Первое мая - Фицджеральд Фрэнсис Скотт - Страница 4
- Предыдущая
- 4/14
- Следующая
Выйдя из кафе, они побрели по Шестой авеню, с независимым видом ковыряя в зубах.
— Куда теперь? — вопросил Роуз таким тоном, словно, скажи Кэй: «А не махнуть ли нам в Полинезию?» — это ничуть бы его не удивило.
— А может, нам удастся пропустить где-нибудь стаканчик? Как ты насчет этого?
Сухой закон еще не был введен. Нерешительность, прозвучавшая в голосе Кэя, объяснялась тем, что запрещено было продавать спиртное солдатам.
Предложение встретило со стороны Роуза самый восторженный отклик.
— Я кое-что придумал, — продолжал Кэй после минутного раздумья. — У меня тут есть брат.
— Где, в Нью-Йорке?
— Ну да. Старшой. — Кэй хотел сказать, что это его старший брат. — Служит официантом в каком-то кабаке.
— Думаешь, он может поднести нам?
— Да уж, верно, может!
— Вот посмотришь — завтра же скину эту проклятую форму. И нипочем больше в нее не влезу — дудки! Раздобуду себе нормальную человеческую одежду.
— Думаешь, я не скину!
Поскольку объединенный капитал обоих приятелей едва достигал четырех долларов, планы эти следовало понимать просто как приятное словоизвержение, безобидное и утешающее. Все же это подняло, как видно, их настроение, так как они продолжали еще некоторое время в том же духе, привлекая в свидетели различных персонажей, нередко упоминаемых в Священном писании. Все это сопровождалось удовлетворенным смешком и восклицаниями вроде «Вот это да! А ты думал! Знай наших!», повторенными не раз и не два.
На протяжении многих лет духовной пищей им служила обида, выражавшаяся преимущественно в презрительных междометиях, произносимых в нос, — обида на тот общественный институт, от которого в каждый данный момент зависело их существование (это была армия, или предприятие, на котором они работали, или благотворительное учреждение), а также на то лицо, под чьим непосредственным началом они сейчас находились. Еще только сегодня утром таким институтом являлось правительство, а непосредственным начальством — капитан. Освободившись от этой двойной опеки, они пока что пребывали в неприятном состоянии неопределенности, так как не успели еще закрепоститься вновь и вследствие этого чувствовали неуверенность и раздражение — словом, были не в своей тарелке. Однако они пытались это скрыть, притворяясь, что испытывают неслыханное облегчение, сбросив ярмо армии, и заверяли друг друга, что никогда впредь не допустят, чтобы военная дисциплина угнетала их непокорные, свободолюбивые натуры. А по совести говоря, даже в тюрьме они чувствовали бы себя куда лучше, нежели в этом непривычном состоянии только что обретенной свободы.
Вдруг Кэй прибавил шагу. Роуз поднял голову, поглядел в том направлении, куда устремился его товарищ, и увидел, что ярдах в пятидесяти от них на улице собирается толпа. Кэй хмыкнул и припустился бегом. Роуз хмыкнул тоже, и его короткие кривые ноги замелькали рядом с длинными тощими конечностями его приятеля.
Поравнявшись с толпой, они мгновенно влились в нее и стали ее неотъемлемой частью. Толпа состояла из оборванных субъектов в штатском платье, которые были слегка навеселе, и солдат, принадлежавших к самым различным войсковым соединениям и находившихся на самых различных стадиях опьянения. Все они толпились вокруг маленького человечка, по виду еврея, обросшего щетинистой черной бородой и усами. Человечек, яростно жестикулируя, держал взволнованную, но ясную и выразительную речь. Кэй и Роуз, протискавшись, так сказать, в партер, рассматривали оратора с острым недоверием, в то время как его слова мало-помалу доходили до их сознания.
— Что дала вам война? — неистово кричал оратор. — Поглядите на себя! Разбогатели вы? Получили вы те деньги, что вам обещали? Нет! Если вы живы и ноги-руки у вас целы, считайте, что вам повезло. А если вы еще застали дома жену, если она не сбежала с каким-нибудь молодчиком, у которого хватило средств откупиться от армии, так вам повезло вдвойне. Вот уж где удача так удача! Кому же прок от этой войны, если не считать Моргана и Рокфеллера?
