Гувернантка для капризного принца (СИ) - Фрес Константин - Страница 37

Зеленые глаза девушки смотрели чуть испуганно и так трогательно-доверчиво, что если б

Маша не знала коварных планов Эвиты, то она 6 непременно поверила в то, что девушке страшно.

«Какова артистка!», — сердито думала Маша, глядя, как коварная Эвита наскоро пишет любовное письмецо красивым округлым почерком.

Притом письмо это было таким же слезливым и трогательно-невинным, как ее лживый взгляд.

И помощи она просила очень хитро.

Нет она не писала прямо «иди и прикончи этого засранца».

Но Эвита так трогательно, так напугано описывала свои муки, что у любого мужчины закипело бы в груди желание мстить.

Мучить такого ангела!

— Придется еще немного потерпеть, деревенщина, — гадко хихикнула Эвита. — Когда я доведу лиданийца до безумия, он покарабкается под юбку... под твою юбку, ха-ха! Я, так и быть, отвернусь, не буду смотреть. Придется потерпеть, придется потерпеть его липкие поцелуи! Он будет ползать по тебе, как блоха. А-ха-ха!

Маша даже передернуло от отвращения.

Лиданиец был не красавцем. А что может быть отвратительнее, чем жалкий мужчина в постели?

— Не поверит лиданиец в эту чушь, которую ты ему написала, — подумала Маша сердито, и Эвита ее услышала, хотя Маше казалось, что и мысли ее беззвучны.

— Это почему еще? — холодно поинтересовалась Эвита.

— Строишь из себя невинную овечку, а ему обещаешь слишком много, — сварливо ответила Маша. — Ночь страсти от невинной девушки! У него ничего нигде не слипнется?

Да и подозрительно это. Он может подумать, что подобный образ рассчитываться у тебя в ход у. Мало ли, кому ты на сдачу отсосешь. думаешь, это понравится лиданийцу?

— Хм, хм.

— И не надо так много лести, — продолжала Маша. — Какой «мужественный»?

Какой «силач»? Это ж полудохлая мышь Лиданиец может, дохляк, но не дурак же.

Думаешь не поймет что ты его бессовестно обманываешь?

— Хм, хм. А ты молодец, деревенщина! Много лести и в самом деле может его навести на недобрые мысли.

Эвита скомкала письмо и принялась за другое.

Но дело у нее не спорилось.

Она привыкла играть грубо, жестоко, быстро и решительно. В этом был весь ее характер.

Стремительный бросок — и вот уже жертва бьется в агонии.

Тонкие хитрые ходы Эвита совершать не умела. Быть невинной, испуганной и сломленной жертвой она точно не могла.

— А что бы пообещала ты, деревенщина? — вкрадчиво поинтересовалась Эвита.

— Говори. Только без глупостей! Одна попытка спеть колыбельную песенку, и я просто вышвырну тебя прочь. Девок на свете много: привлеку другую, более покладистую.

Потрачу, конечно, немного времени, и с планами своими придется подождать, но в целом... Может. так и сделать? А то с тобой возни много.

— я бы пообещала ему танец, — ответила Маша. — Танец только с ним. За руку позволишь подержать. Посмотришь на него влюбленными глазами. В конце концов, кто тут благородная дева, а кто деревенщина?!

— Ты права, ты права, — пробормотала Эвита, щуря глазки. — чуть было не прокололась на такой малости... кстати, почему ты помогаешь мне?

— Жить хочу, — мрачно ответила Маша.

— А выслуживаешься! Понимаю, понимаю. А ты не так уж глупа, деревенщина. Что ж поработай, раз жизнь тебе дорога. Напиши сама!

Маша вовсе не хотела помогать Эвите. И за жизнь свою она боялась не так, чтобы в один миг решиться прислуживать этой жестокой проходимке.

Но мысли об Альберте не давали ей покоя.

Маша понимала, что она — его единственный шанс на освобождение. И Альберт поверил ей! В его глазах было счастье оттого, что он нашел человеческую душу, которой можно довериться и разделить с ней тяжесть ноши!

Разве можно эти ожидания обмануть?

Разве можно оставить его одного сражаться с целым миром?

А эта Эвита. разумеется, она не соберется помочь принцу. Даже если забеременеет от него магическим ребенком, эта змея, не моргнув и глазом, вытравит плод.

