Открывашка и пробой (СИ) - Смолин Павел - Страница 19

Бытовой химией население обеспечивает госкорпорация-монополист «БытХимТорг». Три вида зубной пасты («Здоровые зубы» от 1 до 3), «Зоя» для мытья посуды, стиральный порошок «Универсальный» — его я уже опробовал в деле, бритвенные станки и лезвия для них, и два типа мыла: хозяйственное и туалетное. Из косметики в магазине нашлась пожилая тушь в коробочке — в такую надо плевать, чтобы начала краситься. Стоит — охренеть — сто пятьдесят рублей. Неудивительно, что у Вали и бабы Зины косметики нет — она тут без пяти минут элитный товар.

Канцтовары — шариковые ручки, карандаши, фломастеры и всяческие тетрадки прямо дешевые. Производит — правильно, госкорпорация «КанцТорг». Монополии — это всегда странная ценовая политика и стагнация: нет смысла производить новое и улучшать старое, если и так «схавают». Канцтовары дешевые, потому что субсидируются из государственного бюджета — образование здесь стараются давать всем, чему способствует широкая сеть ПТУ, техникумов и ВУЗов. Учат в них бесплатно, но оборотней, понятное дело, не берут. Отслужившим в армии дают квоты на поступление — очень для меня актуально, учитывая планы на жизнь.

Обменяв бумажную «десятку» — на купюре нарисована какая-то незнакомых очертаний башня, с обратной стороны — портрет, внезапно, товарища Сталина, которого в этом мире почитают. Видимо, жучиная угроза и слияние армейской и политической верхушки не оставило времени на поливание Сталина грязью. Мне так-то все равно: история и история, но мама Иосифа Виссарионовича сильно любила, а я, получается, от нее немножко заразился.

Потянувшись, я зевнул на синее, кажущееся бесконечно глубоким небо и поднялся с одеяла. Сделав четыре шага в правую сторону, протянул руку к пятну. Это оказалось «живым», и я уже пару часов думаю о пустяках и накапливаю смелость, чтобы в него зайти. Больше откладывать не стану — не зайду в него сейчас, не зайду уже никогда, оставшись одним из миллионов ничем непримечательных жителей большой и странной страны. Глубоко вдохнув, я перекрестился и сделал шаг вперед.

Под ногами — тьма, и, если смотреть вниз, становится страшно и начинает кружиться голова, поэтому туда я больше смотреть не буду. Наверху — та же тьма, но это почти привычно — затянутое тучами ночное небо порой выглядит так же. Самое интересное — вокруг: неисчислимое множество пространственных «пятен». «Мертвых» среди них нет — все вполне рабочие, но есть огромная проблема: я вообще не представляю, куда они ведут. Исключение — вот это пятнышко, смотрю на него и понимаю, что через него я попаду обратно на свою полянку. Проторчал я здесь минуты три, и беспокойство за коров мешает постоять еще. Выходим.

Выбравшись, посмотрел на стадо: спокойно пасется, проблем нет. Осмотрелся — никого нет. Да и зачем им сюда переться? До деревни добрых три километра, а рассчитывать на то, что Валентина в очень милой и пасторальной сцене принесет мне покушать — быть полным идиотом. Еда у меня с собой: кусок хлеба, яблоко, два вареных яичка и миска жаренной картошки. Мяса пока не будет — курочки нужны, чтобы нести яйца, поросята еще не «созрели», а корову на мясо пускать можно только от безысходности. Вот она, Зоречка наша, из ручейка воду лакает, теленочка вынашивает. Теленка, когда вырастет, мы на мясо сдадим — баба Зина рассчитывает на пятнадцать тысяч. Короче — диета у меня теперь веганская до тех пор, пока с Лёхой на рыбалку не схожу, вернувшись с уловом. Завтра утром и пойдем, если я, конечно, сейчас не попаду в портал, который отправит меня в мир жуков, или, например, в пропасть. Очень было бы здорово сунуть голову, осмотреться и только потом проходить, но так нельзя, каждый раз придется рисковать. Но разве возвращение домой не стоит риска?

