Сиротка для дракона. Боевой факультет - Шнейдер Наталья "Емелюшка" - Страница 5

– Я предупреждал, что чувствую себя глупо, когда девушка рядом несет тяжести. А я терпеть не могу чувствовать себя глупо. Так что выбирай: или я несу твою сумку, или тебя вместе с ней.

Он не сбился ни с шага, ни с дыхания, словно я вообще ничего не весила.

– Да ты издеваешься? – взвыла я, снова безуспешно пытаясь вырваться и одновременно хватая его за шею – а вдруг в самом деле выпустит и я свалюсь?

– Нет, взываю к здравому смыслу. Надеюсь, ты знаешь, что это такое.

– Я-то знаю, а ты – нет!

– По-моему, как раз наоборот.

Я вдруг поняла, что обнимаю его за шею, прижимаясь щекой к груди. Охнула и сжалась, замерев. Исчезли все звуки, кроме стука его – или моего собственного? – сердца.

– Отпусти… пожалуйста, – прошептала я.

Родерик осторожно поставил меня на землю, поддержал за талию, давая возможность перевести дух, и убрал ладонь, едва я утвердилась на ногах.

– Спасибо, – пролепетала я.

Он улыбнулся, протягивая руку. Смирившись с неизбежным, я сняла с плеча ремень, позволила Родерику забрать мою сумку.

– Пойдем, – сказал он и двинулся прочь.

Пришлось идти следом, старательно изображая невозмутимость, даром что про себя я успела помянуть недобрым словом всю его родню, сколько бы ее ни было, до седьмого колена. Наглый, самовлюбленный, упрямый… Привык, что все будет по его, и плевать, что у людей могут быть другие планы! Себя, впрочем, тоже обругать не забыла: обычно я за словом в карман не лезу, да и врезать могу; как ни старались взрослые, углядеть за почти сотней разновозрастных детишек у них получалось далеко не всегда. А тут вдруг веду себя точно трепетная барышня какая-то, осталось только чувств лишиться.

Я сбилась с мысли, обнаружив, что Родерик свернул на соседнюю улицу. Пришлось схватить его за рукав.

– Университет там! – возмутилась я, указывая в сторону, откуда мы только что повернули.

– Да, – ничуть не смутился Родерик. – Погуляем немного.

Я – в который раз – лишилась дара речи от возмущения, а он, словно ничего не заметив, продолжал:

– Готов поспорить, за всю жизнь ты столицу толком и не видела. Посмотришь хоть, начнешь учиться – не до того будет.

Столицу я в самом деле не видела, можно считать, что и никогда, даром что здесь выросла, потому и не пошла прямиком в университет, а отправилась бродить по городу… себе на голову. Но дух противоречия, что вечно просыпался во мне не вовремя, заставил возмутиться:

– Я же не деревенщина какая!

Он рассмеялся, и мне снова стало неловко под его взглядом: так смотрят на котенка, который пытается взобраться по штанам. Вот сейчас наклонится, подхватит под пузико и почешет за ушком.

Да что за дурь в голову лезет!

Оказывается, он что-то говорил.

– Вряд ли вас из приюта выпускали гулять…

– Откуда ты знаешь, что я из приюта? – торопливо перебила я, лишь бы не думать всякие глупости.

– Ты не знаешь своих родственников. Значит, сирота. Но выросла не на улице. Уличная девчонка на твоем месте уже попыталась бы предложить, м-м-м… свои услуги…

Я не сразу поняла, о каких услугах он говорит, а когда поняла, вспыхнула и попыталась вырвать у него из рук сумку и уйти. Он отступил на полшага и сказал, словно не заметив:

– Или заманить в темный переулок и пырнуть в спину.

– Это всегда пожалуйста!

Родерик снова рассмеялся и снова не стал отвечать, продолжая свою мысль:

– Манера держаться и говорить. Ты росла в хорошем месте, где всерьез занимались твоим воспитанием. Но вряд ли в приемной семье: и имя бы дали попроще, и фамилия… Ты ведь сама ее придумала?

Глава 4

Я кивнула.

– Придумала. И очень удивилась, когда ты сказал про дальних родичей императора из другой страны.

Родерик улыбнулся.

