Зловещие истории (сборник) - Ли Танит - Страница 24

Жук остановил коня и осмотрелся; кго прекрасные глаза блестели от удовольствия. В весь вид юноши очень вдохновил Настоятеля. Наконец молодой человек громко заговорил:

— Неужели ты не узнаешь меня, святой отец?

— Н-не уз-знаю тебя, мой несравненный юноша?

— Это же я, Жук! И я вернулся домой под твое любезное покровительство.

С Жуком произошло изумительное преображение, которое под силу только очень мощному волшебству. Но все же это был тот самый Жук. И после долгого молчаливого разглядывания не осталось ни одного священника, который бы не узнал его. По крайней мере, чудесная метаморфоза не обманула Настоятеля, в чьих заплывших жиром глазницах таились зрачки, видом напоминавшие острия пик.

— Сын мой, — сказал он наконец, — как я понял, ты достиг всего того, за чем я тебя посылал в моей сострадательной мудрости. Наверняка раньше ты сомневался, что я сделал это от чистого сердца и для твоего же счастья, но теперь, уверен, ты оценишь мое благодеяние.

Жук усмехнулся.

Настоятель подобрал полы своей одежды.

— Следуй за мной, возлюбленный сын мой, потому что я хочу поговорить с тобой с глазу на глаз.

— Разумеется, — ответил Жук. — Однако я должен предупредить всех присутствующих, чтобы не трогали ни моего коня, ни сбруи, ни седельных сумок. Так как люди, наградившие меня за визит, волшебники и знатоки проклятий. И я даже подозреваю, что их проклятия посерьезнее, чем ваши, святой отец. Они защитили свои дары темными силами, и я, увы, даже не в силах объяснить, какова их природа. Только еще раз повторю: остерегайтесь!

С этими словами Жук сошел с коня и важно последовал в покои Настоятеля. И Настоятель велел:

— Рассказывай, сын мой.

И услышал от гонца такую вот историю. После трудного путешествия среди полчищ лесных львов и змей, умирая от голода, Жук добрался до очаровательного замка, где, без сомнения, жили волшебники. Поскольку великолепие замка не поддается описанию, он не видит смысла в попытках рассказать о нем. Пока юноша восхищался у ворот, вышел посланец, чей жуткий облик тоже совершенно неописуем, и провел Жука в прекрасный сад, где сидели молодой князь и княгиня несравненной красоты.

— И все же я настаиваю! Расскажи, как они выглядят! — раздраженно попросил Настоятель.

Жук глубоко вздохнул и развел руками, как опытный артист.

— Святой отец! Хотя словами не передать их красоту, я поделюсь своими впечатлениями. Князь был весь в золоте, словно солнце, даже глаза горели золотом — он похож на ясный день. А жена его казалась дочерью самой ночи. Ее кожа была бледной, как луна, глаза походили на две голубые звезды, а волосы — на саму темноту. Да, княгиня действительно была ребенком ночи, но день любил ее, как солнце может любить луну. А князь оказался именно днем. Он сидел рядом с красавицей и смотрел на нее так, что стало очевидно: он души в ней не чает. Но ни одна женщина не могла бы смотреть на этого князя равнодушно. Впрочем, княгиня и не была равнодушной.

Изложив события таким образом, Жук рассказал о том, как любезно его приняла молодая чета: напоила и накормила столь роскошными винами и яствами, что и описать невозможно. Когда визит подходил к концу, они одарили Жука одеждой и конем, которых вы, святой отец, видели собственными глазами. Получил он и другие сокровища, но спрятал их и поклялся никому не показывать. И если их тронуть без его разрешения, заклятие волшебников поразит дерзкого на месте.

Несколько минут Настоятель размышлял, а Жук тем временем подкреплялся его свежими апельсинами и засахаренными фруктами.

Наконец Настоятель проговорил с легким укором:

— Сын мой, встретив такую благосклонность этих… благочестивых и добрых людей, передал ли ты им священный свиток и превознес ли достоинства храма, который многие годы служил тебе домом и семьей?

Пока Настоятель молчал в ожидании ответа, в душе Жука всколыхнулась злость. Подмывало ответить грубо, но он взял себя в руки.

— А как же, святой отец? Неужели я мог забыть о поручении того, кто всегда был так милостив ко мне? Я добросовестно исполнил твою волю. Но эти господа, судя по всему, никогда не покидают своего дома. Кроме того, они приглашают тебя навестить их, если пожелаешь.

