По эту сторону рая - Фицджеральд Фрэнсис Скотт - Страница 43

• Предыдущая
• 43/64
• Следующая

Розалинда. Не люблю, но зато уважаю, он хороший человек и сильный.

Эмори(неохотно соглашаясь). Да, этого у него не отнимешь.

Розалинда. Ну вот, хотя бы такой пример. Во вторник мы встретили в Райе какого-то бедного мальчика, и, знаешь, Досон посадил его к себе на колени, разговаривал с ним и пообещал подарить ему индейский костюм — а на следующий день вспомнил и купил ему костюм, и, и… так это получилось заботливо, и я невольно подумала, как он хорошо относился бы к… нашим детям, заботился бы о них, и мне не о чем было бы тревожиться.

Эмори(в отчаянии). Розалинда, Розалинда!

Розалинда(чуть лукаво). Не напускай на себя такой страдальческий вид.

Эмори. Какую боль мы способны причинять друг другу.

Розалинда(опять заливается слезами). Это было так замечательно — ты и я. Так похоже на то, о чем я мечтала и боялась, что никогда не найду. Первый раз, что я думала не о себе. И я не могу допустить, чтобы это чувство увяло в серой, тусклой атмосфере.

Эмори. Не увянет оно, не увянет?

Розалинда. Лучше сохранить его как прекрасное воспоминание, упрятанное глубоко в сердце.

Эмори. Да, женщины это умеют, но мужчины — нет. Я бы всегда помнил не то, как это было прекрасно, пока длилось, а только горечь, неизбывную горечь.

Розалинда. Не надо!

Эмори. Никогда больше не видеть тебя, не целовать — словно ворота захлопнули и задвинули засов — ты просто боишься стать моей женой.

Розалинда. Нет, нет, я выбираю более трудный путь, более решительный. Наш брак был бы неудачей, а я неудачницей не была и не буду… Если ты не перестанешь ходить взад-вперед, я закричу!

Он снова в изнеможении опускается на диван.

Эмори. Поди сюда и поцелуй меня.

Розалинда. Нет.

Эмори. Ты не хочешь меня поцеловать?

Розалинда. Сегодня я хочу, чтобы ты любил меня спокойно, издали.

Эмори. Начало конца.

Розалинда(в интуитивном озарении). Эмори, ты еще очень молод. И я молода. Сейчас нам прощают наши позы, нашу дерзость, то, что мы никого не уважаем, и это нам сходит с рук. Но тебя ждет в жизни много щелчков…

Эмори. И ты боишься, что заодно они достанутся и тебе.

Розалинда. Нет, не этого я боюсь. Где-то я читала одни стихи… Ты скажешь — Элла Уилер Уилкокс, и посмеешься, но вот послушай:

В этом и мудрость — любить и жить,

Брать, что судьба решит подарить,

Не молиться, вопросов не задавать,

Гладить кудри, уста целовать,

Плыть, куда страсти несет поток,

Обладать — и проститься, чуть минет срок.

Эмори. Но мы-то не обладали!

Розалинда. Эмори, я твоя, ты это знаешь. За последний месяц бывали минуты, когда я стала бы совсем твоей, если б ты захотел. Но я не могу выйти за тебя замуж и загубить и твою жизнь и свою.

Эмори. Надо рискнуть — может, и будет счастье.

Розалинда. Досон говорит, что я научусь его любить.

Эмори, опустив лицо в ладони, сидит неподвижно. Жизнь словно покинула его.

Любимый! Я не могу с тобой и не могу представить себе жизнь без тебя.

Эмори. Розалинда, мы раздражаем друг друга. Просто у нас обоих нервы не в порядке, и эта неделя…

Голос у него словно состарился. Она подходит к нему и, взяв его лицо в ладони, целует.

Розалинда. Не могу, Эмори. Не могу я жить, отгороженная от цветов и деревьев, запертая в маленькой квартирке, и ждать тебя целыми днями. Ты бы меня возненавидел в этом спертом воздухе. И я же была бы виновата.

