Зловещие истории (сборник) - Ли Танит - Страница 36

— Вы ранены от одного моего вида, — произнесла она. — А я существую в этом облике.

И это был голос потерянного ребенка, которому, казалось, вырвали сердце.

— Это не вызывает сомнения, госпожа, — ответил он.

— Но вы… вы одним поцелуем сможете освободить меня. И сколько будет длиться этот краткий поцелуй? Сколько без него продлится моя жизнь?

Затем Седревир снова уставился на чудовище. Его желудок подкатил к горлу, но теперь он увидел её глаза. Они казались бесцветными и слепыми, но взгляд их был полон слез и отчаяния. Сто веков ужасного страдания. Возможно, больше ста, но он должен принести искупление за эти страдания. Ведь в его поцелуе не будет ни вожделения, ни желания, а только спасение от ужасной смерти, и не было в этом никакого греха.

Так, Седревир, широко раскрыв глаза, уставившись на неё, склонился в облако вони и мерцающие тени. Он подсунул руку под голову чудовища, утопил руку в гуще волос-червей, а потом прикоснулся к лицу чудовища, прижал свои губы к её змеиному рту и поцеловал, вложив в этот поцелуй всю свою любовь и желание, которое раньше не даровал ни одной женщине. Ощущение было такое, словно он хватился за молнию или очертя голову бросился в море. А потом рыцарь еще шире открыл глаза, потому что увидел, что в руках у него девица, которая так прекрасна, что даже красота Замка Воздуха не могла затмить её. Волосы, струящиеся по его рукам, теперь больше напоминали нити дикого льна, сверкающие на солнце, её глаза стали омутами морской бирюзы, её губы — алым цветком, а кожа чистая, белая… И несмотря на всю свою воздушность, она была человеком. Но дамой столь совершенной… И вот её нежные пальцы коснулись его лба, словно лепестки. Рыцарь ощутил её дыхание, больше напоминающее свежий майский ветерок.

— Поцелуй меня ещё раз, — попросила она.

И в этот миг рыцарь не смог остаться самим собой, и поцеловал её, окунувшись в её красоту с неутолимой жаждой.

— Я тоже Моргаинор, — услышал он её шёпот. — Вот теперь вы отдали мне все…

И не было никакого грома и грохота камней, но свет неожиданно потух. Все пропало. Башня, небо, красавица, рыцари и девы, и корабль. Моргаинор растворилась, выскользнула из рук рыцаря — утекла, как вода. И Седревир остался во тьме. Сердце его было переполнено болью. Но ненадолго. Вот вспыхнула новая лампа. Словно солнце взошло в небо после шторма. Седревир замер, переполненный отчаяньем, почти с удовольствием готовый понести наказание за содеянное.

Далее через облака дыма Седревир увидел нечто похожее на золото, потом на серебро, а дальше — малиновый рубин, и потом настала очередь чего-то зеленого. Отбросив в сторону якоря, судно скользнуло куда-то вверх. Рыцарь видел предметы его поисков, висящие в темноте: копье, терновый венец и Грааль. И Седревир, словно в агонии, закрыл лицо и громко зарыдал, потому что только теперь понял, что ему никогда не достичь цели, которую поставил перед собой, — он никогда не добудет ни один из артефактов, за которыми охотился. И пока эти мысли клубились в голове рыцаря, налетел горький, жгучий ветер. А потом снова стало темно. И из тьмы, из-за правого плеча Седревира раздался голос. Рыцарь слышал его однажды, когда перед ними вставало видение в ночь Летнего равноденствия.

— Седревир, разве ты не был предупрежден, разве ты не слышал? Именно твои сомнения не дадут тебе получить положенный приз.

— Господи, это мой грех, — пробормотал рыцарь.

— Кто ты такой, чтобы, стоя перед Богом, судить себя или свои грехи? Ступай. Ты потерял возможность завершить свои поиски не в тот миг, когда обнял деву во второй раз, а в тот миг, когда мысленно обвинил себя в падении и проклял себя.

— Павший и проклятый. Мои обеты были нарушены.

— А кто ты такой, чтобы утверждать, что раньше ты никогда не грешил? Разве ты не простой человек? Или, быть может, ты считаешь себя богом, который безгрешен?

— Я человек. Грешник, отвернувшийся от благодати.

