Королевские бастарды - Феваль Поль Анри - Страница 54

• Предыдущая
• 54/82
• Следующая

На груди у Ле-Маншо кровоточила рана, вернее, глубокая царапина: нож скользнул по ребрам.

– Метил в сердце, – тихо проговорил Клеман.

– Кто? – спросил молодой человек.

Клеман расхохотался. Жутью веяло от этого смеха и от лица, превратившегося к кровавое месиво.

– Я вам все скажу, господин Пистолет, – ответил Ле-Маншо. – Хоть они и твердят, что вы легавый. У него, знаете ли, целая куча имен: Тюпинье, камнерез, Майотт, маркиз, Кадэ-Любимчик, госпожа Жафрэ, – и одному Богу известно, как этот негодяй назовет себя завтра. Но это будет его последнее имя! Он хотел довести меня до бешенства – и он своего добился. Сейчас мне хочется выгрызть ему сердце. Ничего лучшего я пока придумать не могу. Но я еще придумаю, и он пожалеет, что родился на свет!

Эшалот, оставшийся после ухода Кадэ-Любимчика в одиночестве, казалось, вырос на целую голову. Одну руку он сунул в дырявый карман своего лоскутного халата, другую упер в бок. Картина! – произнес Эшалот. – Я представляю, как забегают мысли в глубинах моего мозга в тот миг, когда я увижу, что тайна вырвалась на волю и взмыла над самыми высокими деревьями девственного леса, в тени которых пряталась столько лет. Правда, мне самому подошел бы более мирный секрет, связанный с каким-нибудь тихим семейством, удалившимся в свой родовой замок среди полей и рощ, а не эта сложная история со множеством декораций, вроде как у старика Франческо в третьем действии «Мнимого отшельника на Этне». Выгодно, но уж очень опасно! Я же должен служить образцом спокойствия и добронравия для молодежи, а сам собираюсь воспользоваться кучей пакостей, хоть и не намерен уронить своей чести!

Эшалот, гордо вскинув голову, сделал несколько шагов по своей тесной комнатенке, но вскоре его сияющее самодовольством лицо несколько омрачилось.

– Нет, я не проник в суть этой тайны! – грустно вздохнул он. – Но предложения господина Тюпинье и мои собственные подозрения проливают некоторый свет… Черт побери! Все-таки я ничего не понимаю. И вместе с тем ясно, что в нынешних обстоятельствах разгадка имеет особое значение… Ах, Господи! Будь я поученее!

Эшалот со всего размаху хлопнул ладонью по потертому бумажнику и вновь вытащил потрепанный листок, который стал за долгие годы в романтическом воображении нашего добряка кладезем всех его надежд и упований.

Эшалот принялся читать:

– Petratsubeondessimat…Petrat, без сомнения, имя человека. Какого? Нужна сообразительность Симилора, чтобы это понять. Итальянский это или китайский? «Нантанкет», как говорили на нижнебретонском в «Привидении из Конкарно», где Лаферьер так мило играл утопленника… Subel Черт побери! Ладно, посмотрим: ondessimat или Onde и Simat. Мужчина и женщина? Ищи, думай! Filihitaire – почти что по-французски… Siam… от них родились близнецы. Re—gommedomussehantaitJeanneHuam… а это, черт возьми, понятно! Они любили друг друга, эти двое Kuheritez.. – Родословная де Кларов, черт побери! Heritetf. Ну хорошо, пусть так! Но какова манера изложения? Ну и ну! У меня просто голова идет кругом! Кстати, а не разбудить ли мне малышку и не подумать ли нам вдвоем? Ее это больше касается, чем меня, она ж что-то вроде дитяти, украденного в горах цыганами. Пойду-ка позову ее.

Эшалот нажал кнопку возле двери, расположенной напротив входа, и она отодвинулась; открылся шкаф еще меньший, чем спальня хозяина балагана.

Фургон Эшалота был невелик, но обычно эти домики на колесах устроены необыкновенно умно. Второй шкаф был когда-то убежищем неблагодарного Саладена.

Эшалот, чувствительный от природы, не мог удержаться от очередного монолога.

