Королева-Малютка - Феваль Поль Анри - Страница 40

• Предыдущая
• 40/106
• Следующая

Независимо от того, ложными или истинными были сведения, сообщенные господином герцогом Глорьетте, – об отплытии в Америку некой труппы бродячих актеров, среди которых видели и Жюстину, – получены они были не в префектуре или в полицейском участке. Медор на сей раз желал увидеться с комиссаром не для того, чтобы узнать новости о Королеве-Малютке; не собирался он извещать и об исчезновении Лили – инстинкт подсказывал ему, что это бесполезно. Он поставил перед собой гораздо более легкую цель – ему просто нужно было узнать адрес господина герцога де Шав.

Ибо для бедного малого герцог де Шав и незнакомец, увезший Лили в красивой карете с гербами, были одним и тем же лицом.

Как мы знаем, он в этом не ошибался.

Получив адрес, он немедля направился во дворец господина герцога.

Здесь он узнал, что господин герцог со всеми домочадцами накануне вечером отбыл из Парижа, дабы вернуться в Бразилию.

Медор робко осведомился о молодой женщине, попытавшись обрисовать ее внешность. Ему ответили, что герцог женат на очень красивой герцогине, и выставили его за дверь.

Эта последняя деталь ввергла душу бедного Медора в смятение и неуверенность. Иначе он предложил бы Жюстену поехать в Америку.

Домой он пришел, понурив голову. Вчерашнее событие предстало перед ним в виде неразрешимой загадки.

Прошло несколько дней. Медор ничего не сказал Жюстену, который, поселившись по соседству, каждый день приходил, чтобы часами сидеть у колыбели. Они вообще ни о чем не говорили, исчерпав все темы для беседы.

Впрочем, однажды Жюстен нарушил молчание, рассказав о своей встрече с Лили и об их юной любви, – возможно, он был не вполне точен, ибо находился теперь во власти благоговейных воспоминаний, окрашенных вспыхнувшей в нем страстью.

Когда он дошел до приезда своей матери в трауре, обожаемой матери, которая сказала ему: «У меня нет никого, кроме тебя, сжалься надо мной», Медор ощутил такое смятение, какого не испытывал никогда в жизни.

Он не мог ни осудить, ни одобрить поведения Жюстена, последовавшего за матерью и отрекшегося тем самым от своего счастья. Даже те, кого бросили со дня рождения, способны понять, что такое материнская любовь.

И Медор проникся к Жюстену тем почтением, с каким простые души взирают на жертв рока.

Когда же он узнал, что Жюстен, подчиняясь другому отчаянному воплю: «Наша девочка потерялась…», оставил в безнадежном одиночестве мать, он, сжав свои громадные кулаки, прошептал:

– Значит, и счастливцам порой приходится страдать больше, чем нам!

Медор продолжал поиски, не в силах отказаться от своих смутных надежд. Как-то утром он отправился в Эпине, думая, что Лили, возможно, захочет увидеть еще раз райскую обитель, где познала столь сильное молодое чувство.

Но в этом месте влюбленные пары меняются постоянно. Никто уже не помнил юную семью.

А Жюстен погрузился в апатию, в которой было что-то аскетическое. Им владела лишь одна мысль, и она угадывалась даже в его душераздирающем молчании. Фотография кроткой женщины, укачивавшей неясное облачко, превратилась для него в некий символ, воплощавший нынешнюю судьбу Лили. Он представлял ее скрывшейся неведомо где или же бредущей по полям в приступе тихого помешательства с песней на устах – той песней, что мурлычут сумасшедшие матери дорогому призраку, возвращенному им безумием.

Или же видел ее мертвой.

Мертвая или сумасшедшая – он относился к ней с таким пылким обожанием, что это оказало неожиданное воздействие на Медора. Бедный малый теперь любил его.

Следует признать, что домовладельцам, как правило, нет никакого дела до всех этих романтических историй. Им нужна плата за жилье. Примерно через три недели, через двадцать четыре часа после истечения законного срока обжалования, на дверях дома появился небольшой листок. В нем извещалось о распродаже имущества мадам Лили.

Медор читал по складам с большим трудом. Жюстен вообще ничего не видел. Оба не заметили этого объявления.

Жюстен сильно сдал и менялся буквально на глазах. У него покраснели веки, он стал бледен и худ, он горбился по-стариковски и почти утерял свой прежний – столь благородный и изящный – облик. И появилась в нем еще одна особенность: каждое утро Медор видел, как он приходит – с потухшим взором, но неестественно веселый, а на впалых щеках у него горят яркие темно-красные пятна.

