Лекции по античной философии. Очерк современной европейской философии - Мамардашвили Мераб Константинович - Страница 54

Аристотель как бы утверждает, что даже мысль нельзя породить мыслью, — все рождается только бытием. Это парадоксальная вещь, но это реальный вывод всей античной философии, если организовывать ее вокруг продумывания того парадокса, о котором я говорил. Подчеркиваю: ведь мы считаем, что мысли рождают мысли, что мысли — некоторые ментальные бестелесные существа, а если продумать, то окажется, что просто голой мыслью нельзя породить даже мысль. Поэтому во всякой грамотной философии понятие, категория «бытие» и учение о бытии занимают самое решающее место, в том числе в силу интуиции, или ощущения, что... В нашем изложении, в логических учениях мы можем показать силлогизм, в котором одна мысль вытекает из другой. Мысль — что это такое? Мысль — это мысль, это не вещь, назовем условно «голая» мысль, «бесплотная». Так вот, даже мысль не порождается голой мыслью, хотя, казалось бы, сам Бог велел мысли порождаться мыслью. Нет, тут еще должна быть, как выражается Аристотель, мысль мыслей, как должен быть порядок порядков, закон законов, или, как мы говорили в контексте атомизма, движение движения. И мысль мыслей, порядок порядков, закон законов намертво замкнуты античной мыслью на бытие, в аристотелевском варианте они замкнуты и на действенность, или интенсивность, и на качества, и на индивидуальность.

В современной науке есть черты, которые могут быть интерпретированы, условно конечно, как некоторый ход назад, как возвращение, частичное, или по каким-то пунктам, к Аристотелю. Скажем, некоторые парадоксы и проблемы в квантовой механике и в теории относительности похожи на то, как Аристотель занимался решением проблемы качеств, интенсивностей, действенностей, индивидуальностей и так далее. Но о том, насколько глубоко это сходство, сейчас очень трудно судить, а более подробный рассказ об этом потребовал бы от меня гораздо большего времени и к тому же введения понятий из физики, которые очень усложнили бы для вас дело. Поэтому я не буду в это вдаваться, а просто помечу, что видимость такого процесса, идущего по гребню проблемы индивидуальностей, индивидов, намечается и существует.

Будучи назывателем и многое назвав, Аристотель, впившись своим детальным, цепким и в то же время глубоким взглядом в движение мысли вокруг предмета (он вовсе не был простым описателем и классификатором, хотя и не был таким трагическим мыслителем, как Платон, но был мыслителем родственной ему глубины), фиксировал и называл все коленца, шаги этой мысли. Наработав кучу понятий, Аристотель свихнул мозги последующим поколениям.

Есть судьба у философии, так же как она есть у вещей. Я имею в виду, что на философию тоже распространяются законы, которые формулирует сама философия, в том числе закон, который я условно называл законом усилия, то есть законом непрерывного заново рождения. А он в человеческой жизни всегда нарушается. Мысль о законах появляется у человека только потому, что есть беззаконие, то есть возможность отклоняться от законов; когда она есть, тогда существа, отклоняющиеся от законов или имеющие такую возможность, начинают думать о законах. Я говорил, что непорядок, хаос есть норма, сама собою устанавливающаяся, а порядок, истина и так далее — это ненормальное состояние. В философской мысли тоже есть определенного рода порядок, и, если мысль сохраняется, — это чудо. В том числе и мысль Аристотеля: чтобы она сохранялась, нужно было ее непрерывное рождение. Но люди вокруг не непрерывно рождают, ведь надо очень много работать, а люди ленивы, это нормальное состояние человеческого существа. И поэтому все, что существует как порядок или истина, может быть порядком или истиной, только непрерывно рождаясь, и только так может удерживаться. Как говорил Декарт, истинна только сильная мысль. (Я отвлекаюсь, но это уже завершающие аккорды, и мне самому даже хочется отвлечься от этих материй.)

