Королевский фаворит - Феваль Поль Анри - Страница 3

• Предыдущая
• 3/56
• Следующая

В первые годы несовершеннолетия Альфонса королева твердой рукой правила делами государства, но по мере того, как король приближался к совершеннолетию, она мало-помалу стала удаляться от дел, не отказываясь, однако, от верховной власти, но почти всецело предаваясь своей суровой набожности. Удалившись в монастырь Божьей Матери, она только тогда принимала участие в делах, когда настойчиво требовали ее совета.

Из уважения и любви к королеве-матери от нее скрывали большую часть проступков ее старшего сына, число которых, однако, непрестанно увеличивалось. В своем неведении она старалась глядеть на него, как на молодого человека слабого умом и мало способного управлять делами государства, хотя начинала понимать, что в его сердце гнездятся все пороки и что на всем полуострове нет другого такого развратника.

Безумный эдикт, при обнародовании которого мы присутствовали, не был в то время вещью необыкновенною. Каждый день Лиссабон был свидетелем какого-нибудь зрелища а этом роде, придуманного Конти для развлечения сумасшедшего Альфонса. Но это были еще пустяки, с наступлением ночи в городе творились ужасные вещи.

Конти образовал многочисленный отряд, называвшийся королевским корпусом, и разделил его на две части, облачив каждую в свою амуницию. Одна часть одевалась в красный костюм с белыми отворотами и называлась» твердыми «. Это были пехотинцы. Солдаты другой части назывались» хвастунами «. Они носили верхнее платье, панталоны и шапку небесно-голубого цвета, усеянные серебряными звездами, а на шапке красовался серебряный полумесяц, словно у магометан. Их называли также обжорами — за привычки, и рыцарями небесного свода — по их костюму; последнее название они сами приписывали себе. Этот отряд обжор, или» хвастунов» набирался из негодяев всех наций. Достаточно было быть в него принятым, чтобы тем самым получить как бы патент на мошенничество.

Днем «твердые»и «хвастуны» носили костюм дворцовой гвардии, только с маленькой серебряной звездой на шапке для отличия. Наш благородный друг Асканио Макароне дель Аквамонда принадлежал к этому почтенному корпусу, высшее начальствование над которым принадлежало Конти.

Благодаря этому королевскому корпусу очень часто по ночам на улицах Лиссабона происходила странная забава. В одиннадцать часов, через час после тушения огня, начиналась королевская охота, вещь невероятная, если бы история Португалии не указывала на нее, как на факт. «Твердые»и «хвастуны» рассыпались по улицам и перекресткам Лиссабона, как охотник в лесу в ожидании дичи, и если какая-нибудь припозднившаяся горожанка возвращалась домой, то горе ей! Рога трубили, «твердые» кидались, как собаки за дичью, «хвастуны» же, с королем во главе, вели охоту. Не было семейства, которое не страдало бы от какого-нибудь ужасного оскорбления. А португальцы мстительны!

Однако до сих пор любовь к старинной династии пересиливала неудовольствие. Горожане роптали и угрожали, но горожане всегда и везде угрожают и ропщут, беспокоиться было не о чем.

В начале 1662 года неудовольствие приняло более серьезный характер: ремесленные цехи соединились в общества, в которых обсуждалось положение дел. Все угрожало близким взрывом. Понятно, что королевский эдикт, о котором мы говорили, не мог способствовать успокоению умов. Это был акт бессовестной тирании, которому подобного не найдется в летописях других народов. Дома, открытые всю ночь, должны были сделаться жертвою шайки, которая во тьме рыскала по городу под предводительством самого короля. Запрещали зажигать фонари, и даже, вещь неслыханная в Португалии, носить оружие!

Все ремесленники и торговцы Лиссабона, люди обыкновенно миролюбивые, были доведены до крайности этим последним ударом. Вернувшись домой, они отвечали угрюмым молчанием на любопытные расспросы домашних. Говорят, что перед грозой вороны всегда молчат.

