Серебряный змей в корнях сосны - Дубинина Мария Александровна - Страница 42

Почувствовав взгляд, он обернулся на Хизаши и наморщил нос.

– Угощайтесь, – Кента вернулся и протянул сладости, – у тетушки Йоко всегда все самое вкусное.

Хизаши демонстративно отвернулся и пошел вперед, хотя, стоило признать, успел полюбить засахаренные ягоды за годы человеческой жизни. Его догнали чуть позже, Мадока закинул в рот сразу целую горсть и, хрустя, громко причмокивал губами. Кента не ел, и Хизаши не удивился бы, что тот и вовсе ни единой ягодки себе не оставил. А малец наверняка полные щеки набил.

– Эх, хорошо! – Мадока аж крякнул от удовольствия. – Сейчас искупаемся, расслабимся, а там уже и вернуться можно.

Он ловко договорился насчет банных принадлежностей и чая с закусками на четверых, а повернувшись, насчитал лишь Кенту и Хизаши.

Томоё сбежал.

В школу вернулись ближе к обеду, как бы Кента ни поторапливал. Переживал, что до сих пор не отчитались за поручение – его первое в роли полноправного ученика школы оммёдо и экзорцизма Дзисин.

Они с Хизаши прибыли сюда с первыми желтыми листьями, и вот зима подходила к концу, они оба были младшими учениками и получали мелкие задания в окрестностях школы. Для Кенты, как и для всех, кроме Хизаши, его принятие в ученики стало неожиданностью, ведь он, в отличие от подавляющего большинства ровесников, не владел каллиграфией, не был хорош в сложении стихов или живописи, не был начитан и не цитировал высказывания прошлых императоров. Зато в интуиции, ловкости и везении ему было что противопоставить даже старшим ученикам, просто он сам себя, похоже, недооценивал. Выросший при маленьком лесном храме, он пришел в Дзисин уже с базовыми знаниями о ёкаях, их разновидностях и способах защиты, хоть они и порой казались суевериями. На вступительном экзамене он даже не мог правильно повторить иероглифы самых простых заклинаний, а деревянный тренировочный меч держал неуверенно, как крестьянин, метящий в самураи. Хизаши смотрел на него со смесью любопытства и брезгливости.

А потом вернулся с Камо-дзимы и попросил Ниихару-сэнсэя обсудить со старейшинами школы принятие Куматани в ученики. Старый сэнсэй тогда долго смотрел Хизаши в глаза, будто искал ответы на вопросы, что не задал вслух, а после кивнул.

– Но что я должен сказать им? – спросил в тот день Ниихара, вдыхая горячий пар заваренного Хизаши чая.

– Скажите, что Куматани Кента нашел канал перевозки контрабанды из Чжунго. Уверен, и после превращения старика Мамору в мононокэ он продолжает существовать. Дзисин всегда помогали императорскому двору.

Хизаши не сказал прямо, что школа может приписать заслуги себе, но они все равно так поступят. Это уже не важно. Хизаши просто чувствовал, что должен сделать хоть что-то, чтобы успокоиться, унять зудящее ощущение внутри, которое заставляло его задумываться о вещах, ему несвойственных, вещах человечных.

– Эти слова младшего ученика Мацумото Хизаши подойдут для совета, – кивнул Нииахара и сделал глоток. Сощурился довольно. – Но что сказал бы Хизаши-кун, друг Куматани Кенты?

Хизаши всего на миг потерял лицо, и сэнсэй улыбнулся, словно уже получил нужный ему ответ.

– Я… Я думаю, что Куматани очень старательный и быстро учится. Неразумно долго держать его в воспитанниках[44].

– И снова ответ младшего ученика Мацумото.

Хизаши начал злиться, изо всех сил сохраняя вежливое и в меру подобострастное выражение на лице. Он понятия не имел, каких слов ждал от него сэнсэй. Он, похоже, вот-вот из ума выживет, а Хизаши приходится сидеть перед ним на коленях и подливать чай.

Тогда почему он продолжает делать это?

– Эй, Мацумото! – его ощутимо толкнули в плечо. – Что за свирепое лицо? Ты как будто не из бани вернулся, а из Ёми вылез.

Мадока засмеялся собственной шутке. По идее с докладом к куратору, передавшему им просьбу жителей деревни, должен был идти Хизаши, как старший, но он без зазрения совести послал Кенту, якобы для получения опыта. Морикава-сэнсэй будет удивлён.

