Принцип кентавра (СИ) - Соляная Ирина Владимировна - Страница 13

— А, — протянул с неудовольствием Шилов, — я думал, что ты агент КГБ, а ты всего-навсего шавка из газеты! Что тебе надо? Грязью русских обливать? — Шилов снова пнул Барбера в бок.

— Не бейте меня, — захныкал Барбер, — я всего лишь очерк пишу, хотел написать о Борисе Казарине.

— Я сказал же тебе, что господин Казарин не даёт интервью, — усмехнулся Шилов, обнажив кривые зубы.

— Да я теперь уже понял, — хныкал Барбер, — отпустите меня, я тут же уеду, я честное слово никому не скажу, что тут было.

— Ещё чего, — ухмыльнулся Шилов, — того и гляди — побежишь в полицию. — Я тебя тут запру ненадолго, — сказал Шилов, осмотревшись по сторонам. — Как проверю твою физиономию по своим каналам, так выпущу. А ты тихо сиди, я приду скоро. — Шилов неосмотрительно повернулся к Барберу спиной, за что и получил удар прямо в то место, где спина теряет своё гордое название. Барбер, изогнувшись, изо всех сил ударил Шилова связанными ногами. От неожиданности Шилов не удержался на ногах и упал навзничь. Уже через секунду Барбер прыгнул на него сверху, Шилову удалось перевернуться на спину, и он предпринял неуклюжую попытку встать, хотя совершенно напрасную. Шилов повернулся к детективу, и Барбер нанёс ему сокрушительный удар лбом в лицо, отчего Шилов обмяк и потерял сознание. Когда он очнулся, шустрого репортёра уже не было в особняке.

Хью не имел никакого желания пытать или мучить Шилова, это был человек с явно расшатанной психикой. Тем более что силовые методы поиска Юю Майер не входили в планы Барбера. Ему следовало теперь только ретироваться и не попадаться на глаза Шилова. И следить за ним было совершенно бесполезно.

Последняя ниточка, ведущая к Казарину, обрывалась.

Барбер вернулся в гостиницу. Портье поинтересовался, нужна ли Барберу помощь. И хотя костюм был испорчен, Барбер отмахнулся и поблагодарил услужливого сотрудника «Паллады».

— Неудачно пристал к фройляйн. Она оказалась каратисткой, — отшутился Барбер.

Вернувшись в номер, незадачливый сыщик с сожалением оглядел себя в зеркало. Полосатый пиджак был порван и испорчен безвозвратно, брюкам ещё помогла бы химчистка. На лице красовался внушительных размеров кровоподтёк, который к завтрашнему дню обещал стать фиолетовым фингалом. На затылке прощупывалась небольшая шишка. «Мдя, — подумал Барбер, — какой же я дурень! Шилов заметил слежку, вот и результат». Сокрушённо покачав головой, завернув в банное полотенце несколько кубиков льда для коктейля из холодильника, Барбер приложил компресс к левому глазу и стал обдумывать стратегию дальнейших действий. Стратегию обдумывать никак не получалось, потому что в своих мыслях Барбер постоянно возвращался к своему позорному провалу. Так ничего и не придумав, он лёг спать.

Наутро Хью записал в блокнот всё произошедшее с ним за последние дни. Это помогало систематизировать мысли, говаривал шеф Свенсон. Увы, следовало признать, что детектива преследовали неудачи, а его система поиска была неэффективной. Не имея никакой цели, рассчитывая только на удачу и вдохновение, сыщик решил снова пойти в Мюнхенскую галерею. Вдруг фру Гольдберг будет с ним более благосклонна? Посмотрев в зеркало, Хью с мрачным удовлетворением заметил, что синяк вырос в размерах, но не приобрёл угрожающего фиолетового оттенка. Пробормотав благодарности компрессу, Хью облачился в чистую рубашку и слаксы бежевого цвета. Одеваясь, он заметил, что на левом боку имеется припухлость, которая не болит, но сковывает движения.

Хью Барбер вышел из отеля полный мрачной решимости во что бы то ни стало выманить адрес Казарина у директора галереии, но прямо у входа в Мюнхенскую галерею он столкнулся с полноватой женщиной. В ней Хью без труда узнал натурщицу с портрета Казарина «Неизвестная». То ли благодаря внутреннему чутью, то ли исключительно потому, что на даме была та же нелепая шляпка с подсолнухами, но Барбер вытянул счастливый лотерейный билетик.

