Океан для троих (СИ) - Минт Реджи - Страница 25

Но все равно чертовски жаль, что у клятвы Черной Ма не хватило силы перебить ее, Дороти Вильямс, неудачу. Куда уж аборигенному божеству до фамильного алантийского невезения.

Из гнезда на мачте раздалась резкая трель свистка смотрящего, и Дороти поднялась на мостик. Взяла у Фиши подзорную трубу и взглянула на предстоящую проблему.

Все как и ожидалось, чертовщина началась почти с порога: при ясном солнце и спокойном синем море выступающая каменистая гряда тонула в белесом зыбком мареве, точно в устричном супе.

– Подойдем слева, я выставлю руль на вест, и мы протиснемся точно между вон той скалой, которая похожа на акулий плавник, и той, что напоминает два пальца. В прошлый раз мы шли именно там. Нам как раз хватит времени, чтоб спуститься в трюм, – сказал Фиши, закладывая штурвал ремнем и подвязывая концы.

– Как скоро мы достигнем скал?

– При таком ветре? Четверть часа, не больше.

Время Дороти потратила с пользой – закатила в трюм бочонок с бренди для команды, которая, невесело перешучиваясь, спокойно рассаживалась и затыкала уши мягким воском.

Но траурных настроений не было. Похоже, что Саммерс и лекарь дурные новости про кэптена и яд рассказать не решились – то ли надеялись на чудо, то ли хотели избежать паники.

Когда тяжелый засов встал в пазы, отрезая команду от капитана, Дороти внезапно почувствовала легкость. Неожиданную, с примесью сильного волнения.

Скоро закроется важный долг. Потому что, что бы сейчас ни произошло, она наконец-то рядом с Дораном. Она пришла к нему. И сможет почтить его память так, как тот заслуживает. Чтобы упокоился с миром – и на дне океана, и в душе леди Дороти Вильямс.

А что до Черного Пса…

Если Дороти поняла правильно, то слышать в этом состоянии тот все равно не может, а значит, необходимое условие не нарушит. Может, сирены окажутся милостивее богов и подарят пирату быструю смерть, а не мучительное угасание от отравы. Этого он не заслужил.

Дороти вернулась в каюту. Воздух в ней стал еще злее. Остро пахло гнилью.

После недолгих раздумий Дороти обернула Морено в одеяло, даже через все слои ткани чувствуя, как тот горит в лихорадке, вынесла на палубу и устроила рядом со штурвалом на мостике, прислонив к надстройке. Дотронулась до шеи, нащупывая биение жилы – дыхание у Морено стало совсем слабое, а сердечный ритм слышался еле-еле.

Дороти не удержалась, пригладила вьющиеся черные волосы, в которых уже появились тонкие проблески седины, и улыбнулась печально:

– А обещал-то… Трепач. Кому суждено умереть от яда, того не повесят. Так что никакого эшафота и зрителей. Все скучно и несправедливо.

Потом выпрямилась, поправила шейный платок, одернула мундир, застегнула перевязь с саблей. Жаль, капитанская треуголка и парик остались где-то Йотингтоне, и приходится являться на встречу не при полном параде. Впрочем, дамы, должно быть, привычные. Да и кто сказал, что они именно дамы?

“Свобода” по точно рассчитанной Фиши траектории нырнула в густой туман между двумя скалами, одна из которых была точь-в-точь как акулий плавник, а вторая вблизи стала похожа не на персты, а на тонкую детскую фигурку со страдальчески запрокинутой головой.

Белое туманное молоко охотно пропустило в себя корабль и сомкнулось позади.

Гряда Сирен приманила жертву, даже песен не понадобилось.

Дороти ожидала, что дьявольщина начнется сразу, но вокруг только колыхалось туманное море, иногда сотворяя из дымки густые водовороты, и медленно проплывали темные, размытые очертания скал.

Корабль не шел, а тащился как на привязи, повинуясь каким-то неизвестным подводным течениям. Дороти, которая сначала при виде каждого темного силуэта хваталась за штурвал, постепенно расслабилась.

Фарватер был широким, и что бы ни волокло судно, бить его о скалы оно не собиралось.

