Роза в цвету - Олкотт Луиза Мэй - Страница 23

– Ах, Мак! Сказать такое Эмме, для которой следовать всем модным веяниям – дело жизни, а в тот вечер она особенно расстаралась! И как она ответила? – воскликнула Роза, испытывая искреннее сочувствие к обеим сторонам.

– Взвилась на дыбы и бросила на меня убийственный взгляд.

– А ты что?

– Прикусил язык, но только попал из огня да в полымя. Следуя ее примеру, я сменил тему и заговорил о благотворительном концерте для сирот, а когда она принялась лепетать про «маленьких душечек», я посоветовал ей усыновить одну из этих душечек, а потом выразил свое удивление, почему молодые дамы так не поступают, а вместо этого трясутся над всякими кошечками и собачками.

– О несчастный! Она обожает свою болонку, а детей терпеть не может, – сообщила Роза.

– Ну и дура. Ладно, я ей высказал все, что об этом думаю, и ей это наверняка пошло на пользу, потому что потом я еще добавил, что это будет не просто очень благородный поступок, но и прекрасная подготовка к тем временам, когда у нее появятся собственные маленькие душечки. Ты ведь знаешь, что эти бедняжки часто погибают исключительно из-за невежества их матерей, – добавил Мак с такой серьезностью, что Роза не решилась даже улыбнуться.

– Я как представлю себе Эмму, у которой под мышкой младенец из бедной семьи, а не ее ненаглядный Тото… – начал Стив, восторженно прокрутившись на стульчике.

– И как, понравился ей ваш совет, месье Бестактность? – поинтересовалась Роза, горько сожалея о том, что не присутствовала при этой сцене.

– Нет, она громко ахнула и произнесла: «Ах господи боже мой, какой же вы, мистер Кэмпбелл, зануда! Я попрошу вас отвести меня к моей матушке». Что я и сделал с величайшим облегчением. Да чтоб я еще хоть раз вправил ее болонке вывихнутую лапу, – закончил Мак, мрачно покачав головой.

– Ну, не важно. Тебе просто не повезло с собеседницей. Не думай, что все девушки так глупы. Могу познакомить тебя с десятком других, вполне здравомыслящих, – с ними можно поговорить о новаторстве в женской одежде, о благотворительности, и они оценят греческую трагедию, если ты изобразишь им хор, как изобразил мне, – попыталась утешить кузена Роза, потому что Стив продолжал насмешничать.

– Представь мне, пожалуйста, список, я сведу с ними знакомство. Уж если тебя заставляют крутиться волчком, нужно получать от этого хоть какую-то награду.

– С превеликой радостью, а если ты научишься хорошо танцевать, тебе будет очень приятно в их обществе и ты сам не заметишь, как начнешь получать удовольствие от балов.

– Мне не бывать «законодателем вкусов и привычек», как вот Денди, но я буду очень стараться: вот только если бы мне предоставили хоть какой-то выбор, я бы лучше ходил по улицам с шарманкой и обезьянкой, – сокрушенно объявил Мак.

– Премного благодарна за комплимент. – Роза присела в глубоком реверансе.

Стив же воскликнул:

– Ну вот, опять грубит! – таким укоряющим тоном, что несчастный запоздало припомнил о том, что именно его Роза выбрала себе в сопровождающие.

– Ах, прости, я больше не буду! – И с комическим отчаянием откинув в сторону газету, Мак вышел из зала, декламируя голосом трагика слова Кассандры: «Аполлон, Аполлон! Страж путей, погубитель мой! Второй своей стрелою ты сразил меня! О, горькая судьба! Удел многострадальный!»

Роза приобретала новый опыт и открывала для себя новые горизонты; тем же самым, правда не столь бурно, занималась и Фиби. Но хотя они каждый день обменивались перед сном своими впечатлениями, некоторые темы никогда не поднимались, в результате у каждой был собственный мирок, в который не проникал даже дружеский взгляд.

