Зловещие истории (сборник) - Ли Танит - Страница 61

Когда светопреставление закончилось, Колхаш обнаружил, что находится в лощине лишь с двумя своими слугами, да и те пребывали в полном изумлении и рассказывали, что своими глазами видели, как люди и лошади уносились над макушками самых высоких деревьев, и потом они так и не нашли несчастных. А из тех, кто остался и ушел на поиски, никто не вернулся.

Остаток ночи они провели втроем на голой земле. А поутру Колхаш разрешил двум своим телохранителям осмотреть окрестности, но предупредил, чтобы они оставляли на деревьях метки, если хотят найти дорогу обратно.

Один из них вернулся в полдень и рассказал, что слышал в лесу ожесточенную ругань и крики людей, но обнаружить их не смог. То ли они заблудились в непроходимых зарослях, то ли действительно лес был заколдован.

Второй воротился на заходе солнца и поведал странные вещи.

— Мой господин, вы можете не поверить, но клянусь, около полудня я вышел на прогалину и увидел, что вдоль подножия холма движется кортеж. То была ваша свита, то есть половина ее — с некоторыми из этих людей я знаком три года, а то и дольше. В середине несли паланкин для невесты и ехали повозки со свадебными дарами. И во главе этой процессии не было никого, она двигалась сама по себе, словно завороженная. А когда я окликнул путников, ни один даже не оглянулся. И хотя вокруг все было залито солнечным светом, казалось, что они движутся в кромешной тьме.

— С тех пор мы прячемся в лесу, чтобы не беспокоить демонов, — закончил Колхаш. — Мои люди построили этот шалаш, и на вторую ночь мне в нем приснился сон. Думается, то был пророческий сон, то ли в насмешку, то ли в издевку посланный мне князем Ваздру. Ибо я видел, как мой кортеж вошел в город и там состоялась свадебная церемония. И дева с лицом, закрытым фатой, была обвенчана с существом, облик которого полностью соответствовал моему. Я ученый и знаю, что демоны Нижнего Мира умеют делать замечательных заводных кукол, которые выглядят как живые. Эти демоны низших каст, называемые Дринами, научились даже выплавлять золото, а это занятие демоны высших каст глубоко презирают. Так что, видно, кукла Колхаш обвенчалась с прекрасной девой, предназначавшейся мне. Только богам известно, что с ней стало и куда делась моя свита, в которой, несомненно, отпала всякая нужда, когда совершилось злодеяние. И что будет теперь со мной? Я не выполнил поручение призрака, и вряд ли он поверит моим оправданиям. Он сочтет меня виновным и будет мучить завываниями вплоть до моего смертного часа.

Йезада потупила очи.

— Мой господин, — проговорила она, — теперь я поведаю, что произошло с вашей законной невестой.

НЕБО ОКРАСИЛО ЕЕ щеки румянцем и залило лес малиновым светом. Затем небесный лик потемнел и уподобился лицу прекрасной темнокожей дамы, не нуждающейся в румянах и украшающей себя лишь нитками звезд, да Луной. Лес укутался в соболиные меха и наполнился шепотом бегущих вод, скрипичными трелями кузнечиков, шуршанием листьев и беззвучной поступью невидимых тварей.

И Дер, преследовавший свою сильфиду и старавшийся ступать как можно тише, в конце концов потерял ее в темноте. Он замер, упиваясь сладким дыханием леса, и внезапно понял, что он не один.

Может, оттого, что Дер уверился в существовании сверхъестественного, он сразу ощутил чье-то присутствие. Или аура того, другого, была столь сильна, что не заметить ее было невозможно.

Если не считать сна, Деру не приходилось встречаться с блистательными демонами, и вот один из них предстал наяву. Он походил на князей, являвшихся Деру во

сне, этот ночной путник, и хотя выглядел более скромно, он явно превосходил всех смертных.

Дер замер в молчании.

И пока он так стоял, Эшва огляделся и украдкой улыбнулся, словно подавая ему тайный знак. И черные как ночь глаза Эшвы, этого блуждающего сына тьмы, прочли душу Дера, как книгу, простенький сюжет которой можно передать в едином биении сердца. И Эшва увидел, что вся эта человеческая жизнь состоит из освещенных солнцем пустяков, и, что еще хуже, — из пустяков, освещенных луной. Он увидел всю любовь этого смертного к прекрасной деве, принятой им за привидение, к деве, которая, к тому же, была возлюбленной демона. И другое увидел Эшва, ибо оно ясно предстало его взору. На лбу этого смертного серебряной розой горел невидимый поцелуй Ваздру. И именно он заставил Эшву улыбнуться с завистью и презрением, предвидя шелковую ласку расплаты… Лишь мгновением раньше он повстречался с ослом; тот покорно распростерся у его ног и был увит гирляндами плюща. Теперь Эшва прочитал в сознании Дера о непроизвольном желании: «О если бы я мог поменяться местами с этой тварью. Тогда бы она обнимала меня, и ее губы…»

«Я исполню то, что ты сам пожелал», — беззвучно промолвил Эшва.