— Но ты был совершенным лишь в собственных глазах, рыцарь, и сам лишил себя этой благодати. И не твое дело, как Бог взирает на тебя, — как на непорочного или грешного. Но, будь уверен, даже Король всего Сущего не сможет вручить тебе то, что ты принципиально отказываешься брать. Иди, рыцарь. Ступай назад, на землю. Поверь, тебе простили твой грех, ибо только безгрешный человек может сказать: «Прости меня за грехи и защити меня от них». Но ты слишком гордый. Зря ты говоришь, что твое сердце ближе к Богу. И ты сам говоришь: «Я не могу себя простить. Я не прошу».

После этого голос умолк, наступили тусклые сумерки, и Седревир, спотыкаясь, начал спускаться по лестнице из черного дерева и слоновой кости, и вскоре наступила тьма, но она была не такой уж темной. Потому как это была всего лишь ночь, сомкнувшая над миром свои крыла…

Ветви ивы каскадом спускались к земле, и где-то на её ветвях висели оружие и доспехи, которые он оставил, входя в замок. Рядом никого не было, лишь серебристая змея, тело которой трижды обернулась вокруг ствола ивы. При приближении рыцаря змея зашипела. И тогда шлем, щит и меч Седревира сами упали на мраморные плиты. Рыцарь подошел и забрал свои вещи, а потом, сгорбившись под тяжестью обрушившегося на него, он вышел из замка и начал спускаться с горы.

Седревир шел день и ночь, почти не сознавая, что он делает, и в конце концов он заблудился, какое-то время блуждал. Люди нашли его в одной из долин. Они привели ему коня — его скакуна, худого и грустного. До этого тот оседланным в одиночестве бродил по долине. В лесу, куда потом попал рыцарь, не было никаких следов дикого оленя. Только теперь туда, где раньше раскинулись и цвели сады, пришла зима.

Седревир ехал на юг, по снегу, который покрыл землю белым плащом. Но еще несколько дней, повернув голову, он мог видеть снежные вершины, сияющие в небе, словно маленькие кусочки зимней Луны. За все это время одинокий странник не видел ничего интересного, с ним не случилось никаких необычных приключений. Седревир возвращался, осознавая, что его поиски провалились. И это, пожалуй, было даже хуже, чем просто смерть. А ведь он знал, что на той иве висели доспехи и оружие тех, кто прошел испытание и не был отвергнут. Но ведь ангел сказал, что он был отвергнут навсегда…

— СКАЖИ МНЕ ТОГДА, откуда знаешь так много об этом путешествии, о горе и потере этого рыцаря?

— Откуда я знаю? Я тоже искал Грааль, но давным-давно. Я тоже боролся, но потерпел неудачу. Я тоже слышал эти ужасные слова — не сердцем и разумом, а в глубине души. Бог не тот, кто жесток. Но всем нам пойдет на пользу Меа culpa. Меа maxima culpa^[13]. И быть может, получив его, мы потеряем себя.

НОВОРОЖДЕННЫЕ, ТОЛЬКО ПОЯВИВШИСЬ на свет, умеют плакать, но не умеют смеяться. Однако, знакомясь с миром, они быстро приобретают этот навык. Так происходит сейчас, и так было тогда, в эпоху, когда земля была плоской. И, возможно, это врожденное знание горя и быстрое знакомство с радостью очень много говорит о том, что собой представляет школа жизни.

Конечно же, богач, слыша крики и плач своего новорожденного сына, говорит себе: «Скоро его настроение изменится». И думает о всех тех радостях, которые ждут мальчика на его жизненном пути.

И действительно, эти радости и приходят. Он живет во дворце, где ему прислуживает бесчисленная челядь. Огромные покои отданы ему для игр и прочих развлечений. А когда он вырастает, получает в распоряжение целую анфиладу комнат. Стоит ему захотеть чего-нибудь — желание тотчас исполняется. Он вступает в юность, а на конюшне уже дожидаются белоснежные скакуны, на псарне — гончие, в птичнике — соколы с серебряными колокольчиками. Стоит ему назвать какое-нибудь редкое блюдо или вино — и ему тут же доставляют его. А чтобы утолить другие желания барчука, к нему в сумерках приводят прекрасных женщин с волосами, умащенными кедровым маслом. Он получает княжеское образование.