В такие моменты Жюстен говорил очень громко и был чрезмерно возбужден.

От одежды же его, уже изрядно потертой и испачканной, равно как от рук, волос и лица, веяло специфическим запахом горькой анисовой настойки.

Люди, подобные Медору, не отличаются очень тонким обонянием, но добрый малый все же два-три раза сказал себе:

– Он явно перебрал абсента, надо бы за ним присмотреть.

В течение дня оживление Жюстена шло на убыль. Он словно бы обмякал в кресле, причем с каждым часом все больше, так что к вечеру как бы впадал в спячку.

Распродажа началась лишь по истечении объявленного срока.

Это оказалось тяжким ударом и для Медора, и для Жюстена, поскольку они не были к этому готовы – для обоих словно настал конец всем надеждам. Оба удрученно взирали на нескольких кумушек, пришедших посмотреть вещи; они не находили слов, чтобы отвергнуть или хотя бы отсрочить подобное святотатство.

Выставить на продажу кровать Глорьетты и колыбельку Королевы-Малютки!

Но Жюстена наконец осенило. Ведь так просто было сказать:

– Я покупаю все.

Он хотел сохранить за собой и комнату, но ее уже успели сдать.

Переносить вещи взялся Медор. Бедное сердце его мучительно ныло. Ноги подгибались даже под самым незначительным грузом.

Жюстен помогал ему тащить мебель по улицам, наплевав на все приличия и правила хорошего тона.

С наступлением темноты все имущество Глорьетты перекочевало в жилище Жюстена, и тот сказал Медору:

– Чувствуйте себя здесь, как у нее. Приходите в любое время, когда захотите. Это ваш дом.

Медор поблагодарил и убежал прочь. Он задыхался от волнения. Жюстен остался один.

Медор вернулся в одиннадцать вечера. Сначала он ничего не разглядел и решил, что Жюстен спит. Лампа, которую забыли подкрутить, дымилась, не давая больше света.

Когда же бедный малый свыкся с темнотой, он увидел, что Жюстен лежит навзничь прямо на полу, с широко раскрытыми и налитыми кровью глазами.

Рядом с ним стояла колыбель, вновь превратившаяся в алтарь. На игрушках Королевы-Малютки покоился портрет Лили.

У ног Жюстена стояла пустая бутылка из-под абсента.

– О! – произнес Медор, отступив на шаг, словно при виде ядовитой змеи. – С этим надо кончать!

В руке Жюстена был зажат измятый конверт с широкой черной полосой и с почтовой маркой Тура.

В мерцающем свете лампы Медор прочел, шевеля губами от напряжения, первые строки рокового письма.

– Это его мать! – пробормотал он.

Встав на колени, он поцеловал Жюстена в лоб, покрытый холодным потом, и добавил:

– Его мать умерла, он убил ее! О, теперь он, именно он самый несчастный из всех.

Вот по какой причине взялся я за перо, хоть и владею им весьма недурственно, ибо в юных летах обретался учеником при аптекаре, а затем превзошел многие другие поприща, где требуются познания, например, был торговым посредником и тому подобное, прежде чем стать атлетом с образцовой мускулатурой и ярмарочным артистом, соединив наконец судьбу с моей дражайшей подругой Амандиной, законной вдовой господина Канады, прежнего нашего директора – мне приятно подчеркнуть здесь присущие ей достоинства и добродетели, поскольку с нетерпением жду момента, когда окончательно оставлю подмостки, чему нынешний наш достаток не препятствует, и поведу ее к алтарю, имея двойную цель, а именно: узаконить наш гражданский брак, а также осуществить еще один план, о котором будет сказано ниже.

Так как даже самые одаренные натуры, вроде меня и Амандины, обречены на забвение с ходом времени, я желаю оставить после себя осязаемый след тех событий, что принесли заведению нашему богатство и счастье в благословенном облике первой нашей танцовщицы на канате мадемуазель Сапфир, которую я учил хорошим манерам, мадемуазель Фрелюш – ремеслу, а Саладен – изящным искусствам и литературе; быть может, благодаря сим запискам сумеют отыскать ее, если живы, настоящие отец с матерью, дабы обрела она их любовь, на что имеет полное право, даже если речь идет об особах королевской крови, маркизах или крупных торговцах.

• Предыдущая
• 40/106
• Следующая