Мать-и-мачеха (СИ) - Соловьева Елена - Страница 9

Он хотел наклониться к цветам, но Марья настойчиво отстранила вазу.

― Но таковым не является, ― предупредила она. ― Лучше его не трогать. Я выброшу цветы в мусор, а утром поставлю свежие.

Прячась за букетом, она поспешно направилась к выходу.

― А с лицом у вас что? ― Остановил ее вопрос Владимира. Как будто он не давал ему покоя.

― Маска. ― Марье пришлось снова соврать. И снова подставиться. ― Всего лишь питательная маска для лица. Спокойной ночи, Владимир Семенович.

Она ушла так быстро, как только смогла.

На улице ее ожидал Крендель. Щенок звонко затявкал и запрыгал вокруг Марьи, решив, что хозяйка решила с ним поиграть.

― Тише, малыш, ― попросила Марья. ― Мы и без того наделали много шума. Ну, Павла, ну проказница.

Все еще возмущенная поступком дочери, она выбросила злополучный букет в ближайший мусорный бак и вернулась в свой домик. О том, чтобы лечь спать, не могло идти и речи. Сев за стол и поставив перед собой опустевшую вазу, она принялась ждать.

Павла объявилась спустя пятнадцать минут. Низко опустив голову, она прикрыла за собой дверь и, бросив мимолетный взгляд на вазу, осталась стоять на пороге. Вообще-то мама никогда ее сильно не ругала, они вообще практически не ссорились. Но зеленое лицо красноречиво свидетельствовало о том, что разговор будет серьезным и долгим. Павла переминалась с ноги на ногу, придумывая оправдание. Она же сама спалилась, когда попросила маму не трогать цветы. Да кто же знал, что она вообще придет в особняк и понюхает этот дурацкий букет?! Они с Глашей «сюрприз» для другого человека готовили. Это Пэтси должна была позеленеть, как и полагается настоящей ведьме.

― Так и будешь молчать? ― не выдержала Марья. ― Ничего не хочешь мне объяснить?

― Прости, мам, ― жалостливо протянула Павла. ― Так не должно было получиться. Зачем ты вообще пошла в особняк?

― Тот же вопрос, ― настойчиво повторила Марья. ― Милая, мой любимый воробышек… Ты не представляешь, как напугала меня своим поздним уходом. Хорошо еще, Крендель подсказал, где тебя искать. Иначе бы я с ума сошла. Не поступай со мной так, прошу. И не делай ничего такого, за что мы можем вылететь из этого дома. Только не говори, что это случайность. Я все равно не поверю.

― Нет, не случайность, ― покаялась обличенная Павла. ― Мы с Глашей кое-что придумали…

Марья покачала головой. Она уже не сердилась, но была сильно расстроена произошедшим.

― Давай поступим так, ― предложила она. ― Ты поможешь мне стереть с лица эту гадость, а заодно и расскажешь, что вы там с Глашей собрались сделать. Хотя… Подозреваю, что уже знаю ответ на последний вопрос. Это было неправильно, дочка, и очень опрометчиво. И я не представляю, как теперь оправдаться и перед Владимиром, и перед Семеном Вяземскими. Остается надеяться, что они не придадут значения небольшому ночному казусу.

Владимир любил этот дом и ненавидел одновременно. Эти стены будто пропитались запахом бывшей жены, отзвуками былого счастья. С тех пор как умерла Лариса, у него было много женщин, но ни к одной он не испытывал ни той страсти, ни той привязанности. Но прошлое должно оставаться в прошлом. Давно пора отпустить Ларису и устроить собственную жизнь. Глафире нужна мать, а ему ― постоянство. Он уже не мальчик, чтобы прыгать из постели в постель, ища ту самую, единственную. Романтические бредни тоже остались в прошлом. Владимир ― серьезный бизнесмен, известная личность, и жена должна быть ему под стать. Приятная внешне, уравновешенная, умная. Казалось бы, Пэтси идеально подошла на эту роль. Благодарная за помощь с карьерой, она не пилила по пустякам, была всегда ласкова и податлива. Пыталась подружиться сего дочерью.

Вот только Глафира ни в какую не хотела подпускать Пэтси к себе.

Это казалось Владимиру странным. Ладно, он, прежде безумно влюбленный в собственную жену. Но ведь дочь ее совсем не помнила. А Пэтси… Она дарила подарки, приглашала его дочь на пикники и прогулки, действительно пыталась подружиться. И если не заменить мать, то стать для девочки старшей подругой. А Глаша проявляла необычайное упорство и строила новые стены, не желая даже слышать о появлении в ее жизни мачехи.