Монастырь лиссабонской Богоматери, расположенный напротив дворца Хабрегас, королевской резиденции, уже с давних пор привык принимать у себя знатных гостей. Королева, донна Луиза, искала некогда убежища в его стенах. Это было большое четырехугольное здание, с овальным двором внутри, окруженным двойною колоннадою. Королева-регентша, донна Луиза, полукоролева-полумонахиня выстроила длинную крытую галерею, соединявшую монастырь с дворцом. Таким образом она могла посвящать Богу каждую минуту, свободную от дела правления.

Королева занимала в монастыре келью, которая отличалась от других только своей величиной; обстановка ее была такая же простая, как и в келье обыкновенной монахини: постель, несколько стульев, скамеечка перед распятием и образ святого Антуана, патрона города Лиссабона, составляли все убранство комнаты, стены, покрытые старыми гербами, между которыми преобладал Браганский крест, еще более скрадывали слабый луч света, едва пробивавшийся через высокое узкое окно.

В этой комнате мы находим Луизу Гусман, вдову Иоанна Португальского.

В описываемое нами время королева уже начала стариться, но годы, посеребрившие ее волосы, не смогли изменить ее величественную походку и гордое выражение лица. Она еще сияла той красотой, которая бывает только под диадемой.

Люди видели в ней женщину с твердым характером, мужественной душой, женщину, в минуту опасности взявшуюся за меч, за который не решился взяться ее супруг, женщину, которой достался трон, но которая предпочла остаться скромной вдовой и верноподданной.

Королева беседовала с двумя дамами, одна из них, уже пожилая, но еще сохранившая следы замечательной красоты, была немного похожа на королеву! Та же внешняя суровость, такой же гордый взгляд.

Ее называли донна Химена Васконселлос-Суза, графиня Кастельмелор.

Другая — семнадцатилетняя молодая девушка. Ее прелестное личико почти исчезало под черной кружевной вуалью. Обыкновенно она лишь украдкой поглядывала на королеву, и в ее взгляде выражалось глубочайшее восхищение, смешанное с боязнью и любовью. Донна Инесса Кадоваль, сирота, единственная дочь герцога Кадоваль, была самой богатой наследницей во всей Португалии. Ее родственница, вдовствующая графиня Кастельмелор, по происхождению тоже из дома Кадоваль, уже два года была ее опекуншей.

Донна Химена стояла на коленях перед королевой и держала ее руки в своих. Инесса сидела на скамейке у ее ног.

— Химена, — говорила королева, — я уже давно желала тебя видеть, дочь моя. Увы! Ты тоже теперь овдовела…

— Ваше величество и ваш сын, король, потеряли верного подданного, — сказала графиня, стараясь быть спокойной, но по щекам ее медленно покатились слезы. — Я же… я потеряла…

Она не смогла договорить, голова ее бессильно опустилась на грудь. Королева наклонилась и поцеловала ее в лоб.

— Благодарю вас, государыня, — сказала графиня, выпрямляясь. — Бог оставил мне двух сыновей.

— По-прежнему тверда и благочестива! — прошептала королева. — Бог благословил ее, дав ей сыновей, достойных ее… Говори мне о твоих сыновьях, — прибавила она, — так же ли они похожи друг на друга, как в детстве?

— Все так же, государыня.

— Сердцем так же, как и лицом, я надеюсь… Это удивительное сходство. Я никогда не могла отличить моего крестника Луи от его брата, это было одно лицо, один рост, один голос, так что, не будучи в состоянии узнать моего крестника, я начала любить их обоих одинаково.

Графиня с почтительной нежностью поцеловала руку королевы, которая продолжала:

— Я их люблю потому, что они твои дети, Химена, Разве не ты воспитала мою дорогую Катерину? В то время как заботы по управлению государством всецело поглощали меня, ты заботилась о ней и учила ее любить меня… Не вы, а я должна быть вам благодарна, графиня.

Сказав это, донна Луиза провела ладонью по лицу. Воспоминание о дочери навело ее на горькие мысли. Катерина Браганская, ее дочь, только что уехала в Лондон и разделила с Карлом Стюартом английский трон. Всем известно, насколько этот союз был печален и исполнен тяжких испытаний для Катерины. Может быть, она уже успела известить мать о своих разочарованиях и оскорбительном равнодушии развратного Карла?

• Предыдущая
• 3/56
• Следующая