Кости сердца - Гувер Колин - Страница 1
- 1/13
- Следующая
Колин Гувер
Кости сердца
© Романова Е., перевод на русский язык, 2023
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023
Келли Гарсиа, посвящаю эту книгу тебе и твоему мужу.
Живите долго и счастливо!
1
Лето 2015-го
У нас в гостиной висит портрет матери Терезы – ровно на том месте, где у людей обычно красуется телевизор. Мы не можем себе позволить ни плоский телик, какие обычно вешают на стену, ни даже дом с нормальными стенами, которые выдержали бы подобную тяжесть.
Стены в трейлере совсем не такие, как в обычных домах. Поскребешь их ногтем – посыплется белая пыль, будто они сделаны из мела.
Однажды я спросила свою мать Жанин, почему у нас в гостиной висит портрет матери Терезы.
– Эта тварь всех провела, – ответила она.
Ее слова. Не мои.
По-моему, дурной человек невольно ищет в людях дурное. Это такой защитный механизм, или, если хотите, тактика выживания: исследовать темную сторону чужой души в попытке скрыть истинный оттенок собственной. Моя мать посвятила этому всю жизнь. Она искала в людях изъяны. Даже в родной дочери.
Даже в матери Терезе.
Жанин лежит на диване ровно в той же позе, что и восемь часов назад, когда я уходила на работу в «Макдоналдс». Она уставилась на портрет матери Терезы, но на самом деле ничего не видит. Ее глазные яблоки больше не шевелятся.
Не воспринимают мир.
Жанин – зависимая. Я догадалась об этом, когда мне было лет девять, хотя в ту пору она налегала только на спиртное, азартные игры и секс.
С годами ее пристрастия становились заметнее и пагубнее. В свои четырнадцать я впервые застала ее за употреблением мета. Когда человек подсаживается на мет, продолжительность его жизни резко сокращается. Однажды я зашла в школьную библиотеку и погуглила: «Сколько можно прожить с тяжелой наркозависимостью?»
Шесть-семь лет, ответил Интернет.
С тех пор я не раз находила мать в полной отключке. Но эта отключка другая. Окончательная, что ли.
– Жанин?
Голос у меня мог бы задрожать, сорваться или вовсе пропасть, но он, на удивление, ровный. Даже как-то неловко за свое спокойствие в такую минуту.
Я роняю сумку к ногам и, не сходя с места, внимательно разглядываю мамино лицо. На улице дождь, а я еще не закрыла дверь, поэтому меня до сих пор поливает. Глядя, как Жанин пялится на мать Терезу, я меньше всего думаю о том, чтобы спрятать спину от дождя.
Одна рука Жанин лежит на животе, другая свисает с дивана. Кончики пальцев едва касаются потертого ковролина. Она немного отекла и оттого кажется моложе. Не моложе своих лет – ей всего тридцать девять, – а моложе, чем обычно: щеки не такие впалые, кожа вокруг губ, покрывшаяся в последние годы глубокими морщинами, разгладилась, как от ботокса.
– Жанин?
Нет ответа.
Рот слегка приоткрыт, отчего видны сколотые края гнилых желтых зубов. Как будто смерть застала ее на полуслове.
Я уже давно представляла, как это произойдет. Когда всей душой ненавидишь человека, ночами порой не дает покоя мысль: какой станет жизнь без него?
В моих фантазиях все было иначе. Куда драматичнее.
Я еще секунду-другую гляжу на Жанин – хочу убедиться, что та не впала в какой-нибудь транс. Делаю несколько шагов и замираю, увидев иглу, торчащую из вены на внутреннем сгибе локтя.
При виде этой иглы до меня наконец доходит, что случилось. Все тело будто облепляет пленка слизи, к горлу подкатывает тошнота. Я разворачиваюсь, вылетаю на улицу и перегибаюсь через трухлявые перила крыльца. Стараюсь не слишком на них налегать – чего доброго, проломятся.
Как только меня выворачивает, приходит облегчение: вот это уже нормальная реакция на переломный момент в жизни. Пусть я не бьюсь в истерике, как положено дочери, но хоть что-то чувствую.
