Обманщики. Пустой сосуд (СИ) - Иорданская Дарья Алексеевна - Страница 23

Лин вырвалась.

— Дайте мне закончить.

— Кончай.

Сказано это было таким тоном, что у Лин загорелись уши. Словно бы нечто необыкновенно непристойное и оскорбительное прозвучало. С удвоенным усердием она принялась наносить мазь, надеясь, что боль будет по-настоящему мучительной. Главарь пил. С каждым глотком его движения замедлялись, глаза заволокла постепенно пелена. Наконец он утратил контроль над собой и стал стонать сквозь зубы. Прошло еще несколько минут, прежде чем снадобье подействовало, и мужчина кулем свалился с табурета. Лин медленно стерла с рук остатки мази.

На этом месте план ее кончался, собственно, даже не начавшись. Лин совершенно не представляла, что сделает, когда главарь уснет. Взгляд ее пошарил по комнате. На подставке — невероятной красоты резной подставке из зеленого и белого нефрита, наверняка украденной из богатого поместья, — покоился меч. Был он массивный, грубый на вид, и казалось, изысканный резной камень вот-вот сломается под гнетом. Лин попыталась поднять этот меч, и он в самом деле оказался для нее слишком тяжелым. Зато она отыскала небольшой кривой нож, и он был в самый раз. Стиснув сделанную из рога рукоять, Лин медленно подошла к лежащему на коврах мужчине.

Нужно просто воткнуть этот нож ему в сердце. Или перерезать горло. Первое проще, второе — надежнее, хотя Лин сомневалась, что у нее достанет сил.

Она сомневалась, что у нее достанет духу.

Лин опустилась на колени, прицелилась, держа нож обеими руками, занесла его над головой, надеясь увеличить силу удара. Широкая ладонь сжала оба ее запястья, выкрутила, и нож полетел в сторону. В следующее мгновение Лин оказалась прижата к коврам и шкурам тяжелым, смердящим телом. Главарь вновь поцеловал ее, грубо, кусая губы, а потом рассмеялся:

— Я все ждал, когда ты начнешь действовать. Это все, что ты можешь? Какое разочарование! Батуны! Мой хлыст!

Лин сжалась от страха, пытаясь стать как можно меньше и незаметнее. Продолжая удерживать оба ее запястья, главарь поднялся и толкнул девушку в руки своего подручного.

— Держи ее крепче.

Первый удар, нанесенный по спине, был еще терпим. Второй был сильнее и разорвал ткань одежд. Лин взвыла от боли. Главаря словно бы подстегнул этот звук, и удары посыпались один за другим. Вскоре боль стала почти невыносимой, и Лин потеряла сознание.

За истекшие годы пустыня, конечно, изменилась, но карта, между тем, оказалась, к удивлению Цзюрена, достаточно точной. На ней были указаны несколько колодцев, что встретились им по пути. Два оказались пересохшими и были занесены песком, в остальных была вода, а вокруг следы недавно проезжавших всадников. А пару часов спустя на горизонте показалось зарево. Абаш отправил Ратаму на разведку, а все остальные до поры спешились и укрылись за одинокой скалой в густой тени.

— Как будем действовать, ага?

— Это зависит от многих обстоятельств. Хорошо бы напугать их, застав врасплох.

— Батунов? — усомнился Абаш.

— Бандиты трусливы, — покачал головой Цзюрен.

Абаш остался при своем мнении, и тут нельзя было его винить. Его племя предпочитало вести мирную жизнь, и, хотя боги выделили им не лучший кусок земли, бремя свое кочевники несли с достоинством. Бандиты налетали и сметали все на своем пути, забирая без жалости, что пожелают. Сложно было их не бояться. И еще сложнее было представить, что и бандиты испытывают страх.

— Батуны, — доложил вернувшийся Ратама. — Лагерь укрепленный, дюжина часовых. Остальные, судя по всему, пьют.

Цзюрен усмехнулся. Типично. В большинстве своем подобные разбойничьи шайки — сброд, не имеющий ни малейшего понятия о порядке и дисциплине. Не требуется много ума и труда, чтобы с ними справиться.

Лишь один раз Цзюрену довелось столкнуться с по-настоящему грозной силой. Но их предводителя, Пятихвостого Лиса, следовало называть мятежником, а не разбойником.

— Ваша главная задача по-тихому снять часовых, — распорядился Цзюрен. — После этого мы нападем с четырех сторон одновременно. Если в лагере есть пленные, они не должны пострадать.

