отмены этого решения.

В тот же самый день Сан Сальвадоре, девятого ноября, король Карл, получив крепости Ливорно, Пьетрасанты и Сарцаны, вошел в Пизу, и ему передали цитадели, которые должны были, согласно договору, перейти к нему в залог верности, в то время как основная территория Пизы и другие земли должны были, как и прежде, управляться флорентийцами^[240]. Но в тот же самый вечер пизанцы, объединившись, пошли к королю с просьбой вернуть им свободу, и когда он им ее предоставил, с грубостями набросились на флорентийских чиновников Танаи де'Нерли, Пьеро Каппони, Пьеро Корсини, Пьеро Гвиччардини и некоторых других, которые, прослышав о беспорядках, собрались вместе и укрылись в банке Каппони. Получив там от короля охрану, они спаслись от злобы и коварства пизанцев. Видя, что город объят восстанием и по отбытии короля они не смогут оставаться в безопасности, они на следующий день вместе с королем покинули Пизу и, расставшись с ним в пути, вернулись во Флоренцию. Так в один день Сан Сальвадоре произошли два важнейших события: изменение нашего государственного строя и мятеж Пизы — события, которые изменили саму сущность нашего государства.

Было, конечно, весьма удивительно, что Медичи, которые правили шестьдесят лет, пользовались таким влиянием и, как считалось, опирались на поддержку всех первых граждан, столь быстро пали под ударами мессера Луки Корсини и Якопо де'Нерли, юношей без веса и влияния, неосмотрительных и легкомысленных. Это произошло только потому, что против Пьеро всех настроили его собственные свойства и поведение, наглость его приближенных и особенно то, что он накликал на своих сограждан жесточайшую невыносимую войну и без всякой нужды и причины отдал на разграбление и разорение свое государство; в результате первый же, кто выступил против него, воспользовался таким положением: от одного толчка рухнуло все само собой. Таков был конец Медичи, так потерял власть этот дом, очень знатный, богатый, славящийся во всей Италии и в прежние времена пользовавшийся любовью во Флоренции, — дом, главы которого, в особенности Козимо и Лоренцо, ценой величайших усилий, с величайшей доблестью, пользуясь благоприятными обстоятельствами, сохранили и упрочили власть, приумножив не только собственное состояние, но и владения государства: ведь именно во времена правления Медичи к Флоренции были присоединены Борго а Сан Сеполькро, Пьетрасанта и Сарцана, Фивиццано и часть Луниджаны — Казентино, Пьетрамала и Валь ди Баньо. Этот дом, наконец, пал в кратчайшее время, когда правил безрассудный юноша, имевший все возможности укрепить свое могущество и власть, пользовавшийся столь сильной поддержкой и содействием, что если бы он не приложил все усилия и старания к тому, чтобы потерять это, никакие обстоятельства не смогли бы поколебать его положение, но его безрассудство погубило не только его самого, но также и Флоренцию, лишив ее за восемь дней Пизы, Ливорно, Сарцаны и Пьетрасанты — крепостей, которые, как то наилучшим образом показали дальнейшие события, обеспечивали нам славу, безопасность, силу и власть. Так, можно сказать, один-единственный день если не перечеркнул, то во всяком случае надолго уравновесил или перевесил все благодеяния, какие наш город когда бы то ни было имел от дома Медичи. Потеря Пизы была особенно невосполнима и нанесла столь большой ущерб городу, что многие сомневались, что же из случившегося в день Сан Сальвадоре было важнее — завоевание и возвращение свободы или потеря Пизы, на что, опуская длинные рассуждения, которые можно было бы в данном случае привести, считаю нужным ответить, что первое важнее, чем второе, поскольку для людей естественно стремиться в первую очередь к обретению собственной свободы, а уж затем к власти над другими, ведь, по правде говоря, не должен иметь власть над другими тот, кто сам не свободен.