Роман Суржиков. Сборник (СИ) - Суржиков Роман Евгеньевич - Страница 56

— Вы взяли одного из больных с собой, на Ампалу, чтобы отслеживать его состояние во время перелета. Вы благоразумно засекретили историю болезни и даже сам факт появления больного на борту — ни к чему поднимать панику раньше времени. Только регистратор масс отметил, что ваш катер стал тяжелее на 65 кг, вернувшись с Юнии. Но кто обратит на это внимание?..

— Магистр медицины, которому вы поручили больного, сказал, что обязан написать рапорт Командору Юнии, Фальку эм Кориана. Вы не возражали. Вы снова проявили дальновидность, уже тогда предполагая, что Командор будет вам полезен. И вы не ошиблись. Спустя неделю полета состояние больного стало безнадежным. Лучшие диагностические компьютеры не смогли синтезировать противоядие. У вас появились веские основания считать, что вся матка Юния неизлечимо больна. Тогда вам и понадобился Командор Фальк.

Эрих эм Флора чуть подался вперед к объективу. Слегка подрагивающие усы выдали крайнее его напряжение.

— Я не знаю, какие аргументы привели вы Командору и чем подтолкнули его на это преступление. Но знаю точно, что после разговора с вами Фальк эм Кориана тайно сбросил гравитационную ловушку, которая выстрелила четыре раза и стерла в пыль двигательную систему матки Юния. Тем самым вы, Ваша Светлость, обрекли на гибель шесть миллионов роян. Именно вы. Бедный Командор Фальк никогда сам не решился бы на это. Я не мог понять, как вы могли поступить так, Ваша Светлость. Вы, у которого верность Рою в крови и в костном мозгу!

Эрих эм Флора встал.

— Но ведь вам уже неделю постоянно нездоровится. Вы не показывались медикам. Вы даже ни с кем не разговаривали. Вы ни с кем не разговаривали, Ваша Светлость, и это мне кажется особо важным.

Прелат протянул к объективу пластинку белого металла.

— Это коммуникатор Фалька эм Кориана. Два часа назад он звонил вам, после чего застрелился. Он покончил с собой, когда понял, что вы психически больны. Он понял, что совершил чудовищное преступление по приказу роянина, который не владел собственным мозгом. Вы заразились, Ваша Светлость, когда перевозили больного в личном катере. На вас не было телепатора, как и всегда, и вам казалось, что вы в безопасности.

Внезапно дверь в каменной арке распахнулась.

— Входите, — попросила робохозяйка.

Он вошел. Прошел сквозь прихожую, гостиную, на пороге спальни остановился, чувствуя, как струйка льда стекает вдоль хребта.

Книги, маркеры, какие-то листки, ампулы были разбросаны по комнате. Все ее стены сплошь были усыпаны мелким бисером букв и цифр. Они складывались в беспорядочные формулы, уравнения, разбросанные тут и там. Груды исписанных листов валялись на столе, на тумбе, на кровати. Его Светлость сражался до последнего. И проиграл.

Он стоял на коленях, опершись локтями на кровать и уткнувшись лицом в одеяло. Он попытался поднять глаза, его взгляд дополз лишь до живота Прелата и замер. Зрачки были глухо непрозрачными, как шлюзовые заслонки.

Эрих эм Флора подошел к кровати, присел, вынул руку из-под мантии.

— Ваша Светлость, я надеюсь, вы сделаете правильный выбор.

Его Преподобие выложил на кровать две крошечные вещицы: коммуникатор и желатиновую капсулу. Прямо перед носом Хранителя Святыни.

Тот тупо глядел на них, мучительно долго пытаясь осознать, что значит каждая из вещей. Затем упал лицом на одеяло и губами втянул капсулу.

— Благословенен Путь, — изрек Эрих эм Флора.

— Я рад знакомству с вами, Ваша Мудрость. Вы остались на Юнии вопреки опасности и сумели спасти матку от почти верной гибели. Это поступок, достойный лучших из Лидеров.

Они сидели в закрытой обсерватории Ампалы. Над ними разворачивалось бескрайнее звездной небо, среди сияющих точек дрейфовала серебристая сигара матки Юния. Ее облаками окружали тысячи ремонтных роботов. Казалось, они плетут из металлических нитей ажурные блестящие кольца, опоясывающие звездолет — новый сжиматель пространства.