В этом месте речь оратора была прервана. Чей-то кулак саданул его под щетинистый подбородок, и он покатился на мостовую.
— Проклятый большевик! — заорал высоченный солдат, похожий с виду на молотобойца. Это он ударил оратора. Послышался одобрительный гул, толпа придвинулась ближе.
Маленький еврей поднялся на ноги и тут же полетел обратно на мостовую, получив еще с полдюжины тумаков. На этот раз он уже не встал; он лежал, тяжело дыша, кровь струилась у него из разбитого рта.
Толпа неистово ревела, и через минуту Кэй и Роуз почувствовали, что она уносит их куда-то по Шестой авеню под предводительством худого горожанина в шляпе колоколом и силача-солдата, столь решительно положившего конец разглагольствованиям оратора. Толпа росла на диво быстро, приобретая устрашающие размеры, а по тротуарам рядом с ней струился поток более осмотрительных граждан, которые оказывали ей моральную поддержку неумолчными одобрительными выкриками.
— Куда это мы? — спросил Кэй первого, кто оказался под боком.
Тот кивнул на предводителя в шляпе колоколом.
— Этот малый знает, где их найти. Мы им покажем!
— Мы им покажем! — восторженно прохрипел Кэй на ухо Роузу, и тот ликующе сообщил это своему соседу по другую руку от него.
Толпа двигалась по Шестой авеню, и к ней присоединялись все новые и новые солдаты и матросы, а порой и просто обыватели. Последние вливались в ряды всегда с одним и тем же возгласом — что они-де сами прямо из армии. Они предъявляли это сообщение, словно пригласительный билет в только что организованный спортивно-увеселительный клуб.
Затем толпа свернула в боковую улицу, ведущую к Пятой авеню, и с разных концов одновременно пополз слух, что целью этого передвижения служит Толливер-Холл, где происходит митинг «красных».
— А где это?
Вопрос уплыл куда-то вперед, и вскоре обратно приплыл ответ. Толливер-Холл помещается на Десятой улице. Там сейчас уже орудует другая группа солдат, которые решили разогнать митинг.
Однако Десятая улица… Кое-кому показалось, что это слишком уж далеко. По толпе прошел дружный ропот, и десятка два недовольных начали отставать. Среди них оказались Роуз и Кэй. Они замедлили шаг, пропуская энтузиастов вперед.
— По мне, так лучше выпить, — сказал Кэй. Они приостановились и начали проталкиваться к тротуару, напутствуемые возгласами: «Сопляки! Дезертиры!»
— А твой братец работает где-нибудь тут поблизости? — спросил Роуз тоном, каким от обыденных мелочей обращаются к более высоким проблемам.
— Да вроде как тут, — отвечал Кэй. — Я его давненько не видал. Сам-то я был в Пенсильвании. Может, он и не работает по ночам-то. Это где-то тут, неподалеку. Он нам поставит, будь спокоен, если только он еще здесь.
Побродив немного по улицам, они разыскали то, что им было нужно. Захудалый этот ресторан помещался где-то в переулке между Пятой авеню и Бродвеем. Кэй направился в ресторан разузнать о братце Джордже, а Роуз остался на тротуаре.
— Он здесь больше не работает, — вернувшись, объявил Кэй. — Он теперь у «Дельмонико».
Роуз глубокомысленно кивнул, как бы давая понять, что он так и думал. Ничего нет удивительного, если смышленый парень время от времени меняет место работы. Он знавал одного официанта…
Бредя по улице, они довольно подробно обсудили вопрос о том, из чего в основном слагается заработок официанта, — из заработной платы или чаевых? — и пришли к заключению, что это зависит от социального состава посетителей ресторана, в котором официант работает. Затем оба по очереди развернули друг перед другом яркую картину обедов в ресторане «Дельмонико», где миллионеры после первой кварты шампанского швыряют на чай пятидесятидолларовые бумажки, и тут каждый начал подумывать про себя, что неплохо бы сделаться официантом. За узким лбом Кэя, во всяком случае, уже угнездилась мыслишка попросить брата пристроить его на работу.
— Официант может допивать шампанское, которое там у них остается в бутылках, — с упоением провозгласил Роуз и, как видно, просмаковав эту мысль до конца, добавил:
- Предыдущая
- 4/14
- Следующая