Постепенно до Дороти начало доходить, что плывет “Свобода” в абсолютной тишине. И ей не слышно ни плеска воды, которую разрезает киль, ни скрипа тросов, ни собственного дыхания. Она нарочито громко попыталась откашляться, но стоило звуку покинуть ее рот, он точно попал в густой туманный кисель, заглох, растворился. Заори Дороти сейчас изо всех сил – и Морено, который лежал в паре ярдов рядом, услыхал бы лишь шепот. Если б не был так занят тем, что умирал.

Слева раздалось нечто низкое, тягучее, точно патока. Звук все длился, длился – странный, будто не из этого мира. Дороти понадобилась пара минут, чтобы понять, что это, и спрятать обратно в ножны саблю.

Такелаж. Всего лишь скрип канатов, но растянутый на долгие минуты, вместо мгновения. Спустя какое-то время она услышала собственный кашель – приглушенный и рокочущий, точно гром.

Звуки опаздывали неравномерно. Например, плеска воды за бортом не было слышно вовсе, мерный стук по переборке от незакрепленного каната повторился только трижды и больше не возникал.

Казалось, будто окружающий туман очень серьезно относился ко всему, что в него попадает, и повторял только полюбившееся – тихий стук капель влаги, которые, осев на мачтах, срывались вниз, металлический скрежет двух сеток с дурно закрепленными ядрами, трущимися друг о друга, и еще какой-то звук – точно рядом кто-то орудовал огромными кузнечным мехами.

Дороти понадобилось время, чтобы понять, что это ее собственное дыхание звучало как гигантская помпа.

Прямо появился просвет, и Дороти чуть подправила курс, однако “Свобода” сама замедлила ход. Слабый ветер, надувающий ее паруса, окончательно стих, и корабль, потеряв ход, замер. Даже обычной качки не ощущалось, будто они стояли в сухом доке.

Чайки – неизменные спутники кораблей – куда-то подевались, и отсутствие их вечных резких криков настораживало. Значит, живность Гряды избегала, будто тут жило нечто, что могло ее сожрать.

Дороти выждала еще пару минут, но ничего не происходило. Только слева и справа от бортов темнели какие-то странные изломанные скалы, а впереди клубилось туманное молоко. Следовало что-то делать – осмотреться, или попытаться поймать ветер, или напоить Морено, который так и оставался в забытьи. Не стоять же памятником?

Она осторожно спустилась с мостика. Пелена тумана нехотя отступала с каждым шагом, но продолжала выкидывать длинные белые щупальца, то облизывая Дороти носки сапог, то холодным дуновением касаясь шеи и оседая липкой неприятной пленкой.

По левому борту темнело отчетливей с каждым шагом, и Дороти двинулась туда медленно, заставляя себя быть внимательной, а не кидаться сломя голову как обычно.

Из тумана потихоньку выступали размытые очертания чего-то большого. Дороти ожидала увидеть гранитную скалу или черный базальт, поросший в щелях бурыми болотными растениями, которые одинаково хорошо жили как в пресных водах, так и в морской соли, но туман не только крал и изменял звуки, со зрением он тоже играл дурные шутки.

Очень дурные.

Только подойдя вплотную и почти уткнувшись носом, Дороти поняла, что перед ней корабль. Большой корабль, а не скала, или остров, или риф, или скопище водорослей. Только осталось от красавца немногое – сейчас на него не польстились бы даже аборигены, которые тащили к себе все, что плохо закреплено, начиная от гвоздей и заканчивая тросами.

Покрытый скользкой слизью бушприт почти касался борта “Свободы”, на носу зияли дыры – там, где когда-то крепилась резная фигура. Верхняя палуба провалилась, оставив только несколько досок, чьи обломки торчали, напоминая гнилые зубы в старушечьем рту. Ближайшая мачта, сгнившая до такой степени, что медные оковки висели на ней точно кольца на пальцах скелета, упала поперек корпуса. Вместо орудийной палубы зиял провал, в котором тоже клубился туман и сновали неясные тени – точно там, внутри останков когда-то прекрасного корабля, жило нечто.

Дороти, ступая осторожно и тихо, словно по чьим-то могилам – а может, и вправду по ним, – двинулась вдоль гибнущего от плесени, водорослей и гнили корпуса.