Шаманка (СИ) - Тихонова Наталья - Страница 3

Когда примерно через час зелье уварилось до объема большой кружки, Иркиней очнулся от странного оцепенения и, окликнув Гунараю, приказал снять котелок с огня. Дав вареву немного настояться и остыть, девушка отлила небольшую порцию напитка в старую прокопченную деревянную плошку и поднесла к губам Николая Григорьевича. Мужчина понимал, насколько он сейчас уязвим и беспомощен. Никакого доверия напиток ему не внушал, но в его положении было бы странно привередничать и выбирать, от какой смерти умереть. Возможно, от яда еще и лучше, потому что быстрее.

Выпив слегка горьковатую, пахнущую грибами и травами жидкость, ему не пришлось долго ждать начала действия шаманского зелья. Через полчаса онемение языка и струящееся, как песок, покалывание на коже рук и ног быстро дали понять, что действие отвара уже началось. Скованные одеревеневшие челюсти и путающиеся мысли больше не подчинялись Николаю Григорьевичу. Он поднял глаза и увидел, как в отверстии дымохода в черном ночном небе вместо звезд появились странно мерцающие необычными яркими красками широкие полосы. Негромкие голоса лающих где-то вдалеке собак пульсирующими ударами звучали прямо внутри его головы.

Иркиней допил остаток снадобья и, посидев немного с закрытыми глазами, взялся за свой ритуальный бубен. Подняв инструмент, он, что-то шепча, пронес его несколько раз над огнем и начал легкими и редкими ударами бить по нему колотушкой. По мере погружения старика в транс звук бубна звучал со все более нарастающим ритмом. Удары волнами пронизывали истерзанное тело Николая Григорьевича, заставляя его вибрировать в унисон с натянутой оленьей кожей, а заунывная песня шамана окутывала и погружала в какую-то неестественную дрему. Сознание постепенно уплывало, перед глазами все сильнее вскипали всполохи и разводы из ярких цветов, странные образы перед внутренним взором сменяли друг друга, и он почувствовал, как стремительно проваливается в бездну…

Проспав глубоким сном двое суток, Николай Григорьевич очнулся уже без горячки и с затянувшимися ранами. Гунарая напоила его вкусной наваристой шурпой, и жизнь показалась совсем и неплохой, особенно следующей ночью, когда девушка пришла и, раздевшись, залезла к петербургскому барину под дубленые шкуры. Он с благодарностью принял этот неожиданный подарок бесхитростной дикарки. Изголодавшись за долгий срок по женскому теплу, Николай Григорьевич с горечью понимал, что другой женщины, кроме этой, ближайшие годы иметь ему не предвидится, и на утро принял решение.

Он поблагодарил Иркинея за помощь и сказал, что хочет жениться на его красавице дочери и, как полагается, готов заплатить за нее выкуп. Женщины у тунгусов находились в фактическом рабстве у мужчин, так что проблем с приобретением жены у Николая Григорьевича не возникло. Хороший нож немецкой работы и дорогое с серебряными накладками ружье стали достаточным основанием, чтобы породнится с самым могущественным шаманом Приангарья Иркинеем из великого рода Зычигир.

Окончательно выздоровев, Николай Григорьевич вернулся в факторию вместе с молодой женой. Жизнь мужчин в крепости была суровая, женщин в ней почти не было, поэтому Николай Григорьевич решил оградить свою спасительницу от притязаний других ссыльных и местных казаков. Он отвез Гунараю в ближайшую станицу, окрестил ее по православному обряду, заодно и обвенчался. Девушку нарекли при крещении Просковеей, и теперь она находилась под защитой мужа и церкви. Привезя законную жену обратно в острог, Николай Григорьевич зажил с ней вполне счастливо, насколько это было возможно в его положении.

Через полгода Просковея понесла, а еще через девять месяцев разродилась здоровеньким ребеночком и умерла от открывшегося после родов кровотечения. Похоронив жену, Николай Григорьевич отвез младенца за пятьдесят верст в ближайшую станицу, окрестил малютку и за небольшую мзду оставил кормилице – местной казачке, у которой только что умер ребенок. Навещал сына нечасто, привозя деньги на его содержание, но, когда срок ссылки вышел, забрал с собой в Петербург. Так внук великого черного шамана Иркинея оказался далеко от родных краев.

