Обманщики. Пустой сосуд (СИ) - Иорданская Дарья Алексеевна - Страница 27

— Странных звуков ты до этого не слышал? — уточнил Ильян.

— Нет, мастер. Но мы бываем в этих краях только осенью, когда дуют верхние ветра Буншу.

Ильян и Цзюрен спешились и подошли к статуям. Песок занес их по пояс, и страшно было представить первоначальные размеры этих гигантов. Даже сейчас, запрокинув голову, можно было увидеть верхушку статуи, точно вершину горы — далекой и неясной.

— Поговаривают, в древности на земле жили великаны… — Ильян приложил руку козырьком к глазам. — Это очень похоже на храм в Катмуне, не находишь?

Цзюрен задумчиво кивнул. В самом деле, пусть все и выглядело чужим, варварским, общий принцип был знаком. Огромные статуи стояли полукругом, головы их были повернуты к центру, словно они высматривали что-то. В Катмуне это были огромные медные ворота, ведущие в святилище. Тут — песок.

— Если где-то здесь и есть вход в город, он давно занесен песком, — Цзюрен подошел и коснулся статуи. Отдернул руку. — Горячо! Ратама, ищи любые признаки входа. Мы должны были прихватить лопаты.

Ильян опустился на песок, положил руки на колени и уставился в одну точку. В медитацию погрузился или уснул, сразу и не скажешь. Цзюрен оставил его в покое и принялся осматривать статуи и пространство между ними. Увы, вокруг не были ничего, даже отдаленно похожего на вход; ни следа. Статуи стояли, одинокие, древние и никому не нужные, коротая здесь вечность. Песок между ними образовывал точно такие же барханы, как и всюду: никаких необычных ям или насыпей.

— Отдохни, мастер Цзюрен, и дай мне подумать.

Цзюрен обернулся. Лекарь сидел все так же неподвижно, только теперь глаз не отводил от неба. Губы его шевелились, точно мужчина что-то высчитывал. Цзюрен взял бурдюк с водой и сел рядом.

— Думай.

Ильян прикрыл глаза и какое-то время просидел молча, сам похожий на статую. Потом вдруг пошатнулся и начал заваливаться на бок. Цзюрен едва успел подхватить его. Заставил выпить воды. Пил Ильян жадно, потом плеснул немного воды себе на руки и смочил лицо.

— Учат сейчас полководцев геомантии?

Цзюрен не удержался от смешка.

— В наш просвещенный век?

— Ее и правда нужно оставить монахам и гробовщикам, — кивнул Ильян. — Но вот лекарей все еще этому обучают. Мой наставник относился к этой науке очень серьезно. Все в его доме и лечебнице было обустроено по правилам, и я эти правила зубрил. Здесь тоже все по правилам. Те столбы были ориентированы по четырем сторонам света. Шесть статуй символизируют шесть направлений.

— Шесть?

Ильян улыбнулся.

— В древней геомантии считали также Небеса и Ад. Вход должен быть связан с одной из статуй, но надо знать, что именно мы ищем: город, храм или, скажем, гробницу.

— А из свитка это понять невозможно… — Цзюрен оглядел статуи внимательнее, пытаясь понять, чем они между собой различаются. Увы, он всегда считал геомантию совершенно бесполезной забавой. Игра для бездельников, которым нечем больше заняться.

— Не гробница, определенно. Город, тогда это север, земля, твердость. Если храм — восток. На вход указывают либо средний правый идол, либо крайний левый.

— И как они это указывают? — Цзюрен обнаружил, что в непосредственной близости от цели, в двух шагах от загадочного затерянного города (который все еще может оказаться сказкой), очень сложно усидеть на месте.

— Не мешай, я думаю.

Ильян опустил голову и принялся чертить что-то на песке, на пальцах производя расчеты. Обычная геомантическая ерунда. Из всех видов гаданий — самая спорная и ненадежная, тем более в пустыне, где ландшафт меняется каждую минуту.

В конце концов, Цзюрен оставил Ильяна с его расчетами и продолжил поиски своим способом. Он бродил меж колоссов, осматривая и их самих — величественные руины — и песок под ногами. И ничто не говорило о существовании здесь города. Если и был он когда-то, то давно разрушен, и пустыня поглотила все следы, оставив только статуи, слишком огромные даже для ее зубов. Если подойти ближе, видно было, что в камне глубоко прорезаны знаки. Они мало походили на привычные иероглифы, но их сложность и разнообразие говорили о том, что это не просто орнамент. Цзюрен подошел и провел пальцами по резьбе, сохранившейся вопреки времени и бурям.