В обеденном зале было немноголюдно. Хоть для приема пищи выделялись определенные часы, не все оммёдзи постоянно находились на территории школы, а ученики справлялись с едой быстро и расходились, чтобы выкроить хотя бы немного свободного времени между уроками и тренировками. Поскольку Хизаши и Мадока пришли поздно, одна палочка благовоний едва успеет догореть, как придется покидать обеденный зал. Перед Хизаши стояла миска темного риса с тофу и маринованные овощи. Мадока ел быстро, будто не перекусывал в сэнто[45] совсем недавно.

– Почему васаби не берешь? – спросил он с набитым ртом. – Так же вкуснее.

Сам он аж покраснел от жгучести, но ни на миг не переставал работать челюстями. Куда исчезала еда после того, как попадала в него, никто не знал. Хизаши подхватил палочками кусочек тофу и задумчиво отправил в рот.

– Все-таки ты странный, Мацумото, – с чего-то решил сообщить Мадока, впрочем, далеко не в первый раз. – Смотрю на тебя и не пойму, тебе сколько лет вообще? Иногда ведешь себя так, будто тебе уже все на свете надоело.

«Две сотни, – мог бы ответить Хизаши. – И если мне кто и надоел, так это ты». Но вместо этого улыбнулся и увел с тарелки Мадоки маринованный дайкон, который тот откладывал напоследок.

– Вот ты нелюдь, – обиделся тот и еще шустрее заработал палочками.

Говорят, глупые люди бывают удивительно прозорливы, только им никто не верит, да и сами себе они тоже верят не особо. Мадока дважды попал в точку, но даже не придал этому значения.

Хизаши закончил с едой и первым вышел из обеденного зала.

Чтобы попасть в учебные павильоны, надо было пересечь всю первую площадку. Погода стояла ясная, Хизаши прищурился от удовольствия и, спрятав кисти в рукавах темно-красного кимоно, медленно зашагал по тропинке. С одной стороны слышались слаженные выкрики старших учеников – они тренировались под руководством Сакурады-сэнсэя, строгого наставника, следящего за физическим развитием адептов Дзисин. Он был невысоким, крепким, с широкими плечами и устрашающим лицом, и после боя с ним редкий младший ученик не получал травму. С другой стороны, со второй площадки, где жили ученики и учителя, спускались юноши в одинаковых красных кимоно и черных хакама. Каждому полагалась еще безрукавка-камисимо с гербом школы для официальных случаев. Хизаши решительно не понравилась такая одежда, широкие жесткие плечи, казалось, сковывали движения.

Наконец тропинка привела его к додзё, где Морикава-сэнсэй должен был дать им урок, но немного не доходя стал свидетелем некрасивой сцены.

Куматани разулся и аккуратно поставил сандалии, но едва выпрямился, как оказался лицом к лицу с Нобутой – внуком одного из придворных оммёдзи. И пусть никто особо не слышал про его деда, сам Нобута мнил себя едва ли не будущим Абэ-но Сэймэем, и всякий, кто смел превосходить его умениями или знаниями, становился ему врагом.

– Кто это тут? – спросил он у стоящего за плечом товарища. – Мне кажется, или запахло навозом?

Кента сжал кулаки, но смолчал.

– Не приведите ками, сегодня придется что-то записывать. Не все же знают, с какой стороны браться за кисть. Интересно, бывают ли оммёдзи, которые не умеют писать?

Они перегородили собой проход, и Кента остался за порогом. Хизаши замедлил шаг, чтобы не помешать представлению, и тут случилось нечто необычное. Нобута наклонился и протянул руку к шее Кенты.

– Благородный муж не должен украшать себя такими дешевками, – сказал он и схватился за нитку агатовых бусин, лежащую поверх кимоно Куматани. Тот как-то обмолвился, что она досталась ему от родителей, тщательно оберегал и уж точно не хотел бы, чтобы кто-то вроде Нобуты хватался за нее руками.

А потом Нобута вскрикнул и отшатнулся.

– Эй, вы! – из-за спины Хизаши выбежал Мадока и погрозил кулаком. – На драку нарываетесь?

Нобута отвернулся и скрылся в додзё, Кента опустил голову и потянулся пальцами к ожерелью, как всегда делал в минуты смятения. Мадока с размаху хлопнул его по спине.