Отерев рот рукавом форменной рубашки и не обращая внимания на дождь, который все еще льется на меня с бессердечного вечернего неба, я сажусь на ступеньку крыльца.
Волосы и одежда промокли насквозь. По лицу тоже градом бежит вода. Не слезы, нет. Только дождь.
Глаза мокрые, а на сердце сухо.
Я зажмуриваюсь и прячу лицо в ладонях, пытаясь понять, чем объясняется мое равнодушие. Воспитанием? Или я такой родилась?
Интересно, какое воспитание все же губительнее – когда человека с детства окружают любовью и он до последнего не догадывается, как жесток мир, а потом просто не успевает развить необходимые для выживания навыки, или когда человек растет вот в такой семье, самой кошмарной из возможных, где его только и учат, что выживать?
В детстве, когда я еще не могла сама зарабатывать себе на хлеб, по ночам меня часто мучил голод. Однажды Жанин рассказала, что урчание, доносящееся из моего желудка, – это крик прожорливой кошки, которая поселилась у меня внутри и громко орет, если ее не накормить. С тех пор я начала представлять, как эта кошка рыщет по моему нутру в поисках съестного. А вдруг она ничего не найдет и с голодухи начнет пожирать мои внутренности? Со страху я набивала живот чем попало – и не только едой.
Как-то раз мать оставила меня одну так надолго, что я поужинала кожурой от банана и яичной скорлупой. Пыталась закусить набивкой дивана, но не сумела ее проглотить. Почти все детство я боролась с этим страхом – что меня медленно пожирает изнутри голодная кошка.
Вряд ли мать оставляла меня дольше чем на день, но для одинокого ребенка время тянется ужасно медленно.
Помню, как она вваливалась в дом, падала на диван и часами лежала в отключке. Я засыпала рядом, свернувшись клубком в другом углу дивана, потому что боялась от нее отойти.
Утром после таких загулов меня обычно будил запах еды: Жанин готовила завтрак. Не всегда завтрак в привычном понимании слова – это мог быть зеленый горошек, яйца или просто разогретый куриный бульон из банки.
Примерно в возрасте шести лет я начала обращать внимание на то, как работает плита – чтобы знать, как с ней управляться, если мать опять исчезнет.
Многим ли шестилеткам приходится учиться пользоваться плитой из страха, что их сожрет изнутри голодная кошка?
Наверное, я просто вытянула несчастливый билет. Большинству детей достаются такие родители, по которым можно скучать, когда те умрут. Остальным везет меньше: их родители своей смертью оказывают детям услугу.
Пожалуй, больше всего я признательна матери именно за то, что она умерла.
Баз разрешил посидеть в патрульной машине, пока будут выносить тело, – чтобы я не мокла под дождем и не торчала дома. Вот мать уложили на каталку, накрыли белой простыней и закатили в труповозку – даже «Скорую» вызывать не стали. А смысл? В нашем городке люди младше пятидесяти умирают исключительно от зависимости.
Не важно, от какой именно. В конечном счете любая зависимость смертельна.
Я прижимаюсь щекой к стеклу и смотрю на небо. Звезд сегодня нет. Даже луны не видно. То и дело вспыхивают молнии, освещая скопления черных туч.
Погодка под стать случаю.
Баз открывает дверь и нагибается. Дождь сменился моросью, поэтому лицо у него слегка влажное, будто покрыто испариной.
– Подвезти тебя куда-нибудь? – спрашивает он.
Я мотаю головой.
– Если позвонить надо – не стесняйся, бери мой мобильник.
Опять мотаю головой:
– Все нормально. Домой уже можно?
Не знаю, так ли я хочу обратно в трейлер, где недавно испустила дух моя мать, но более заманчивых альтернатив на горизонте что-то не видно.
Баз отходит в сторонку и раскрывает передо мной зонтик, хотя на улице уже не льет, а я все равно промокла насквозь. Иду к дому, Баз с зонтиком шагает сзади.
Вообще-то я не очень хорошо знаю База. Зато с Дакотой, его сыном, знакома очень близко – настолько близко, что сама не рада.
- 1/13
- Следующая