Роза жила в вихре веселья, Фиби – в объятиях счастья. Обе часто появлялись на людях, ибо прекрасный голос Фиби рады были слышать везде, и всегда находились охотники покровительствовать певице, хотя далеко не все замечали в ней женщину. Фиби это сознавала и даже не пыталась заявить о себе в этом качестве, ей достаточно было знать, что те, чье мнение для нее важно, отдают ей должное; в мечтах она думала о том времени, когда с приличествующим достоинством займет место, предначертанное ей в жизни.

В некоторых вещах Фиби была горячей гордячкой, в других – смиренной, как дитя; а поскольку год от году у нее становилось все меньше возможностей выполнять любимые обязанности и ей все больше приходилось полагаться на покровительство, которого ни от кого другого она бы не потерпела, зависимость стала ее тяготить, и облегчить эту тягость не могла даже самая горячая благодарность. Раньше все было просто: дети играли вместе и в их изолированном мирке не существовало препятствий, которые омрачили бы их дружбу. Теперь же они стали женщинами, каждая встала на собственный путь, и, как это ни горько, им приходилось признать, что в недалеком будущем их ждет разлука.

Еще за границей было решено, что после возвращения Фиби попытается поставить свой талант себе на службу. Только на таких условиях согласилась она принять плату за обучение, которое и подготовило ее к столь чаемой ею независимости. Фиби сполна воспользовалась возможностями, которые столь щедро предоставлялись ей и на родине, и за границей, и теперь она готова была доказать, что все эти усилия были не напрасны. Камерный успех в гостиных и похвалы благорасположенных друзей сильно ее воодушевили, и Фиби пришла к выводу, что может отправляться в большой мир, чтобы начать там карьеру концертной певицы – выше она не замахивалась.

В это самое время всеобщий интерес вызвал некий приют для девочек-сирот – его не могли достроить из-за недостатка средств. Кэмпбеллы внесли в это начинание солидный вклад и продолжали ратовать за то, чтобы это крайне необходимое дело было доведено до конца. С этой целью было проведено несколько благотворительных ярмарок и дан ряд концертов. Роза с пылом отдавалась этой работе и предложила дать Фиби возможность дебютировать на последнем концерте, особенно значимом, потому что на него предполагалось привести самих сирот, чтобы они своим невинно-беспомощным видом поведали о собственных горестях, а также тронули бы сердца зрителей нехитрым пением.

Некоторые из членов семьи опасались, что Фиби станет возражать против того, чтобы дебютировать в столь непритязательной обстановке, но Роза знала ее лучше других и попала в точку, потому что в ответ на ее предложение Фиби с готовностью ответила:

– Разве могу я себе представить более подходящее место и время для первого появления перед публикой, чем в окружении своих сестричек по несчастью? Я вложу в свое пение всю душу – вот только позволь мне выступить с ними вместе, чтобы вокруг меня не поднимали никакого шума.

– Все будет так, как ты скажешь, а поскольку, кроме тебя и девочек, выступающих почти нет, я прослежу, чтобы все было сделано по твоему желанию, – пообещала Роза.

Ее решение оказалось весьма предусмотрительным, потому что остальные члены семьи, взбудораженные тем, что «у нашей Фиби дебют», устроили бы его с большой помпой, если бы не сопротивление самих девушек. Тетя Клара пришла в ужас, потому что вместо пышного наряда Фиби решила надеть простое бордовое платье из мериносовой шерсти, с рюшами на вороте и на манжетах – в нем она более или менее сливалась с другими сиротками, облаченными в шерстяные платьица и белые фартучки. Бабушка Изобилия хотела устроить после концерта небольшой праздничный ужин, но Фиби уговорила ее потратить те же усилия на рождественский ужин для сирот. Мальчики собирались закидать сцену цветами, а Чарли потребовал, чтобы ему позволили вывести певицу на сцену. Фиби со слезами на глазах отклонила это великодушное предложение, проникновенно пояснив:

– Лучше мне с самого начала рассчитывать только на себя, как придется и дальше. Право же, мистер Чарли, лучше я выйду на сцену одна, уж больно вы будете среди нас не на месте и испортите то жалостливое впечатление, которое мы должны произвести. – И тут сквозь слезы проглянула улыбка, потому что Фиби посмотрела на стоявшего перед ней щеголя и подумала про коричневые платьица и переднички.