Когда Настоятель это услышал, заплывшие жиром глаза почти вылезли из орбит, и Жуку, чтобы скрыть усмешку, даже пришлось сделать вид, будто он подавился. Юноша представил себе, как Настоятель плутает в кишащем хищниками и демонами лесу, и сказал себе: «По тому, в каком виде я вернулся, ясно, что я добился успеха. Но ведь любой может заблудиться в чаще. Почему бы не указать то самое направление, которое дал мне Настоятель? Пускай сам попытает счастья. Что же касается волшебников, раз они сжалились надо мной, то, возможно, пожалеют и его. Хотя я в этом очень сомневаюсь». И он еще раз поперхнулся, и Настоятель осторожно постучал его по спине.

На следующее утро, через час после рассвета, Настоятель выехал в сопровождении двух преданных ему младших священников и Драгоценного.

Никто из обитателей храма не посмел выразить сомнения в важности миссии Настоятеля. Видя Жука в его новообретенном великолепии, они, вероятно, вспомнили поговорку: «Разве оса приносит мед?» Если никчемного дурачка отослали с такими подарками, то можно себе представить, как щедро волшебники вознаградят достопочтенного священника.

Жук по дороге из храма ехал несколько дней с тощей сумой, а троих священников сопровождал мул с набитыми до отказа вьюками. Вел этого мула Драгоценный.

Весь первый день процессия двигалась по мощеной дороге. Седокам очень досаждали мухи, привлеченные, вероятно, объемистыми мешками с продуктами или благовониями, которыми пользовался Настоятель. Если не считать этого неудобства, день прошел без приключений.

Потом солнце склонилось к западу и окунулось в густой бронзовый туман, казавшийся еще более густым под пологом леса.

— Расположимся лагерем на этой придорожной полянке, — решил Настоятель. — Поставьте шатер.

Однако, как только они съехали на поляну и взялись развьючивать мула, из леса донеслись дивные переливы музыки.

Естественно, трое священников тут же навострили уши, а Драгоценный (у которого, надо сказать, все время были тайные сомнения насчет этого рискованного предприятия), спрятался за деревом.

В следующую минуту забеспокоились все пять мулов.

Сначала они зафыркали, потом стали брыкаться и в результате скинули седла и мешки. Полетел на землю и седок, не успевший спешиться самостоятельно

Освободившись от ноши, мулы ринулись через поляну, а на ее краю вздыбились, образовали кружок и пустились в пляс, часто хлопая друг друга передними копытами.

Священники уставились на эту глупую и удручающую картину.

Наконец Настоятель, по долгу службы привыкший работать головой в любых обстоятельствах, заметил:

— Близость к волшебству, как хорошо известно, может свести с ума низших животных.

Как только он выразил эту мысль, мулы прекратили танец и разбрелись кто куда щипать траву. Свет быстро убегал сквозь решето веток и листьев. На земле вспыхнуло несколько огней, а между ними появилась черная тень.

Священники осенили себя знамениями, но в следующий момент увидели перед собой всего лишь большого черного зайца. Заяц, видимо, был ручным, потому что на нем блестел ошейник из золота и серебра, а в ушах сверкали серьги.

Зверек поднялся на задние лапы и трижды поклонился священникам, его красивые уши коснулись земли.

Затем, повернувшись, он проскакал по поляне, остановился на опушке и посмотрел на них.

— Все это просто замечательно, — сказал Настоятель. — Кажется, гостеприимные хозяева послали нам навстречу гонца. Неудивительно, что глупый Жук не понял или неправильно истолковал их намерение. Заяц — посол, и мы должны следовать за ним.

Сказано — сделано. Даже Драгоценный пошел за ушастым послом, не желая остаться в лесу один-одинешенек.

Несколько минут они пробирались по темной просеке, и вдруг появился свет. Перед ними оказалась другая поляна, очень ярко освещенная лампами из цветного стекла, висящими на золотых цепях под деревьями и столбами из резной слоновой кости. Все было так красиво, а лампы светили столько ярко, что птицы, уже отошедшие ко сну, пробудились, решив, что настало утро, и защебетали на сотни голосов. Но с поляны доносилась и другая мелодия, правда, не было видно ее источника.