Серебряный змей в корнях сосны - Дубинина Мария Александровна - Страница 40

– Ты? Зачем тебе это?

«Ты же постоянно всего боялся», – едва не вырвалось у него. Хизаши чуть не подавился проглоченными словами, но лицо, кажется, его выдало.

– Глава велел сопровождать вас в поисках Куматани. Я не буду обузой, напротив, глава подсказал, чем я могу пригодиться.

Признаться, Хизаши ожидал иной помощи от школы Сопереживания. Разочарование наполнило живот холодом.

Учида Юдай поднялся, обошел его и, скрывшись в доме, вернулся уже в своей прежней одежде, за ночь волшебным образом принявшей нетронутый вид. От ткани тянуло ёкаем – Кёкан умело использовала дружбу с обакэ.

– Мацумото, Сасаки, собирайтесь, – велел Юдай. – Не думаю, что мы еще вернемся.

Мадока явно не хотел произносить этого вслух и догадывался, что Хизаши просто над ним насмехается.

– Через грязное место, вот! – выпалил он и густо зарумянился. Он всегда очень легко краснел, точнее даже багровел, стоило чему-то вывести его из равновесия. Справедливости ради, таких вещей насчитывалось немало.

– Глупости, – успокоил его Кента. – К чему каппе твои внутренности?

– И правда, ни к чему, – обрадовался Мадока и гневно покосился на Хизаши. – А вот его кишки каппа бы точно сожрал.

Этот странный разговор происходил на исходе зимы года, следующего за тем, когда их троица поступила в Дзисин, неподалеку от наполовину заросшего пруда близ небольшой деревеньки Такаяма. Ее жители жаловались на проказы каппы, разгулявшегося в середине кисараги – месяца камелий, когда вода еще была холодной. Пока смертей не было, но едва не утонула маленькая девочка, и школа отправила двоих учеников разобраться. Одним из этих учеников был Куматани Кента, ставший таковым по окончании года, то есть меньше двух месяцев назад.

– Я вообще не понимаю, что ты за нами увязался, – проворчал Хизаши недовольно. – Разве ты не должен больше заниматься, чтобы догнать нас? Так и останешься недоучеником до конца своей жизни.

Мадока ожидаемо взвился, открыл рот, но Куматани прижал палец к губам.

– Тихо. Мы его так спугнем.

Они втроем притаились в густых зарослях ивы, используя талисман, скрывающий их от взглядов ёкаев. Конечно, действовало только на самых слабых, но каппы никогда не относились к высшей категории, хотя и встречались повсеместно. Хизаши внимательно наблюдал за туманом, клубящимся над водой в предрассветных сумерках. Воздух был колким, бодрящим, благодаря чему Хизаши еще не заснул, потому как сидели в засаде они уже долго, считай, с ночи – когда вышли из города, даже не пробили шесть ударов[40].

Жертвы шли на городской рынок, который открывался очень рано. При этом никто не мог вспомнить, как их угораздило свернуть с дороги и приблизиться к пруду, да еще и залезть в него в такую-то холодину. Каппы редко прибегали к чарам, зато умели обманывать и путать людей, только те после этого точно не теряли память, разве что стыдились вспоминать подробности таких встреч.

Таким образом Хизаши размышлял, пока Мадока и Кента шепотом переговаривались обо всякой ерунде. После возвращения с Камо-дзимы Хизаши постоянно чувствовал какой-то неясный зуд, будто должен что-то сделать, но сам не знал, что и зачем. Ему не хотелось даже вспоминать тот случай со старухой с Черного острова и ее семьей контрабандистов, но пришлось признать, что эта история его задела. Тому было множество причин, и одна из них постоянно маячила в поле зрения и звалась Кентой.

– Вдруг сегодня ничего не произойдет? – спросил Кента.

– Тогда мы бросим в реку тебя, – спокойно ответил Хизаши.

– Лучше тебя, – вступился за товарища Мадока. – Слышал, каппы не чураются человеческих женщин, а у тебя такие красивые волосы, да и фигура изящная. Если бы не рост…

– Джун!

– Заткнись!

Под двойным напором Мадока стих и недолго помалкивал, пока вдруг не завертелся, напугав Кенту, всматривающегося в клубящийся туман немигающим взглядом.

– Вы слышали? – голос у Мадоки стал неожиданно сиплым. – Будто ребенок плачет.