Ну что, погнали? Вернувшись в «предбанник», не раздумывая — иначе струшу и забью, чтобы потом кусать локти до конца своей жизни в государстве с налогом на мясо — вошел в ближайшее пятно. Ноги приземлились на поросшую травкой землю, в нос ударил запах моря, немного заложило уши — давление изменилось. Перед глазами — длинные, ровные ряды деревьев, усыпанные ярко-оранжевыми плодами. Апельсины! А может это и есть мой мир, только «выплюнуло» меня не дома? Ой, да какая разница! Английский я знаю неплохо, смогу объясниться с местными. Оно, конечно, новый виток холодной войны, но не людоеды же здесь живут? Главное — не попасть на территорию зачем-то решившего умирать назло большому соседу государства.

Деревья начинались прямо перед моим носом и росли насколько хватало глаз. На самом деле не так уж и далеко, просто местность холмистая, поэтому не видно, что там дальше. Справа — деревянный, крашенный белой краской забор на три горизонтальные доски. За ним, через метров пять травяного покрова, земля обрывается и сменяется синим, до самого горизонта, морем. В воздухе летают и орут чайки, по водной глади, вдалеке, плавают корабли. Парусов не вижу, значит более-менее современные. Слева — тоже деревья. Судя по встающему из-за моря солнышку и чуть более холодной, чем на пастбище, температуре — раннее утро. С неба раздался рёв, и я увидел летящий самолет. Низко летит — где-то неподалеку аэропорт. Что ж, как минимум здесь не средневековье! Коровы!

Вернувшись на полянку, удостоверился, что доверенная мне живность в порядке и вернулся на апельсиновую плантацию. Начинает болеть голова — то ли условная «мана» кончается, то ли естественная реакция на путешествие. Нужно осмотреться, а для этого лучше всего подойдет холм. Вдохнув приятно щекочущую ноздри комбинацию запахов моря, земли и цитруса, взбежал на холм и увидел спускающиеся по нему деревья, за которыми нашлась окруженная кирпичным забором, кирпичная же двухэтажная вилла с открытыми окнами и покатой, покрытой черепицей крышей. Рядом — деревянный амбар. Ферма европейской архитектуры! За домом апельсиновый сад продолжался, а видимость холмами теперь ограничивалась со всех сторон. Блин, ферма — это плохо, потому что в первую очередь заподозрят во мне воришку, и, возможно, выпорят. Но потом ведь сдадут в полицию, верно? А там объясниться я смогу — в Европе английский считай язык международного общения.

Во дворе фермы, на веревках, сушились простыни и вполне современного вида одежда: джинсы, рубахи с коротким рукавом, яркие футболки. Собаку не видно. Поначалу я попробовал красться к дому, прячась за деревьями, но вскоре одумался — вор именно так себя вести и будет! Выпрямив спину, я пошел по траве нормально. Увидят в окно — и хорошо, быстрее установлю контакт. Да я даже ручкой помашу с приветливой улыбкой! Через пару десятков шагов одумался еще раз — а если это не мой мир, а прошлый или еще какой-нибудь третий, где отстрел нарушителей собственности является древним, уважаемым обычаем, типа как в условном Техасе? Пригнувшись, я добежал до забора и посмотрел на доступные мне окна. Пустота и тишина. Перелез, огибая цветущие клумбы добежал до веревок, наклонился и пробежал под бельём, достигнув крылечка с деревянной дверью. Стоп, а что дальше? Стучать и пытаться объясниться жестами? Ладно, если что — убегу, едва ли здесь живет спецназовец.

Постучал, подождал. Снова. Никого нет? Окна открыты, а хозяина нет дома? Что за вопиюще наплевательское отношение к имуществу? Или здесь как у оборотней — у своих не воруют? Или просто на километры вокруг, кроме плантации, нифига нет, и закрывать окна нет никакого смысла? Или хозяин-таки видел меня в окно и ждет, пока я попробую пролезть в дом, чтобы снести мне голову из фамильного ружья?

— Puta! [ шлюха] — раздался из открытого окошка справа от меня какой-то странный, неестественный, хриплый голос.

«Пута»? Латиносы в кино обычно так обзываются. Испанский язык — это или собственно Испания, или Латинская Америка.

— Maricon! [ гомосексуалист]

Это слово мне незнакомо, но едва ли оно означает вежливое приглашение зайти на чай.

— Экскьюз ми? — попробовал я наладить контакт.

— Joder! Joder! [ твою мать]– ответил голос и засвистел.