Семь Оттенков Зла (ЛП) - Маккаммон Роберт Рик - Страница 18

Что ж, этот человек имел полное право недолюбливать горожан Брайартуса. В конце концов, это была его земля, и само наличие поселения наверняка его возмущает. Хадсон решил, что отец ван Ремма должен был быть настоящим отшельником, раз уж решил построить свой дом как можно дальше от любого поселения. А может, он хотел от кого-то скрыться? Или спрятать что-то? Но что, во имя шпилек королевы Анны, можно было так усердно укрывать в этой глуши?

Что-то очень ценное, — подумал Хадсон, уверившись в своей догадке.

Мы с сестрой живем в том доме, — так сказал ван Ремм.

Почему они продолжают традиции отшельничества, начатые их отцом? От чего их семья может скрываться? К тому же, раз Август и Леопольда живут здесь вдвоем, отца, должно быть, уже нет в живых. Или он вернулся на родину. Зачем тогда, оставаясь здесь, наряжаться в кожаный жилет с перламутровыми пуговицами? Кого Август ван Ремм решил здесь впечатлить этим, если жителей Брайартуса он всеми силами избегает? Ночных лягушек он здесь, что ли, пытается очаровать?

Хадсон и сам слегка квакнул. Загадка для него оказалась слишком тяжелой — по крайней мере для столь позднего вечера. До рассвета оставалось еще много часов и, поскольку предполагаемое чудовище могло напасть и при дневном свете, придется оставаться на чеку постоянно. Если и удастся поспать, то совсем немного.

Хотя бы немного…

Хадсон вернулся в свою палатку с пистолетами в руках. Перед этим он последний раз подбросил дров в огонь. Расположившись на одеяле так, чтобы можно было моментально схватиться за оружие, Хадсон погрузился в полудрему, из которой мог молниеносно вынырнуть обратно в реальный мир. Только такой сон и был доступен ему много лет, пока он был солдатом.

К полудню следующего дня Хадсон уже устал подсчитывать количество кружащих вокруг бабочек и наблюдать за работой бобров на плотинах. Он бродил в окрестностях, с трудом пробираясь через заросли шиповника. Трясина заглатывала его ботинки по щиколотку, поэтому вскоре ему пришлось вооружиться длинной палкой и прощупывать болота с ее помощью. Хадсон прислушивался к каркающим воронам, перелетающим с ветки на ветку, исследовал змеиные норы и осинники. К последним он предпочитал близко не подходить.

С запада понемногу надвигались серобрюхие облака. Судя по назойливой боли в ребрах, завтра или послезавтра разразится жестокая гроза.

Хадсон всерьез подумывал принять недавнее предложение ван Ремма, но совесть приказывала ему повременить с этим. За все время своего исследования местности Хадсону постоянно казалось, что за ним наблюдают. Возможно, это были индейцы. Наверняка сказать было нельзя: индейцы никогда не позволят белому человеку легко себя обнаружить. Хадсон подумал, что раз они частенько прячутся здесь в зарослях, то наверняка знают что-то об этом «монстре». Было бы полезно поговорить с ними, вот только вряд ли они захотят делиться с бледнолицым своими знаниями, хотя кто-то из них наверняка сносно говорит по-английски. Взвесив все «за» и «против», Хадсон решил, что попытка того стоит.

Он не стал собирать палатку, но пеммикан, флягу с водой и боеприпасы сложил обратно в заплечную сумку. Водрузив ее на спину, он решительно направился в сторону поселения могавков. Скорее всего, индейцы узнают о его приближении задолго до того, как он доберется до их поселения. Что ж, его это устраивало. Если они не хотят видеть его на своей территории, они найдут способ сообщить ему об этом, однако Хадсон надеялся, что любопытство возьмет над ними верх, и они позволят ему приблизиться без помех.

Прогулка по густому лесу не шла ни в какое сравнение с прогулкой по Бродвею. Прошло почти два часа, прежде чем Хадсон увидел на стволе дерева индейский символ, напоминающий медведя, нанесенный красной краской. Это означало, что он вступает на границу территории, которую могавки считают своей. Он двинулся дальше, пересек небольшой ручей, а затем взобрался на холм, с вершины которого увидел дым от костра, разведенного в индейском поселении всего в паре сотен ярдов от того места, где он находился. Начав спускаться по склону, Хадсон заметил две фигуры, движущиеся в подлеске по обе стороны от него. Он увидел их только мельком. При этом, перемещаясь сквозь густые заросли, они умудрялись не издать ни звука.

