Роза в цвету - Олкотт Луиза Мэй - Страница 28

– Но, Фиби, на деле я улыбалась по возможности мило, потому что знала – ты просто напугана! – решительно возразила Роза.

– Да, верно, но в улыбке твоей было столько жалости, а не гордости, которой я ждала, что я забилась в этот темный уголок возле органа – и мне хотелось просто себя убить. Как я злилась, как страдала! Сжала зубы, стиснула кулаки и дала себе слово, что следующую арию исполню как положено, а если нет, в жизни не спою больше ни ноты. К моменту выхода я уже впала в полное отчаяние и была готова почти на все, ведь помнила, что он сидит в зале. Плохо помню, как все прошло, самой мне казалось, что я вся превратилась в голос, отпустила себя, попыталась забыть обо всем, кроме одного: в зале сидят два человека, которых я не могу разочаровать, даже если умру к концу выступления.

– Ах, Фиби, ты выступила великолепно! Я едва не расплакалась, и какое счастье было увидеть, что ты снова стала самой собой!

– А что он? – прошептала Фиби, полускрыв лицо за подлокотником кресла.

– Он ни слова не сказал, но я видела, как у него дрожат губы, как сияют глаза, – было ясно, что он счастливее всех, кто сидит в этом зале, и я не сомневалась: он считает, что ты более чем достойна стать его женой, и намерен в ближайшее время с тобой объясниться.

Фиби немного помолчала, видимо, для нее большой успех затмил малый, а еще ее утешала мысль, что Роза права.

– Он прислал мне букет, зашел за мной и по дороге домой показал, что все мои в нем сомнения совершенно напрасны. Не проси пересказывать эту часть, знай лишь, что в тот миг я была счастливее всех на свете.

И Фиби снова скрыла лицо, растроганное и мокрое от слез, которые внезапно полились тихим летним дождем.

Роза не стала их останавливать, лишь молча гладила склоненную головку, гадая – а собственные ее глаза тоже были полны слез и тоски, – что это за загадочная страсть, которая способна растрогать, облагородить и украсить любого, кого осенит своим крылом.

Тут часы на камине не к месту пробили одиннадцать, разорвав наступившую тишину, и напомнили Фиби о том, что здесь не место предаваться нежным грезам. Она вздрогнула, утерла слезы и решительно произнесла:

– Ну, довольно на сегодня. Ложись спать со спокойной душой, утро вечера мудренее.

– Но, Фиби, скажи хоть, что ты ему ответила! – воскликнула Роза, будто ребенок, которому не досказали сказку перед сном.

– Я ему отказала.

– Ах! Ну, ничего, ты со временем передумаешь, в этом я совершенно уверена, а пока смотри сны о нем, я не стану тебе мешать. Мы, Кэмпбеллы, гордимся тем, что происходим от Роберта Брюса, и все же у родичей моих достаточно здравого смысла, а еще они очень тебя любят, в чем ты завтра убедишься.

– Возможно. – И, поцеловав подругу на ночь, бедная Фиби вышла и до рассвета пролежала без сна.

Роза хотела облегчить Фиби следующий шаг, поэтому встала до зари и проскользнула в спальню к бабушке Биби – пожилая дама еще даже и капор не успела надеть.

– Бабуля, у меня отличная новость, давай, пока ты слушаешь, я расчешу тебе волосы – ты ведь мне позволишь? – начала Роза, прекрасно зная, что именно эту процедуру бабушка считает особо умиротворяющей.

– Хорошо, милочка, но не слишком тщательно, я уже опаздываю, нужно бежать вниз, а то Джейн все перепутает, у меня душа не на месте, если солонки поставили криво, забыли про ситечки для чайников и не проветрили газету твоего дядюшки, – ответствовала бабушка Изобилия, поспешно разворачивая папильотки на седых висках.

Водя щеткой по поредевшим бабушкиным волосам, Роза искусно подвела свой рассказ к апогею – описала смятение Фиби и героические усилия его побороть; букет, который ей послал Арчи; поведала, как Стив обо всем забыл, а славный предусмотрительный Арчи занял его место. Пока все шло хорошо, бабушка проявляла живой интерес, сочувствие и одобрение, но вот Роза как бы между прочим добавила:

– Ну а по дороге домой он признался, что любит ее.

И тут ей пришлось выпустить седые локоны, потому что пожилая дама обернулась – завитки у нее на голове стояли дыбом – и с неприкрытым ужасом вскричала:

– Роза, неужели правда?

– Чистая правда, бабушка. Он такими вещами не шутит.

– Спаси нас, Господи! И что теперь делать?