Снова ее ослепили неудержимые слезы.

Эмори. Розалинда…

Розалинда. Ох, милый, уходи. А то будет еще труднее. Я больше не могу…

Эмори(лицо его осунулось, голос напряжен). Ты думаешь, что говоришь? Значит, это навсегда?

Оба страдают, но по-разному.

Розалинда. Неужели ты не понимаешь?

Эмори. Не понимаю, если ты меня любишь. Тебе страшно вместе со мной на два года смириться с некоторыми трудностями.

Розалинда. Я была бы уже не той Розалиндой, которую ты любишь.

Эмори(на грани истерики). Не могу я от тебя отказаться! Не могу, и все тут. Ты должна быть моей.

Розалинда(с жесткой ноткой в голосе). А теперь ты говоришь, как ребенок.

Эмори(закусив удила). Ну и пусть! Ты нам обоим испортила жизнь.

Розалинда. Я выбрала разумный путь, единственно возможный.

Эмори. И ты выйдешь за Досона Райдера?

Розалинда. Не спрашивай. Ты же знаешь, в некоторых отношениях я уже не молода, но в других… в других я как маленькая девочка. Люблю солнце, и красивые вещи, и чтоб было весело, и до смерти боюсь ответственности — не хочу думать про кухню, про кастрюли и веники. Мои заботы — это загорят ли у меня ноги, когда я летом поеду на море.

Эмори. Но ты меня любишь.

Розалинда. Поэтому-то и нужно кончать. Неопределенность — это так больно. Такой сцены, как сегодня, мне больше не выдержать.

Снимает с пальца кольцо и протягивает ему. Глаза у обоих снова наполняются слезами.

Эмори(целуя ее в мокрую щеку). Не надо! Сохрани его, ну пожалуйста! Не разбивай мне сердце!

Она мягко вдавливает кольцо ему в ладонь.

Розалинда(безнадежно). Уйди, прошу тебя.

Эмори. Прощай…

Она бросает на него еще один взгляд, полный бесконечного сожаления, бесконечной тоски.

Розалинда. Не забудь меня, Эмори… Эмори. Прощай…

Он идет к двери, как слепой ищет ручку, находит; она видит, как он вскидывает голову, и вот он ушел. Ушел — она приподнимается, потом падает на диван, лицом в подушки.

Розалинда. О господи, лучше умереть!

Через минуту встает и с закрытыми глазами пробирается к двери. Потом еще раз окидывает взглядом комнату. Здесь они сидели и мечтали; в этот подносик она столько раз насыпала ему спичек; этот абажур они в какое-то блаженно долгое воскресенье предусмотрительно опустили. С блестящими от слез глазами она стоит и вспоминает, потом произносит вслух:

Эмори, дорогой мой, что же я с тобой сделала!

И глубже, чем боль и грусть, которые со временем пройдут, в ней живет чувство, что она что-то потеряла — неведомо что, неведомо как.

В баре «Никербокер», на который с широкой улыбкой взирал многоцветный, веселый «Старый дедушка Коль» работы Максфилда Пэрриша, было людно. Эмори, войдя, остановился и посмотрел на часы: ему необходимо было узнать точное время, присущая ему любовь к перечням и рубрикам требовала отчетливости во всем. Когда-нибудь ему доставит смутное удовлетворение мысль, что «это кончилось ровно в двадцать минут девятого в четверг, десятого июня 1919 года». Было учтено и то, сколько времени он шел сюда от ее дома, — путь, который затем начисто выпал из его памяти.

Он пребывал в каком-то непонятном состоянии. После двух суток непрестанной нервной тревоги, без еды и без сна, завершившихся раздирающей сценой и неожиданно твердым решением Розалинды, его мозг погрузился в спасительное забытье. Он неуклюже рылся в маслинах у стола с бесплатной закуской и, когда к нему подошел и заговорил с ним какой-то человек, выронил маслину из трясущихся пальцев.

• Предыдущая
• 43/64
• Следующая