— Я видел нескольких женщин, — кивнул Ратама. — А еще клетки. В таких батуны перевозят рабов. Пленные должны быть в них.

Цзюрен посмотрел на юношу и одобрительно кивнул. Сообразительный и ловкий малый.

— Для тебя особое задание.

Ратама мгновенно подобрался и принял самый важный вид.

— Когда мы войдем, лошадей там быть не должно. Сведи их, распугай, действуй как угодно. Наши противники должны быть пьяными и пешими.

Спустя полчаса, ворвавшись во всполошенный лагерь, Цзюрен похвалил мысленно и Абаша с его людьми, и ловкого Ратаму, а еще больше свою удачу. Разбойники хоть и превосходили числом, были не просто пьяными. Их словно опоил кто-то, они едва соображали, что происходит. Тех же, кто стоял твердо на ногах и был способен дать отпор, было немногим больше, чем людей Цзюрена.

Промчавшись под крики «Тревога! Тревога!» сквозь лагерь, Цзюрен впервые столкнулся с настоящим противником только в самом его центре. Молодой человек, полуобнаженный, вооруженный тяжелым, грубой работы мечом, вышел из палатки. Он был худ и бледен, торс его покрывали страшные язвы, словно незажившие раны, блестя от пота или жира, но двигался мужчина с грацией убийцы.

Цзюрен спешился и отбросил за спину волосы. Противник с усмешкой повторил этот жест.

Двигался молодой человек стремительно, играючи орудуя своим уродливым тяжелым мечом. Словно дрова рубил, наносил удар за ударом, а Цзюрен только уклонялся, вытанцовывая сложный танец. Своим мечом он удары старался не парировать. По сути, в руках у молодца была металлическая палка, болванка, но и она могла при неблагоприятном стечении обстоятельств сломать великолепный меч Цзюрена. Потому приходилось ускользать, ища у противника слабое место.

— Мастер!

Ратама, как всегда это водится у мальчишек, появился не вовремя.

— Займись пленными, — приказал Цзюрен, уходя от очередного удара.

Его противник, несмотря на страшные язвы, был силен и вынослив и мог, кажется, еще долго размахивать своей болванкой. На стороне Цзюрена были опыт, скорость и мастерство. И терпение. То, что Цзюрен не нападал, слишком многие безрассудные мальчишки принимали за слабость и трусость. Оставалось только дождаться, пока противник совершит ошибку. Он молод, он непременно ее сделает. Уже сделал, когда недооценил врага и принялся размахивать мечом, как оглоблей, пытаясь его достать.

— Ма-мастер Цзюрен!

Лин’эр. Голос ее прозвучал одновременно и радостно, и обреченно, словно девушка простилась со всякой надеждой. Цзюрен не позволил себе отвлечься. Его противник тоже не обернулся, лишь на долю секунды собрался это сделать, но и того хватило. Это была та самая ошибка, которую Цзюрен ждал. Противник отвлекся от поединка, отвел глаза, и тогда Цзюрен сделал быстрый выпад. Его собственный меч был легким, но острым, он рассек руку до кости, перерубая сухожилия, а после вонзился в тело чуть выше ключицы. Юноша медленно разжал пальцы, и его клинок упал на песок. Еще мгновение разбойник стоял, а потом повалился на колени, уцелевшей рукой упираясь в землю. Замер, глядя перед собой пустыми, невидящими глазами. Только теперь Цзюрен повернул голову и посмотрел на Иль’Лин.

Девушка стояла у входа в шатер, держась рукой, сведенной судорогой, за полог. Казалось, только это одно не давало ей упасть. Грязно-серая ткань под ее пальцами окрасилась кровью.

— Лин’эр! — Цзюрен убрал меч в ножны и быстро подошел. — О, Небо!

Платье девушки превратилось в лохмотья, а ее спина… Цзюрен впервые за долгое время ощутил настоящую беспомощность, усугубленную чувством вины. Он никак не мог защитить Ин Ин от болезни, но Лин… он мог хотя бы прийти раньше.

Иль’Лин пошатнулась, скрюченные пальцы ее разжались, и Цзюрен едва успел подставить руки.

— Ратама! Принеси воды, вина и разыщи чистую ткань!

Осторожно, стараясь не причинять лишнюю боль, Цзюрен перенес девушку в палатку и уложил на постель. Колебался мгновение, прежде чем отбросить с израненной спины остатки одежды. Не до приличий было.