– Многообещающий ребенок, а теперь беглец, – вздохнул владелец балагана перед приоткрытой дверью, – вот каким воздухом дышал ты во времена своего невинного детства! Провидение само покарает тебя за те пакости, которые ты устраивал мне без числа и меры с тех пор, как я кормил тебя из рожка, будто материнской грудью, и рожок мой был куда добротнее, чем соска из аптеки. Накануне того дня, когда мне должно было достаться богатство, с которым я бы удалился на покой, ты имел глупость покинуть меня.:. Как это было нелепо с твоей стороны!

Впоследствии норка Саладена сделалась комнаткой Лиретты. А Лиретта, по мнению Эшалота, должна была давным-давно спать, вернувшись домой в десять часов (известно откуда), а сейчас у папаши Латюиля уже пробило полночь.

Однако сквозь щель лился яркий свет.

Не нужно удивляться, читатель, что после того, как мы предоставили подходящую щель любопытному Кадэ-Любимчику, мы и сами теперь пользуемся щелью, заглядывая к Лиретте. Дело в том, что жилище Эшалота состояло из сплошных щелей, это сооружение можно было бы даже назвать домом без стен.

Эшалот недовольно подумал:

«Портит себе глаза, читая выдумки Поль де Кока, „Атала“ или „Мушкетеров“. Театр, я еще понимаю, но тратить время на книги?!»

И он приник к самой большой щели, через которую легко прошел бы самый толстый палец.

И как же Эшалот был изумлен!

– «Ослиная шкура», да и только! – пробормотал он, округлившимися глазами глядя на девушку.

Лиретта сидела у своего рабочего столика; возле нее стояла лампа и светила вовсю.

Сон настиг Лиретту, когда она прилаживала бант к элегантному пояску из черной тафты – точно такому же, как на модной картинке, которая лежала перед девушкой на столике.

Но поясок был только мелкой деталью картины, изумившей Эшалота.

Волшебницы иголки редки в бедных ярмарочных балаганах, где зачастую царит артистическая лень, но все-таки и здесь они встречаются. Итак, я могу назвать один из самых прославленных домов моды, которым руководит бывшая плясунья на канате…

В картине, открывшейся Эшалоту, самым удивительным было платье, которое он впервые увидел на своей воспитаннице.

Элегантнейшее платье из черной тафты сшито так, словно его заказывали в знаменитой мастерской всепобедительного Вортса.

Простое платье, завораживающее своей простотой, среди окружающей скудости казалось безумием роскоши.

И если бы вы только могли видеть, как хороша в нем была Лиретта! Она провела влажным гребнем по своим темным волосам, и этого одного-единственного прикосновения хватило для чудесной прически. Ее бледное личико с тонкими, чуть дерзкими чертами тонуло в волнах пушистых и источающих удивительный аромат эбеновых волос. Сон застиг ее, когда она воткнула в шелк свою иголку, – улыбчивый сон, удивляющий ребенка возможностью проснуться юной женщиной.

Возможно, Эшалот не мог в полной мере оценить очарования этой картины, однако нос он почесал с видом знатока и принялся размышлять вслух:

– На кого же похожа эта девочка? Прелесть да и только! Хотя капелька зеленого и чуточку красного не помешали бы, а то уж чересчур мрачно.

Он совсем было приготовился войти, но задумался и остановился.

Нос он уже почесал и теперь чесал ухо, задавая себе вопрос:

– Неужели она пожертвовала своей честью?

Понимал ли он это слово так, как понимали его дон Диего и Родриг? Мы не знаем.

Но с другой стороны, мы тоже не знаем, каким именно словом пользовались эти два испанских бахвала на своем испанском языке. Великий Корнель очистил и упорядочил поэзию Гильема де Кастро, отца Сида.

Произнося свой знаменательный вопрос, Эшалот, похоже, был несколько возмущен и вместе с тем он улыбался, и даже очень весело.

Он принадлежал своему веку.

Сам того не подозревая, он разделял современную философию, которая смотрит на все со снисходительной прохладцей, благодаря чему пьесы с адюльтером приносят доход не меньший, чем железная дорога.

Эшалот вполне был способен создать этическую систему на уровне театра Жимназ, вот только орфография у него хромала.

Приоткрываемая дверь заскрипела, и Лиретта проснулась. Увидев Эшалота, она смутилась, но тут же рассмеялась, скрывая таким образом свое смущение. А когда вдруг вспомнила, что она в нарядном платье, покраснела до корней волос.

• Предыдущая
• 54/82
• Следующая