Сапер. Том IV (СИ) - Линник Сергей - Страница 33

Салоимский не спеша выпил чай, съел бутербродик. Ага, майору госбезопасности с маслом сделали, икоркой красной сверху посыпали. Наверное, знают вкусы начальства.

— Ну что же, давайте займемся нашим вопросом, — сказал Иван Тимофеевич, сдвигая поднос с пустым стаканом на край стола. — Петр Николаевич, не в службу, переставьте на подоконник, что ли, чтобы не мешало.

Я, не вставая со стула, ткнул поднос к окну. Вроде упасть не должен. Ладно, не про чекистские стаканы сейчас думать надо. Я молча уставился на Салоимского. Да, суровый мужик, у него на лбу написано, что таких, как я, он на завтрак по пять штук, не разжевывая потребляет. Еще говорить не начали, а мне уже признаться в чем-нибудь хочется.

— Поступил к нам очень неприятный сигнал, — начал, наконец, майор, открывая тоненькую папочку. — Надо разобраться, чтобы не висело оно, такое, я бы сказал, несуразное обвинение. Согласны?

Я кивнул, будто мое мнение здесь кого-то интересовало.

— Вот ваш рапорт на имя майора Мельникова, — он достал из папочки мое совместное с Авдеевым сочинение. — Вот рапорт на имя командующего фронтом, — на свет божий появился еще один опус. Оба документа были соответствующе зарегистрированы, резолюции синим карандашом присутствовали. Короче, всё чин чином, настоящее. — Вы же писали это, товарищ полковник?

— Похоже на то. Вы извините, товарищ майор госбезопасности, но я после болезни не совсем восстановился… Зрение подводит немного, особенно вблизи. Не вижу просто документы подробно отсюда.

— Да вы что, Петр Николаевич! — вроде как возмутился Салоимский. — Никто вас ни в чем не обвиняет! Бросьте, у нас же не допрос, видите, я и протокол не веду. Беседуем, как два сослуживца. Одно дело делаем! Так что давайте без чинов, просто поговорим! Вот ваши рапорта, посмотрите!

Плавали, знаем. Кум на зоне любил такие подкаты. Уж не знаю, может, на курсах каких им такое рассказывали, чтобы пытались допрос замаскировать под доверительную беседу. С трудом представляю, что кто-нибудь ведется на такую дешевку.

— Да, мои, — отодвинул я листики.

— Не будем выяснять такую мелочь, как дата написания рапорта на имя комфронта, — улыбнулся Иван Тимофеевич. — Ваши доверительные отношения с адъютантом Масюком известны. Не в этом дело, — поднял он руки, останавливая мою реплику. — Говорю же, оформлено всё замечательно, нарушений нет. Но давайте еще раз пройдемся по событиям. Итак, товарищ Кирпонос сообщил вам, что не против общения с американской журналисткой, и вы обговорили с ним темы, которые разрешено затрагивать, и от которых следует уклониться.

— Так и было, — сказал я.

— Но вы не согласовали это с начальником особого отдела фронта, так как его не смогли найти на месте?

— Да.

— А как вы могли не заметить майора Мельникова, который постоянно находился рядом с командующим, начиная с момента встречи с делегацией американцев, и заканчивая эпизодом, когда вам дали разрешение на интервью?

— Не могу знать, может, он отошел на время. Я после болезни…

— Помню, Петр Николаевич, не восстановились. Ну так и быть, сочтем, что Дмитрий Иванович отлучился на пару минут. Мало ли, в уборную пошел. Но что вы скажете об эпизоде, который вы в рапорт не включили?

— В смысле? Все значимые события включил.

— А вступление с американкой в половую связь? Ай да Петр Николаевич, а вы ходок, значит! — шутливо погрозил он мне пальцем.

— Мне, конечно, лестно слышать такую оценку… но нет, с американкой не случилось, — развел я руками.

— Давайте, вы пока помолчите. Вот в ваших же интересах, — серьезно, что совсем не вязалось с почти игривым замечанием перед этим, вдруг сказал Салоимский. — Имеются свидетельские показания, что вы вдвоем с ней зашли в землянку, и находились там довольно продолжительное время. И звуки оттуда раздавались… я даже позавидовал немного, когда мне описывали. Да, вот, — и он выудил из папочки бумагу с машинописным текстом, третий экземпляр, наверное, буквы были бледные, текст еле угадывался. — Американка потом писала своей подруге, что имела приключение с настоящим русским медведем. Это кто ее там заломал так? Точно не я.