Хизаши, разумеется, тоже услышал, а вот Кента покачал головой.

– Наверное, тебе показалось.

– Да не показалось мне! Вот, – Мадока замахал ладонью, призывая к тишине. – Слышите? А сейчас?

С тихим бульком всколыхнулась вода у самого берега, шелохнулся камыш, и в звонком прозрачном воздухе раздался жалобный всхлип. И снова все стихло.

– Призрак…

Хизаши опустил взгляд на широченную лапищу Мадоки, стиснувшую его колено. Куматани с тревогой изучал поверхность пруда, но проклятая дымка скрывала детали.

– Это точно призрак, – почти прохныкал Мадока. – Тут не оммёдзи нужны, а монахи.

– Дурак, – огрызнулся Хизаши и стряхнул его пальцы. – Давай, иди и проверь, призрак там или кто. Давай-давай.

Он пихнул Мадоку и вдобавок пнул, почти вытурив из зарослей ивы. В последний момент Куматани поймал его за рукав и втащил обратно.

– Это не призрак, – сказал он и показал талисман, горящий ровным синим пламенем. Мадока недоверчиво посмотрел на него и шумно выдохнул.

– И чего я сам не догадался? У вас же талисманы с собой.

– Так я и говорю, дурак, – усмехнулся Хизаши.

– Но каппы зимой не размножаются, – сказал Кента. Он очень старательно занимался, чтобы пробиться в ученики, к тому же иногда выдавал знание вещей, о которых в школе им пока не говорили.

И ведь он был прав. В такой час некому было плакать детским голосом на берегу дикого пруда, а своих детенышей каппы оберегали, и мало кто их видел.

– Что ты имеешь ввиду? – не понял Мадока. – Ребенок же плачет. Может, нерадивая мамаша потеряла или даже бросила, чтобы замерз или утоп. Ну вы чего?

Всхлип в утренней тишине повторился, и невидимый ребенок зашелся тихим жалостливым плачем, так что защемило сердце. Не у Хизаши, само собой, но даже Кента, внезапно оказавшийся таким осторожным и внимательным, засомневался.

– Да что ж вы за люди такие? – рассердился Мадока и выбрался из ивняка. Его массивная широкоплечая фигура на миг перекрыла Хизаши обзор, а потом бодро зашагала прямиком к воде.

– Если идиот не умрет, он не излечится![41] – в сердцах воскликнул Хизаши. Куматани меткой народной мудрости не оценил и тоже полез наружу. Хизаши было решил переждать тут, посмотреть, как эти двое будут разбираться с неминуемыми трудностями, но сам не заметил, как пошел за Куматани след в след. За пределами их укрытия было ощутимо холоднее. Мадока уже успел добраться до камышей и теперь копошился в них, выискивая несуществующего ребенка, – Хизаши не сомневался, что с ними просто играют в игры. Люди, конечно, способны и на большие мерзости, чем выкинуть в воду собственного детеныша, но почему-то думалось, нынче не тот случай.

– Ну что там? – напряженно спросил Кента, и тут Мадока покачнулся, вытаращил глаза и закричал:

– Призрак!

Даже Хизаши испуганно подпрыгнул, а потом Мадока мешком повалился в пруд, только брызги полетели в разные стороны. Куматани кинулся на помощь, но оступился и упал бы следом, если бы не свойственная ему ловкость. Удержавшись от падения, он раскинул руки, и тут из камышовых зарослей поднялась измазанная грязью щуплая фигура. Разглядеть под коричневой коркой, человек это или ёкай, было почти невозможно. Кента столкнулся с существом нос к носу, и именно этот момент Мадока выбрал, чтобы вынырнуть наконец и, фыркая и ругаясь, забить по мутной воде руками.

– Оно схватило меня! Схватило! – завопил он в ужасе. – Помогите! Оно хочет сожрать мои внутренности!

Кента вмиг забыл о грязном пришельце и прыгнул в воду. Хизаши прижал ладонь к лицу, про себя проклиная глупцов, которых к нему приставили не иначе как в наказание за грехи прошлых жизней. Потом раскрыл веер и неспеша подошел к воде.

Грязное существо смотрело на него вопросительно.

– Ты человек, – заключил Хизаши.

Оно кивнуло.

– Тогда кто в воде? Ты знаешь?

– Кава-агако[42], – гундосо ответил забавный человечек. – Я собирался схватить его, когда он будет приманивать жертву. А вы все испортили.