– Да ничего, радоваться, как подобает, и поздравить их обоих, как только она даст согласие.

– Ты хочешь сказать, она не приняла его предложения тут же?

– И не примет, если мы не дадим понять, что для нас она ничем не хуже любой знатной наследницы; и по-моему, она совершенно права.

– Слава Богу, она не лишена благоразумия. Разумеется, мы не можем на такое пойти, и я крайне удивлена тем, что Арчи столь безрассудно забыл о своем долге перед семьей. Подай мне капор, дитя, я должна немедленно переговорить с Алеком.

И бабушка Биби одним энергичным движением скрутила волосы в кичку на затылке.

– Только не кори никого, бабуля, и помни, что Фиби ни в чем не виновата. Она сама лишь недавно поняла, что к чему, и сразу стала готовиться к отъезду, – умоляющим голосом произнесла Роза.

– Давно нужно было ее отсюда услать. Я, как увидела, какой она смазливой выросла, сразу сказала Саре, что тут недалеко до беды, – и вот вам беда, да еще какая. Ах ты ж господи! И чем только эта молодежь думает?

– Но вряд ли кто-то станет им препятствовать, если дядя Джем и тетя Джесси одобрят выбор сына, а еще мне кажется, очень нехорошо бранить бедную Фиби за то, что она у нас воспитанная, красивая и добрая – мы ведь очень многое для этого сделали.

– Деточка, ты пока в этих вещах не разбираешься, но могла бы понять, в чем состоит твой долг перед семьей, и предпринять необходимые шаги для сохранения нашего честного имени. Что, как ты думаешь, сказала бы наша достопочтенная родоначальница леди Маргарет, если бы узнала, что старший сын в семье решил взять жену из работного дома?

При этих словах бабушка Биби едва ли не испуганно подняла глаза на один из каменнолицых портретов, которыми были увешаны стены ее комнаты: она будто бы просила прощения у матроны с суровым носом, которая пучила глаза из-под синей нахлобучки для чайника, служившей ей головным убором.

– Поскольку леди Маргарет уже лет двести как умерла, лично мне решительно все равно, что она скажет, тем более что, судя по виду, она была особой недалекой и заносчивой. Зато меня очень волнует мнение мисс Изобилии Кэмпбелл, ибо она женщина рассудительная, добросердечная, деликатная; эта милейшая пожилая дама и мухи не обидит, и уж во всяком случае не обидит добропорядочную и преданную нам девушку, которая стала мне названой сестрой. Или обидит? – продолжала улещивать бабушку Роза, прекрасно зная, что именно ее слово весомее всех остальных.

Но мисс Изобилия успела надеть капор и, соответственно, сильнее прежнего укрепилась в своих женских правах: она не только воинственно сдвинула свой головной убор на самый затылок, но еще и решительно покачала головой, расправила белый накрахмаленный передник и встала, готовая к бою.

– Роза, я намерена исполнить свой долг и от остальных ожидаю того же. А сейчас ни слова больше, мне необходимо осмыслить случившееся – твое сообщение свалилось как снег на голову и требует вдумчивого подхода.

После этих вовсе для нее не характерных высокопарных фраз пожилая дама воздела руку с ключами и засеменила прочь, внучка же зашагала следом, не понимая, судя по взволнованному выражению лица, помогло ли хоть чем-то ее заступничество.

Услышав в кабинете голос Фиби, Роза вздохнула с облегчением: она не сомневалась, что дядя Алек примет их сторону и все окончится хорошо. Однако за завтраком тучи сгустились пуще прежнего: хмурый взгляд и бледные щеки Фиби не сулили ничего хорошего, а доктор Алек принял вид беспристрастного судьи и лишь время от времени бросал на Розу вопросительные взгляды, будто любопытствуя, как она приняла последние новости.

За столом ощущалась неловкость, хотя все пытались это скрывать и с деланым интересом обсуждали события предыдущего вечера. Однако сказанное накануне разрушило былой мир – так камушек, брошенный в тихий омут, далеко рассылает по его поверхности тревожную зыбь. Бабушка Биби старательно «осмысляла случившееся» и по ходу дела роняла и переворачивала все, к чему прикасалась, – в результате на чайном подносе у нее воцарился прискорбный хаос. Доктор Алек погрузился в чтение газеты; Роза, посыпав овсянку солью вместо сахара, рассеянно отправляла ее в рот, и ей казалось, что все сущее утратило сладость; что до Фиби, она некоторое время давилась чаем и крошила булочку, а потом извинилась и ушла, твердо решив про себя, что не будет яблоком раздора внутри столь любимого ею семейства.