Когда Хадсон оказался на тропе, протоптанной сотнями индейских вылазок, фигура, сопровождавшая его справа, издала крик, напоминавший то ли птичью трель, то ли собачий лай. Этот звук настолько поразил Хадсона, что у него волосы на затылке встали дыбом. Крик эхом разнесся в сторону деревни и заставил местных собак поднять тревожный лай. Ответный клич не заставил себя ждать. Он походил на визг совы и звучал не так пугающе. Хадсон осторожно двинулся дальше, и почти сразу понял, что примерно в двадцати футах позади него идет индеец с обнаженной грудью. Он был увешан перьями, мелкими косточками и прочими безделушками. Казалось, на его теле попросту не было места, которое бы он не украсил. Жилистые руки и плечи храброго воина были покрыты синими завитками татуировок, он носил набедренную повязку из оленьей кожи и кожаные сапоги, доходящие до середины икры. На вид он был достаточно свирепым и запросто мог превратить бледнолицего пришельца в заварной крем. Хадсон отметил, что боевой раскраски на теле индейца не было, и посчитал это хорошим знаком. Возможно, ему даже удастся выбраться отсюда, сохранив скальп в целости.

Хадсон продолжил идти вперед, а воины — один прямо позади и двое все еще по бокам, среди зарослей, — следовали за ним по пятам. Когда тропа привела его на широкую поляну, где располагалась деревня, он привлек внимание дюжины собак, которые принялись прыгать вокруг него и тявкать. Люди же продолжали заниматься своими делами, как если бы на их территорию не ступил чужак. Хадсон ждал, и вскоре в его сторону устремились местные любопытные дети, однако воин, стоявший у него за спиной, резко прикрикнул на них на родном языке, и они разбежались. Хадсон изучал местное поселение: хорошо построенные хижины из дерева и высушенной глины, плывущий по округе сизый дымок от костров. Он чувствовал себя призраком, невидимым ни для кого, кроме своры лающих собак.

Татуированный воин сделал неопределенный жест рукой, и Хадсон воспринял его как приказ идти дальше. Двое других его конвоиров, пробежали мимо. Вскоре из завесы плотного дыма показался храбрый воин, с грудью, разукрашенной молниевидными татуировками, и с тремя перьями, торчащими из затылка. Он замер перед Хадсоном, словно неподвижный кусок камня.

— Говоришь по-английски? — спросил Хадсон.

— Достаточно, — произнес индеец с бесстрастным лицом.

— Я…

— Остановился у озера, — небрежно бросил индеец. — В маленькой палатке.

— Все верно. Я здесь, чтобы…

— Боже милостивый! — воскликнул кто-то хриплым голосом. — Англичанин!

Хадсон посмотрел налево и обомлел.

Мужчина, издавший последнее восклицание, был тощим, как жердь. Грудь его была обнажена, через кожу можно было пересчитать почти все ребра. На нем были грязные коричневые бриджи, все в заплатках, и поношенные мокасины. Волосы у него были светлые, почти белые, свисающие на плечи спутанными паклями. Его всклокоченная светлая борода была украшена синими и красными бусинами. И бог весть чем еще — Хадсону не хотелось рассматривать слишком подробно. Ему показалось, что этот джентльмен не мылся с тех пор, как мать в последний раз поднимала его из колыбели двадцать с чем-то лет назад. Мужчина подошел к Хадсону на своих длинных тонких ногах. Его худое крючконосое лицо сияло радостью, голубые, налитые кровью глаза буквально пылали. Он носил на шее маленькое деревянное распятие на кожаном шнурке. Хадсон сразу понял, кто он: один из приграничных проповедников, которые считали своим долгом нести Слово Божье язычникам. Хадсон знал, что большинство этих Джонни-баптистов либо не выдержали испытание веры, которое им предложили индейцы, либо сошли с ума. Этот мужчина был вполне обычным представителем первой категории. У него отсутствовало два пальца на правой руке, а левая была замотана окровавленным бинтом.