– Я так и подумал. Конечно, порой и родные родители детям такие имена дают, что бедняги всю жизнь с ними маются, но в приюте вероятность такого выше. – Он осекся. – Извини, я вовсе не хотел сказать, будто у тебя плохое имя. Просто иностранное. Оно тебе очень идет.

Я фыркнула – и это про него я несколько минут назад думала, что сыплет комплиментами направо и налево? Слабовато получается при такой-то практике. Я честно попыталась состроить суровое лицо, чтобы показать: его лесть на меня не действует. Но Родерик снова улыбнулся, и я против собственной воли расплылась в ответной улыбке.

– Друзья зовут тебя Нори? – спросил он.

Я кивнула.

– Нори. – Он словно попробовал мое имя на вкус, и от низких рокочущих ноток в его голосе по коже пробежали мурашки.

Надо было сказать, что мы-то с ним не друзья и вряд ли ими станем, но у меня язык не повернулся. В прямом смысле.

– А насчет фамилии… – продолжал Родерик. – Наверняка прочитала где-то и забыла, а потом само вспомнилось.

Я кивнула: в совпадение верилось слабо, скорее всего, действительно собственная память надо мной подшутила. Да и пусть. Мало кто из настоящих высокородных перепутает меня с девушкой из своего круга, а среди равных мне мало кто интересуется знатными домами соседних стран.

– Откуда ты знаешь, что я умею читать? – спохватилась я.

Все в том же сопроводительном письме, что прилагалось к приказу о зачислении, говорилось, что, если я не знаю грамоты, первый год после поступления я буду заниматься чтением и чистописанием, а также «некоторыми общеобразовательными предметами», – так что не все студенты были грамотны. Правда, я так и не поняла: каким образом я должна была бы узнать, о чем было написано в памятке, если бы не умела читать?

– А как бы ты прочитала про форму одежды? – усмехнулся он.

Вот ведь… мысли сходятся. Хорошо, что на самом деле читать их никто не способен.

– Наконец, университет, – закончил Родерик. – Программа поддержки одаренных магией детей изначально была рассчитана, конечно, не только на приюты. Но так получилось, что среди содержателей приютов о ней знают все, а простым людям рассказать некому. – Он добавил медленно, будто размышляя сам с собой: – Конечно, плохо, что за столько лет ситуация так и не изменилась, но, кажется, у знати свой мир.

Это точно. У него свой мир, у меня свой, и они не перемешиваются, как вода и масло.

Думать об этом оказалось неожиданно больно, и, чтобы прогнать неприятные мысли, я фыркнула:

– Может, я любопытна и умна не по годам, вот и узнала!

– В самом деле? – усмехнулся он.

С ответной колкостью я не нашлась, так что просто спросила:

– Ты-то откуда все это знаешь? В смысле про программу поддержки, как ты ее назвал. Сам-то явно не за счет короны учился.

Он рассмеялся.

– Именно за счет короны.

– Не верю. Наверняка и насчет того, что титула у тебя нет… – Я замялась, подбирая к слову «наврал» синоним помягче.

Но Родерик понял. Что-то промелькнуло в его лице такое… словно ему неприятно было говорить об этом. Пожал плечами:

– Зачем бы мне врать?

Хороший вопрос. Но прежде, чем я успела всерьез над ним задуматься, Родерик добавил:

– Показать тебе зверинец? Здесь недалеко.

Я огляделась. В самом деле недалеко. Заболталась с ним и сама не заметила, как мы очутились в центре города. Я здесь была всего один раз.

– Я видела зверинец.

Как раз тогда и был тот единственный раз, когда я оказалась в центре столицы. В книгах я читала, что когда-то по всей столице – если не считать дворцовой площади, конечно, – дома плотно друг к другу примыкали и на узких улочках всегда было темно. Но когда во времена третьего императора-дракона изначальные твари разрушили столицу, на развалинах старого города выстроили новый. И теперь в центре почти не было жилых домов, только разнообразные общественные учреждения и дорогие лавки, а широкие и чистые улицы казались полупустыми, хотя людей на самом деле было куда больше, чем в том квартале, откуда мы только что вышли.

– В самом деле видела? – поинтересовался Родерик. – Давно?

– Года два назад. Нас сюда водил преподаватель общественных наук. Было интересно.