Значит нужно не допустить, чтоб Эвита избавилась от Маши прежде, чем та поможет принцу!

Значит, надо терпеть. Сжать зубы и терпеть, притворяясь покорной и нужной Эвите.

«Или попробовать все же колыбельную?».

Эта мысль промелькнула в разуме Маши яркой болезненной вспышкой. Такой короткой, что Эвита не поняла, о чем это сожаление, о чем эта боль.

Кротко обещая лиданийцу танец, Маша одним духом вписала пару строчек из колыбельной, надеясь, что Эвита, перечитывая написанное, их прочтет и отключится.

Это было отчаянно.

Опасно.

Маша понимала, что Эвита в ярости может вышвырнуть ее в небытие прямо сейчас.

Навсегда.

Это верная смерть.

Но было что-то, сильнее смерти.

Маша вдруг четко осознала, что без памяти, до слез влюблена в принца. Так, что его жизнь для нее дороже собственной.

И она не может его оставить просто так! Не может уйти, спастись, оставив его в гнезде, кишащем змеями!

«Если это получится, я все расскажу ему! — отчаянно решила Маша. — Сейчас же. Все планы Эвы; и будь что буде»

Но этим планам не суждено было сбыться.

Эвита начала читать первые строки, довольно ухмыляясь. Маша написала лиданийцу тонко, нежно, с большим чувством собственного достоинства. Так, как высокомерная и холодная Эвита не смогла бы написать никогда.

И это письмо Эвите нравилось.

Оно показывало благородство написавшей его.

Но дочитать его Эвита не успела. В двери в очередной раз грубо постучали, призывая ее выйти И ЯВИТЬСЯ К ГОСТЯМ.

И Эвита, наскоро свернув бумагу, сунула ее за пазуху и поспешила явиться перед лиданийцем.

Маша шла в зал, де ее ожидал новый хозяин, с сильно колотящимся сердцем.

Словно на Голгофу. Потому что принц не явился, не остановил ее, не запретил выставлять ее словно товар.

И она вдруг вспомнила, что лиданиец наверняка явился не один.

Он ведь привез невесту Альберта.

Ту самую, что сам принц презрительно называл лиданийской кобылой, и которая в отличие от нее, от Маши, имела на принца все законные права!

Шагая на непослушных ногах вперед. Маша с ужасом размышляла о том, что ждет ее там, в зале, за закрытыми дверями?

Что она увидит?

Королева снова ухватила сына за магический ошейник и принудила его делать то, что выгодно ей?

Или он сам смирился?

И оставил ее?

— Да да, — посмеивалась Эвита, вслушиваясь в хаотически мечущиеся мысли Маши. —

Почаще вспоминай о том, что Альберта мамаша его держит на крепком поводке! Он всего лишь марионетка, такой грозный и сильный!

Двери распахнулись и Маша вступила в зал, держась из последних сил.

И первое, что она увидела, был Альберт.

ЕГО взгляд, полный горечи и боли.

И стыда — о, как стыдился он своего вынужденного положения при королеве! Как стыдился он того, что не может остановить этого фарса!

Отравленная горечь разлилась во рту девушки. Она, не мигая, смотрела в темные грозные глаза принца и всей душой понимала, что и он чувствует то же самое, что она.

Он ненавидел королеву. Он ненавидел лиданийца. Он ненавидел навязанную ему невесту, которая теперь сидела рядом с ним в парадном кресле для дорогих гостей и радостно пускала слюни, держась за его руку.

Но больше всего он ненавидел себя.

За то, что впасть его матери над ним материализовалась в виде тонкой металлической цепочки. Позванивая, она свисала с ошейника, всем показываяунижение принца, и конец ее был зажат в кулаке у зловредной старухи.

Выставлен на всеобщее обозрение, как раб! Унижен и раздавлен!

«Будь она проклята! — в отчаянии подумала Маша.

И принц услышал ее горячие мысли.

«Будь проклята», — эхом отозвался он, стыдливо опуская голову.

Глава 13. Лиданийцы

— вот она, господин Родерик — прокаркала зловредная старуха, сжимая звенящую цепочку в костлявом кулаке крепче. — Весела, румяна, цела и невредима. Пусть злые языки не говорят о том, что в нашем доме дурно обходятся с побежденными! Мы приняли ее как родную дочь. Щедро одарили, чтоб ее не стыдно было показывать людям.