Позади послышался тихий вскрик, скорее удивленный, чем испуганный.

— Мастер! Кажется, я нашел!

Оглянувшись, Цзюрен встретился взглядом с лекарем.

— Какой перспективный молодой человек.

Ильян поднялся, и оба они бросились к месту, из которого доносился голос Ратамы. Звучал он зловеще, точно «клич демона» в театральной постановке. Среди земли зияло отверстие, и песок медленно осыпался по краям.

— Здесь какое-то помещение, мастер, — отрапортовал бодро Ратама. — Вы не спустите мне лампу?

— Я сам спущусь, — решил Цзюрен и направился к лошадям за снаряжением.

Очнувшись, Шен Шен с трудом сфокусировал взгляд. Перед глазами рябило, и требовалось время, чтобы понять — это решетка, составленная из прямых, выбеленных временем стеблей бамбука. В этот раз он не был связан, но легче от этого не становилось. И рука саднила. Тут Шен вспомнил, как его укусило чудовище, и испугано посмотрел на руку. Она оказалась аккуратно перевязана тонким белым полотнищем. С благодарностью помянув Кала-ану, Шен подошел к решетке.

Прутья стояли часто, между ними с трудом пролезала рука, и видно было очень плохо. Кое-как Шен смог разглядеть ту самую обширную залу, залитую призрачным белым светом. И чудовищ. Облаченные в выцветшие лохмотья, они передвигались странными нелепыми скачками. И то и дело завывали и скулили жалобно. От этого звука щемило сердце.

Шен подергал прутья клетки, понимая, что долго здесь не выдержит. Бамбук спружинил, загудел, завибрировал, но с места не сдвинулся. В раздражении Шен ударил по нему ребром ладони, и бамбук «запел». Звук этот привлек внимание чудовищ. Неловко, кособоко, то на двух ногах, а то на четвереньках, они подобрались к самой клетке.

Когда-то они были людьми, пусть сейчас и утратили всяческий приемлемый облик, став похожими на сказочных людоедов, которыми детей пугают. Рука при одном взгляде на оскаленные пасти заныла.

— Тише, тише, господин Чжоу! — мелодичный, мягкий и нежный голос вмиг успокоил чудовищ. Они отступили.

Кала-ана подошла к решетке почти вплотную и смерила Шена долгим, задумчивым взглядом.

— Что ты делал в старом святилище?

— Ты говоришь по-каррасски!

Глупо, но Шен вдруг ощутил себя обманутым, когда невинная юная дикарка обернулась ведьмой. Пунцовые губы девушки изогнулись, и улыбка вышла с издевкой.

— Вот, выпей. Это уймет головную боль.

Протянутый флакон Шен брать не стал.

— Это не яд.

— Зачем ты заперла меня?

Кала-ана усмехнулась и убрала флакон за пазуху.

— Потому что ты нарушил границы. Для твоего же блага.

— Ой ли?

— По Ашварии не стоит расхаживать чужакам. Не любит их город.

— Ашвария?

Кала-ана рассмеялась звонко и как-то по-мужски, запрокинув голову назад.

— Так ты не знаешь, где оказался, Шен Шен?

Одним тягучим движениям — вся она была точно вода — девушка прижалась к решетке. На Шена накатила пряная волна ароматов: от ее кожи, волос, одежды. Пришлось задержать дыхание, чтобы запахи эти не вскружили голову.

— Ты рассказал мне грустную историю, Шен Шен, — маленькая ладонь скользнула между прутьями и коснулась его щеки; Шен дернулся, попытался поймать ее, но схватил только воздух. — Я почти поверила. Но, знаешь, мне часто такое рассказывают. А потом пытаются украсть статую Богини.

Шен вспомнил серебряного колосса посреди пещеры и ухмыльнулся. Украсть его было, наверное, непросто. Он даже восхищался отчасти безрассудной и бездумной смелостью тех несчастных.

— Поэтому ты превращаешь их в животных?

— Приходится, — с улыбкой кивнула Кала-ана. — Тебе это не грозит, не бойся. Ты мне понравился. Быть может, я однажды и отпущу тебя невредимым.