— Это я рад знакомству с вами, Ваше Преподобие! Ведь если бы не ваша проницательность и ваша логика, Рой ушел бы к Колорме, и мы никогда не догнали бы его. Я искренне сожалею о преждевременной кончине Первого Мистика и надеюсь, что предстоящий Капитул изберет вас на его место.

Прелат отмахнулся от комплимента.

— Я хотел поговорить не об этом. Вне зависимости от того, изберут меня или нет, я хочу попросить вас об одной услуге.

— Говорите, я сделаю все, что в моих силах.

— Вы очень умны, Ваша Мудрость. Вы присутствовали при разговоре Его Светлости с Командором и Прелатом Юнии. Затем вы говорили с ним о мыслевирусе. Командор Ампалы теперь мертв. Командор Юнии неизлечимо безумен. Остальной Совет Лидеров не сомневается в виновности Фалька эм Кориана. А вы… я полагаю, вы единственный, кто может догадаться об истинных причинах происшествия с Юнией.

— Пока я не давал себе труда строить такие версии. Это, знаете ли, не моя забота.

— Прекрасно. Но если вдруг когда-нибудь вы что-нибудь поймете — поклянитесь мне, что вы навсегда оставите при себе свои выводы.

Лидер Науки долго смотрел на Прелата. Затем выронил звонкое:

— Клянусь.

Затем добавил:

— Удачи вам на Капитуле… Ваша Светлость.

Мы шли по Радужной. Было промозгло и ветрено, от сырости кожа становилась водянистой и как будто чужой. Погода была дрянь. Я сказал об этом Герцогу, и он согласился: дрянь погода. Я сказал: вообще, дрянной теперь ноябрь. Десять лет назад в ноябре уже снег лежал. Герцог промолчал — он не помнил, как было десять лет назад. А если бы и помнил, вряд ли стал бы спорить: очень уж хотелось домой, в тепло.

Молча мы свернули вниз, на Кленовую, подошли к древнему фонарю у подворотни. Он голодно клацал жестью и натужно жужжал. Мне представилось, как электроны, такие же древние, как сам фонарь, кряхтя проползают по тесной нити и вызывают жужжание. В этот момент Герцог заметил злого человека.

Глухо зарычав, он бросился к прохожему. Поводок рванулся, вспыхнула кожа на ладони. Я успел сжать его и резко подался назад, удерживая Герцога, может быть, в шаге от человека. Тот замер. Не ахнул, не отскочил. Застыл на месте так, что даже звук дыханья его, даже шорох одежды пропал в ночной сырости. Потом, когда понял, что я надежно держу псину, прохожий двинулся дальше и исчез в подворотне. Шаги затихли вскоре. Странно: я вроде бы не слышал, как хлопнула дверь подъезда.

Погладил Герцога по холке. Холка напоминала одежную щетку с жестким ворсом.

Когда мы двинулись дальше к дому, я заговорил.

— Ты прав, это злой человек. Добрые люди не умеют так молчать. Но понимаешь, приятель, беда в том, что нам на все плевать. Нам — людям, то есть. Злой человек идет мимо нас, а мы смотрим вслед молча, думаем себе: не нам его судить, каждый по своему хорош, да и кто нам дал право… Не рычим, не бросаемся. Мы равнодушны. Да уж.

Герцог буркнул что-то и несколько раз шумно принюхался. Мы были уже у нашей калитки. За калиткой густо скрипел орех, разминаясь на ветру. Потрескивал и урчал отопительный котел из самого брюха здания, громко тикал маятник в гостиной, а форточка, которую я опять забыл закрыть, деловито хлопала и звякала стеклом.

Я усмехнулся, отпирая калитку.

— Помнишь, приятель, как злилась та, когда я не закрывал форточку? Сколько живу здесь, всегда открываю ее. Потому что когда-то в доме были крысы. Их давно уже нет, но воздух-то крысиный. А та как будто и не чувствовала! Все орала на меня. Старый дурак, говорила, сквозняки устроил, ни о ком не думаешь, кроме пса. Помнишь, дружок?

Я потрепал Герцога за ухом и пропустил вперед себя в открытую калитку. Он не вошел. Насторожился, напрягся и вдруг подался дальше, вниз по Кленовой.

— Куда ты?

Он приостановился, тявкнул нетерпеливо, подгоняя меня. И вновь натянул поводок.