Но Владимир все решил. Заявление уже подано, Пэтси вовсю занимается подготовкой к свадьбе. А у него есть пара месяцев, чтобы убедить дочь принять его новую жену.

― Она успокоится, ― убеждала Пэтси. ― Твоя дочь очень привязана к тебе. Думаю, она просто ревнует, у нее сейчас такой возраст, когда отец ей особенно нужен.

― Может быть, ― соглашался Владимир. ― Прости, что она реагирует на тебя так. Я поговорю с ней.

― Все уладится, ― обещала Пэтси.

Владимир в этом все сильнее сомневался.

Вот и сегодня по приезде Пэтси снова попыталась подобрать ключик к Глафире, но та даже поздоровалась с ней через зубы. Словом, ни в какую не подпускала к себе, а ко всему прочему пыталась очернить женщину в его, Владимира, глазах.

― Пап, ты просто не понимаешь!.. ― кричала девочка в ответ на мягкий укор отца. ― Эта твоя Пэтси… Она настоящая ведьма. Жаль, что ты этого не видишь.

Этим вечером они снова поругались. И каждый остался при своем.

Владимиру не спалось, и он спустился вниз, чтобы опрокинуть в себя пару стаканов «успокоительного». Вообще-то он не пил, но вот в такие моменты нарушал собственные правила.

Ходить по особняку ночью было особенно тяжело. Казалось, вот-вот из-за угла мелькнет подол домашнего платья Ларисы, донесется ее звонкий смех. Столько лет прошло, а он не забыл.

Так, а это что?..

Владимиру показалось, что он действительно услышал чьи-то приглушенные смешки и топот маленьких ног. Последовал на звук и застыл в оцепенении. Нет, с одного бокала не могут начаться галлюцинации. Или могут? Почему сейчас он увидел двух Глафир? Чертовщина какая-то…

Он вошел в темный холл и краем глаза уловил движение. Включил свет и…

Чертовщина продолжалась.

В холле возле столика с цветами стояла женщина, показавшаяся ему смутно знакомой. Эти ярко-рыжие волосы, наклон головы, ласковый взгляд зеленых глаз. Совсем как у Ларисы. Правда, та была выше и худощавее. И уж точно не красила лицо в зеленый цвет.

Она представилась горничной, но при этом заметно нервничала и тайком, украдкой осматривалась по сторонам, как будто искала кого-то. Владимир позволил ей уйти и забрать букет. Но мысль о ней не давала ему покоя.

― Папа?.. ― сзади донесся голосок Глафиры.

― Да, милая? ― Владимир обернулся и распахнул объятия дочери. Когда она подбежала, поцеловал в рыжую макушку. ― Тебе тоже не спится?

― Да… ― сбивчиво ответила девочка. ― Я вышла выпить теплого молока с печеньем. Хочешь со мной?

Вместе они прошли на кухню и, не будя слуг, сами организовали себе поздний ужин.

― Знаю, вопрос покажется странным… ― Владимир начал издалека. ― Но ты была в коридоре одна?

Стакан в руке Глафиры заметно дрогнул.

― Да, пап, ― соврала она.

― Значит, показалось, ― решил Владимир.

Напоив дочь молоком и проводив ее до комнаты, сам он вернулся в постель к Пэтси. Та только притворялась спящей. Прислушивалась к вздохам будущего мужа, чувствовала, как он ворочается с боку на бок. И не выдержала. Приподнялась на локте и, протянув руку, коснулась плеча Владимира.

― Этот дом действует на тебя удручающе, ― сообщила очевидное. ― Не стоило сюда приезжать. Наверное, усадьбу нужно продать и переехать в другое место. Ближе к городу.

Владимир и сам много раз задумывался об этом. Но у него рука не поднималась продать поместье, построенное для семьи. Оно нравилось ему, несмотря на прошлое.

― Отец не согласится, ― предупредил он. ― И Глафире здесь нравится.

― Тогда надо найти способ вдохнуть в этот дом новую жизнь, ― предложила Пэтси. Придвинулась ближе и прижалась к Владимиру всем телом. Провела ладонью по его груди и потянулась к губам. ― Я, кажется, кое-что придумала.

Владимиру нравилась ее податливость и то, что она всеми силами стремится скрасить его дни и ночи. Вот только даже рядом с ней, с этой красивой и всегда готовой к близости женщиной, его одиночество не проходило. Как застарелая рана, давало о себе знать в самый неподходящий момент. И дело даже не в погибшей жене. Сейчас он почему-то вспомнил о той горничной, Марье. Красивое и необычное имя для загадочной хозяйки.