Кстати, эту же мысль потом повторил еще один непонятый философ. Я сказал, что всякая философия, раз вспыхнув в виде истины, сразу погребается под слоем нормы, то есть глупостей и прочей нормы. Это ощущение интенсивной стороны истины (мысль — сильная мысль) на своем языке, в свою очередь непонятом, высказал Ницше, эта идея вынесена даже в название его основного, так и не законченного произведения, переведенного на русский язык странным образом — «воля к власти». И естественно, мы опять сидим глубоко в компоте, причем в столовском, в жидкости, в которой плавают сухие огрызки яблочной кожуры. Что такое «воля к власти»? То, о чем говорится в этой фразе: воля к власти — хочу властвовать и должен иметь волю к власти, но наше понимание не имеет абсолютно ничего общего с тем, что сказано в этой философеме. Во-первых, неточен перевод (это не упрек переводчику, а просто это невозможно перевести на русский язык): в немецком тексте стоит Macht[112] (во французском варианте puissance): это слово, которое имеет в себе оттенок силы, а не власти. В немецком Macht есть и сила, и власть, но для власти в немецком языке существует отдельное слово, следовательно, перевод должен быть таким: воля к силе, к сильному состоянию. Только в сильном состоянии рождается достоинство, мысль, истина и так далее. Когда мы не в сильном состоянии, мы мыслим плохо, более того, и поступаем плохо, ведь греки не случайно говорили, что раб есть раб — это человек, который не решился умереть. Война, как говорит Гераклит, есть условие всего. Сильный — это держание состояния.

Я тогда уж приведу простой пример греческого мышления, которое в действительности, хотя и греческое, каждодневное (если вообще бывает). По нашему российскому опыту вы знаете, наверное, чем отличались некоторые политические заключенные от уголовников, которые якобы их обижали, преследовали, убивали, грабили. Я бы сказал так: выигрывает и не будет обижен человек, который готов в любой момент из-за пустяка (или того, что кажется пустяком) все поставить на карту, целиком самого себя, то есть жизнь (такой опыт можно было получить в послевоенные годы на улицах Тбилиси, которые были весьма буйными в те времена). По-философски это можно выразить так: все здесь и сейчас, мир не удваивается и времена не удваиваются. На обыкновенном, обыденном языке это выглядит так: [«завтра» не будет]. Интеллигент говорит себе — ну, подумаешь, дал он мне пощечину и отнял у меня что-то, но я ведь знаю английский язык, я должен сохранить себя. Это ценность. Действительно, что такое пощечина и ругань уголовника по сравнению с ценностями, которые я в себе ношу? Ерунда. Их нужно сохранить для завтра. А «завтра» не будет! И если ты живешь с сознанием, что «завтра» действительно нет, что все сейчас, нет пустяков, и ты весь целиком готов из-за «пустяка», «ерунды» положить жизнь (в данном случае уже не в абстрактном смысле слова, а в конкретном) и даешь это почувствовать... Когда не были готовы положить жизнь, конечно, хранили свои знания: кто-то знал Софокла, кто-то немецкую философию. Это гораздо «выше и ценнее», чем ситуация, где уголовник тебя обижает.

Теперь мы понимаем, что такое воля к силе? Это то, о чем говорит Ницше, а если этого нет, то и жить не стоит. И Ницше на этом строил философию, — что в этом состоянии все и рождается. А как она понята? Воля к власти — значит, сильные существа, какая-то порода существ. А такой не может быть. Ницше имел в виду, что в мире есть истина, красота, порядок, если всегда есть воля к силе, то есть удержание и сохранение сильного состояния.

На этом ницшеанском аккорде завершим наши беседы. Я надеюсь, что я не сообщил вам никакого свода знаний, но, может быть, что-нибудь полезное вы извлечете из того, о чем мы говорили, в тех случаях, когда у вас будут происходить реальные встречи с философскими книгами или со своими проблемами, достойными философского размышления. Тогда, может быть, проявится единственная польза — а именно ухватили вы или нет стиль и манеру философского рассуждения, или философского «вывиха». Если вы немного «вывихнулись», то я буду считать свою задачу выполненной.

Мамардашвили М.К.