— О! — восторженно воскликнул он, да так, что Неизвестная остановилась и критически посмотрела на него. — Мадам, я в восхищении!

— Чем же я так вас восхитила? — с подозрением в голосе спросила женщина.

— Это же ваш портрет я видел на выставке «Лики и лица»?

— Предположим, — также недоверчиво ответила женщина, — и что из этого?

— Я пребываю в восторге! — продолжал Барбер.

— От чего бы? Картину писал этот мерзавец Казарин, я тут совершенно ни при чём! — хмыкнула женщина, и продолжила свой путь.

— Возможно, я сумбурно излагаю свои мысли, мадам, но я хочу сказать, что уже в пятый раз прихожу полюбоваться выставкой, и надо же — какая приятная неожиданность — встретить модель прекраснейшего портрета. О такой удаче я и думать не смел! — продолжил вдохновенно врать Барбер, поспевая за широким шагом Неизвестной.

— Фрёкен Голл! — неожиданно представилась дама и протянула свою мощную ручищу Барберу. Тот её радостно пожал,

— Петер Петерсон, журналист. — представился Барбер. Фрёкен Голл расхохоталась, рассмотрев лицо Барбера вблизи.

— У вас что, проблемы с алкоголем? — спросила она, выразительно проведя пальцем по своему горлу.

— Нет, это я неудачно вчера гулял. Вечером. Осматривал окрестности Мюнхена. — на ходу оправдывался Барбер, пытаясь завязать разговор.

— Это вы опрометчиво, ничего не скажешь, — фыркнула фрёкен Голл, продолжая идти.

— Могу я предложить вам выпить чашку кофе? — спросил Хью Барбер, в надежде на продолжение знакомства.

— А что? Я не против. — согласилась фрёкен Голл, — было бы неплохо пары сбросить, а то киплю прямо вся.

Странная парочка направилась в ближайшее кафе, где Барбер заказал себе чашку кофе, а его спутница — обильный завтрак. Расправляясь с сосисками, фрёкен Голл сообщила:

— Этот Казарин ещё та сволочь. Выставил портрет, даже моего мнения не спросил. Конечно, я не буду таскать его по судам, но сами поймите, каково мое возмущение! — фрёкен энергично орудовала челюстями. — Портрет с названием «Неизвестная». Надо мной теперь вся тусовка смеётся. Дразнят меня Матрёной Бестужевой.

Барберу не пришлось изображать недоумение, оно появилось само на его лице.

— Ну как же вы недогадливы! Ну, Иван Крамской! Ну, портрет «Неизвестная»!

Фрёкен Голл улыбалась, держа ложку и нож в руках. Она слегка походила на людоедку, а Барбер всё нее понимал местной шутки. И тогда фрёкен Голл решила ему подсказать.

— Казарин кто? Русский художник. Кого он пародировал? Ну, поняли теперь?

Барбер закивал, а собеседница продолжила энергично жевать и ругать директрису галереи.

— Пошла я сегодня к этой фру Гольдберг… Фифа офисная! Сказала ей, что меня, мол не устраивает, что мой портрет без моего согласия выставлен на выставке. Так эта фифа, — фрёкен Голл сделала эффектную паузу, — сказала мне, что я не имею право решать, что выставляется, а что нет! Мол, надо с Казариным разговаривать. Если он согласится снять портрет с выставки, то его снимут, а если нет — картина останется.

— Получается, что Казарин написал ваш портрет, как пародию на портрет Крамского? — с некоторым опозданием понял собеседницу Хью.

— Вот- вот. Юмор у него, видите ли, такой!

— Хорошо, что он ещё Пикассо не спародировал, — усмехнулся Барбер. — Как же вы позировали художнику и не видели своего портрета?

— Не видела, — угрюмо сообщила собеседница. Я сама в это время портрет писала. Такая вот забава. Он мой портрет пишет, а я — его.

Фрёкен шмыгнула носом и принялась за чашку чая. В груди у Хью сердце забилось как пугливый воробей.

— Только мой портрет не взяли на выставку, — горестно и тихо закончила она.

— А почему не взяли? — осторожно спросил Барбер, уже примерно догадываясь о причине.

— Да потому что ничего они в искусстве не понимают! — горячо и убеждённо сказала фрёкен Голл.

— Я бы хотел посмотреть на ваши работы, — сказал Хью примирительно.

Фрёкен Голл словно очнулась от спячки и подозрительно взглянула на детектива.