Дер отпрянул, чувствуя, что его голову объяли дивные жар и холод. Лишь его тело откликнулось на происходящее, ибо сознание отказывалось повиноваться инстинкту.

Эшва злорадно рассмеялся одними глазами, вспыхнул и исчез.

Дер, почувствовав внезапный прилив ярости, окликнул его, и из его уст вырвался крик, который он уже неоднократно слышал, но впервые издавал сам.

— Иа! Иа! — прокричал Дер, и лес зазвенел от этого рева.

— Иа! Иа!

НИКОГДА ЕЩЕ МАРСИНА, позабывшая о том, что ее зовут Марсиной, не ощущала такого счастья. Оно было превыше всех радостей и наслаждений. Оно не могло длиться вечно, ибо человеческая плоть ни тогда, ни ныне не способна была бесконечно выносить чувства такого накала. Лишь душе это под силу, и то она переживает их иначе. И Марсина смутно понимала это сердцем. Она уже предвидела конец своего счастья, но надеялась в глубине души, что возлюбленный демон избавит ее от горечи разлуки. Словно в какой-то миг он пообещал ей в безмолвном танце любви даровать забвение.

Но в третью ночь, проведенную в лесу, и во вторую, когда исполнилась вся мера ее желаний, она ощущала лишь восторг.

Ибо любовь изобретена демонами. И это говорит само за себя.

В предрассветный час, или в тот момент, когда время вообще остановилось, возлюбленный Марсины на языке жестов, мыслей и взглядов поведал ей, что где-то в глубине леса наконец прекращена какая-то древняя вражда, и по распоряжению князя, которому Эшва служил и перед которым преклонялся, разлучены двое влюбленных. Поэтому и им предстоит расстаться. Марсина зарыдала, и Эшва заплакал, охваченный бездонной и бессердечной грустью, присущей его роду.

А затем он вытащил Марсину из бездны отчаяния, и она двинулась по лесу такими же легкими шагами, как и он. И перед ними предстали два сгорбленных ухмыляющихся карлика, и вид их был настолько отвратителен, что Марсина старалась на них не смотреть. И они по повелению Эшвы преподнесли ей платье.

Эти карлики были кузнецами и искусниками Нижнего Мира, наряду с куклами они мастерили вещи неземной красоты. Они разложили перед девой наряд, который был соткан тысячью паучьих — питомиц Дринов. И ткань этого платья была как серебряная паутина, как звездная пыль, и оно было расшито драгоценностями — темными нефритами и желто-зеленой яшмой, встречающейся на берегах подземных озер, голубым жемчугом и переливающимися всеми цветами опалами, выловленными из морских глубин. И поверх всего Дрины наложили заклятие, чтобы дневной свет не погубил их работу. Вся ткань была пронизана нитками ярчайшего золота. Эшва отвел взгляд, ибо это был прощальный дар его любви.

Он отпустил пугавших Марсину Дринов, обнял ее и попросил надеть платье. Она восторженно повиновалась и застегнула на узкой талии ремешок из морских драгоценностей. Ее ослепил этот блеск; мелькавшие тут и там золотые нити заставили Эшву отпрянуть.

— Ляг, — промолвил он. — Ляг на бархатный мох среди роз. — И она послушалась. — Закрой глаза, — добавил он. — И больше не смотри на меня».

И это приказание она выполнила, и слезы потекли по щекам. И он склонился над ней и умастил ее лоб и веки благовонием Нижнего Мира. И она провалилась в сон, а во сне его образ навсегда стерся в ее памяти, как он и обещал. Она возлежала в зарослях плюща и шиповника, прекрасная как сама красота, но рядом с ней уже не было возлюбленного. Зато поблизости находились два существа: одно мирно паслось и лишь удивлялось невесть откуда взявшемуся неудобству, другое же металось от ужаса, время от времени хрипло взывая к небесам и отказываясь признать этот голос своим.