На траве лежало обнаженное тело. Глядя на свой окровавленный труп, Ольга пыталась заставить себя проснуться и не могла. Ее воспарившее сознание с отвращением смотрело на каннибальское пиршество странных людей и обреченно понимало всю глубину собственной беспомощности. Даже для сна этот кошмар был чересчур.

В центре поляны горел костер. В огромном чане, стоящем на камнях примитивного очага, булькая и слегка выплескиваясь через край, начинала закипать вода. Старик в рогатой короне уверенным взмахом отсек правую руку от туловища, а старуха в китайском халате ловко управлялась с левой. Молодому мужчине в короткой замшевой малице для разделки досталась нога Ольги. Уже отрезанную, он попытался засунуть ее в кипяток, но голень вместе со ступней все время вылезали наружу. После нескольких неудачных попыток запихнуть ногу целиком мужчина вытащил ее обратно и принялся переламывать коленный сустав. Кость мерзко хрустнула, и привычным движением обвальщика он рассек кожу и сухожилия под сломанной коленной чашечкой. Побросав теперь уже более короткие обрубки в воду, мужчина повторил процедуру и со второй конечностью.

Тем временем другая старуха отсекла голову. От сильного удара голова Ольги отскочила и укатилась так далеко в сторону, что старухе пришлось бежать за ней. Догнав и схватив за волосы, она притащила ее обратно к костру. Пока несла – кровавый ручеек тянулся следом за ней по земле. Вернувшись, старая ведьма ловко отколола затылочную кость и, вытряхнув мозг, закинула пустой череп в котел. Ошпаренные кипятком веки распахнулись, и мгновенно побелевшие глазные яблоки с неподвижными зрачками выкатились наружу. Казалось, еще секунда, и, громко лопнув, они забрызгают все вокруг.

Следом съежившиеся жевательные мышцы разомкнули челюсти, и посеревший кончик языка высунулся между зубов. Наблюдать это тошнотворное зрелище было нестерпимой мукой. Но страшнее всего выглядели длинные пряди волос. В поднимающихся со дна бурлящих пузырьках они веером всплыли на поверхность и словно черные живые змеи начали шевелиться вокруг мертвой головы. Увидев подобное, любой человек умер бы в тот же миг от шока. А Хичкок во второй раз от зависти. Но когда отрубленная голова в очередной раз всплыв, пристально и с укором посмотрела Ольге в глаза, от ужаса та громко вскрикнула…

…и проснулась. Ровный гул самолета, не меняя своей тональности, словно непроницаемым шлемом обволакивал голову. Сидящие впереди пассажиры устало дремали или что-то читали. Пытаясь унять сердцебиение, Ольга дрожащими пальцами провела по влажному лбу и затылку и сделала пару глубоких вдохов. Даже здесь, в самолете, уснув всего лишь на пару минут, нет ей покоя. Девушка снова закрыла глаза и откинулась в кресло.

Ольга не любила летать. Специфический запах салона, неудобные сиденья и однообразный шум мотора не делали перелеты приятным занятием. Но ехать с пересадкой на поезде из Петербурга до Иркутска представлялось ей делом еще более утомительным, поэтому морально она готова была перетерпеть дискомфорт нескольких часов перелета. Скорость передвижения предельно сжимало пространство, и трястись в душном вагоне несколько суток выглядело, с ее точки зрения, в двадцать первом веке полным анахронизмом.

Аспирантка факультета психологии СПбГУ, она летела в Приангарье для сбора материала к своей научной работе «Исследования в области измененных состояний сознания в реликтовых культурах народов Сибири». Коллеги из Иркутского университета пообещали ей устроить встречу с одним сибирским шаманом и, если все сложится удачно, понаблюдать его работу в естественных полевых условиях.

Неизвестно почему уже долгое время ее неотступно притягивала эта скрытая за пределами привычного территория сознания. Она давно и настойчиво искала дорогу к ней и новый опыт для себя. Отдав в свое время дань увлечению многим восточным и мистическим традициям, сейчас ее больше всего интересовали экстатические состояния и визионерские практики шаманизма. Сокурсники Ольги частенько шутили, что это неумолимый зов предков тянет ее к корням и истокам.