— Да кто ж ее знает. Может, придумала. Знаете, приключение в чужой стране. Фантазия богатая. Журналистка опять же. А в землянку я к ней на минуту буквально зашел, показать как лампу зажечь. Кто там что слышал — не знаю. Ничего у меня с американкой не было.

Если уж начал врать, то первоначальной версии надо держаться до конца. Потому что если будешь юлить и вспоминать новые детали — завалишься сразу. Даже если все будут говорить, что ты врешь, не меняй первоначальный рассказ. Так и помнить лучше, и сбить тебя с толку труднее. А Салоимскому если хочется, пусть пытается доказать обратное. Замысел понятен. Всем плевать, сколько раз и в каком виде у меня было с этой Меган. Важно другое — как только я скажу «да», тут же вылезет обвинение в шпионаже. Мол, завербовали, и так далее. Поэтому я буду стоять на своем до конца. Ничего, ребята, у меня упрямства хватит, не переживайте.

Майор мурыжил меня еще часа три. Иван Тимофеевич довольно быстро перестал притворяться моим лучшим другом. Дошли до угроз попортить судьбу жене и обвинений, что я хочу подставить Кирпоноса. Короче, сумбур вместо музыки. Ничего, это у него работа такая, я не в претензии. Вот только интересно, кто же там за веревочки дергает? Запорожец? Мельников? Кому я так сильно дорогу перешел?

Наконец, особист решил, что сегодня уже толку не будет. Бить меня у него разрешения не было, а интеллектом давить не получилось. Он поднялся, тяжело вздохнув, выбрался из-за стола, и открыл дверь.

— Эй, кто там? — крикнул он в коридор.

— Сержант Маврин, товарищ майор госбезопасности!

— Сопроводите задержанного на гауптвахту. И вызовите ко мне майора Шишлина.

Однако меня даже слегка удивила скорость, с которой я превратился из собеседника в задержанного. А мне и не сказали. Обидно даже.

Впрочем, на армейской губе вполне пристойно всё. Не знаю, как там для простых красноармейцев, а командирская камера — чисто санаторий. Две лежанки, довольно широкие, и вода стоит. И я один там оказался, никто в ухо не храпел, и закурить не просил. И шинелька лежит, чтобы укрыться можно было.

Вымотали меня особисты до самого предела, так что я даже попереживать особо не успел — лег и уснул. Но мозги работали, беспокойство никуда не делось, и я проснулся ни свет ни заря. Вещей у меня с собой не было — всё в землянке осталось, а в подменку я и не перекладывал ничего.

Встал и постучал в дверь. Хлипенькая, конечно, одно название. Зимой здесь, наверное, не очень. Хотя, где будет штаб четвертой армии, когда холода наступят? То-то и оно, на том месте другую губу изобразят.

— Чего? — совсем не по-уставному спросил часовой. И голос сиплый, дрых, наверное, подлец.

— Позови помначкара, пусть за вещами моими сходят. Мне умыться нечем.

— Не положено.

— Сынок, ты знаешь, кто я?

— Не положено, — заладил боец.

— Я — помощник командующего фронтом по особым поручениям. Как выйду отсюда, попрошу тебя, такого усердного, ко мне перевести. Будешь до самой победы в наряде по отхожим местам стоять, без выходных и праздников. Или еще что придумаю. Бегом за помощником!

Оно, конечно, неизвестно, выйду ли я, но часовой этого не знает. А менять комендантскую роту на непонятно что вряд ли захочет. Так что через пару минут я давал ценные указания сержанту Бобылеву, где там мой вещмешок и куда за формой сходить. Этот поумнее оказался, устав мне рассказывать не стал. Я же не оружие прошу принести, а мыльно-рыльные принадлежности.

Уже и завтрак мне притащили, из столовой для комсостава, а меня никто никуда не дернул. Спит Салоимский? Или занят чем-то более важным? После еды я потребовал прогулку. А что, мне тут света белого не видеть? Это красноармейцы вместе с младшими командирами пусть шагистикой занимаются, землю роют, или что там для них придумано. А мне положено спать, гулять, читать периодические издания и уставы, ну и думать, как я дошел до жизни такой. Ну и ждать, что и в этот раз Кирпонос меня спасет. Забрал же он в госпитале прямо с допроса. И никто не пикнул.