Когда я вгляделся в твои черты (СИ) - "Victoria M Vinya" - Страница 91

— По поводу того, что ты сказал мне сегодня, — продолжила Микаса, — ну, насчёт денег при разводе…

— Не надо, Мика…

— Я даже от брачного контракта готова отказаться, лишь бы ты оставил меня в покое. Мне не нужно от тебя ничего.

— Прекрати. — Вадим перехватил её руку и прижал к губам тыльной стороной ладони. — Ничего я не собираюсь у тебя отнимать, глупышка. Ляпнул это, чтобы прижать тебя. Ты сама знаешь: я подонок, и способы удержать тебя у меня такие же.

― Не хочу, чтобы ты думал, что можно всё вернуть. И… может, прозвучит глупо, но для меня это своего рода очищение. Начну жизнь с нуля. Понимаю, что будет паршиво и, возможно, временами я буду скучать по большим деньгам, но я должна пройти через это. Хочу вернуть себя.

Вадим зачарованно глядел, как в вырез её короткого ночного платья ложились сонные тени, и невыносимо желал прикоснуться к груди жены. Она теперь ему не позволит. Никогда больше.

— Как он это делает с тобой? ― задумчиво спросил Дементьев, поймав взгляд Микасы.

— Ты о чём?

— Этот блеск в глазах, эта сила. ― Он очертил в воздухе круги. ― Я прежде не придавал особого значения, но рядом с ним ты почему-то особенно хороша. Я обвешивал тебя золотыми безделушками, одевал в дизайнерские шмотки, но ты никогда не была так же прекрасна, как в те моменты, когда отдавала себя ему.

— Не знаю, что тебе ответить… Возможно, Эрен просто слишком убедительно говорит мне, какая я классная, и я даже начинаю немного верить, что это правда.

― Господи, ты даже имя его произносишь с ёбаным сакральным придыханием! ― Он истерически усмехнулся и заметил смущение на лице Микасы. ― Какой же всё-таки я старый дебил… Раньше тебя самой ведь понял, как глубоко ты в него втрескалась. Даже интересно стало, какого чёрта ты его снова послала?

― Дура потому что.

― Хм, какой простой и хорошо понятный у меня на родине ответ, ― со смешком произнёс он.

***

Во время бракоразводного процесса Вадим вёл себя так, словно у них с Микасой медовый месяц: был деликатен и щедр, не давил на неё, делал подарки и наотрез отказался от денег, положенных бывшей жене по брачному договору. Ему не хотелось остаться в её памяти подонком. К тому же он лелеял надежду вернуть её, несмотря на то, что Микаса настояла, чтобы брак был расторгнут в кратчайшие сроки.

― Я ещё поборюсь за тебя, ― произнёс он после подписания бумаг, когда они вышли на улицу.

― Ты уже отвоевал своё, ― с иронией ответила Микаса. ― И хотя с тобой я стала несчастна, есть вещи, за которые всё же благодарна тебе. И не забуду их.

― Не надо подслащать пилюлю, тебе не к лицу. И я верю, что для нас ещё остался второй шанс.

― Но я больше не верю. Скажу не ради обвинения, а ради констатации факта: помнишь, о чём я попросила в день нашей свадьбы? Я попросила тебя ослабить хватку. Уступи ты мне, и, может, я бы забыла даже то, как Эрен улыбается, но ты сделал всё с точностью до наоборот.

«Хотел бы я верить в это, девочка, как бы я хотел… Неужели ты смогла бы? Неужели забыла бы его? Теперь мне никогда не узнать».

Микаса пристально поглядела в лицо бывшего мужа, деловито прищурилась и поправила на его носу тонкий пластырь. Сердце Вадима сжималось от томления и ревности.

― Я, наверное, больной на всю башку, но почему-то надеялся, что ты станешь бросаться в меня обвинениями. Как твой чёртов дикий мальчишка.

― Он, видимо, не стеснялся в выражениях, ― с едва уловимой улыбкой подметила Микаса, воскрешая в мыслях выразительное смугловатое лицо. ― Эрен считает меня безгрешной овечкой, попавшей в лапы большого злого волка, вот и плетёт свои любимые глупости. Но на самом деле я ― сплошная грязь и должна сама нести ответственность за то, чем обернулась моя жизнь.

«Я сплошная грязь. И столько лет боялась замарать ею моего Эрена. Но иногда… совсем иногда… в самых разнузданных, постыдных мечтах… я желала опутать и сковать его всеми моими грехами, любезно ими поделиться и овладеть его чистотой. Овладеть им без остатка», ― подумалось Микасе между делом, и её щёки вспыхнули.

Она наспех попрощалась с Вадимом, чтобы остаться наедине с этой мыслью, и направилась к родительскому дому. С мазохистским наслаждением упиваясь грёзами, которых всегда стыдилась, Микаса плыла вдоль проезжей части и дышала полной грудью, смущённо посмеивалась себе под нос и прикладывала холодные ладони к горящему лицу. Ветер швырял ей под ноги сорванную со стонущих деревьев листву, трепал шёлк иссиня-чёрных прядей. Микаса растворялась в надвигающейся буре, словно в жерле задушенной много лет назад страсти, и хотела лишь одного ― чтобы она поглотила её с потрохами.

Как только она переступила порог дома, из кухни вышел Бруно, сияя лоснящимся от пота лицом и попивая пиво.

― Харуми, наша маленькая вернулась! ― крикнул он жене и попытался обнять падчерицу.

Микаса посмотрела на него в упор неподвижными глазами и ощутила поднимающуюся к глотке тошноту. От ненависти и отвращения стало трудно дышать. Внутри её расширенных зрачков Бруно померещился мрачный красный отсвет. Его желудок сжался от внезапно пронзившего всё тело страха.

― Не смей прикасаться ко мне, животное, ― дрожащим от ярости голосом процедила Микаса. ― Я не «твоя маленькая», мразь, и ты больше никогда меня не обидишь.

Она влетела в родительскую спальню, схватила чемодан и стала наугад швырять в него вещи отчима, затем открыла окно и сбросила на улицу. Она выбрасывала следом пыльные рыболовные снасти, которыми Бруно ни разу не воспользовался со дня покупки, ящики с инструментами, оставшиеся вещи и различную дребедень, мозолившую глаза. «Ненавижу, ненавижу», ― с детской злобой приговаривала она.

― Милая… Ты чего здесь такое вытворяешь? ― обескураженно промолвила Харуми, боясь подойти к дочери.

― Выбрасываю мусор, мам, ― беззаботно бросила Микаса. ― Осталось только избавиться от самого большого «пакета».

― Прекрати, пожалуйста. Я не понимаю тебя… Ты чего так завелась?

― Ах, я завелась? Ах, не понимаешь? В самом деле? Так и будешь продолжать стоять деревом и наблюдать до самой могилы?! Хватит с меня! Хватит! Выброшу всё на хрен и его в том числе.

― Мика, что ты творишь? Безумная девчонка! Совсем рехнулась? ― рявкнул Бруно, выйдя из себя от увиденного.

― Ты больше не будешь здесь жить. Больше не станешь отравлять нам с мамой существование. Проваливай из моего дома! ― в сердцах прокричала Микаса, указывая пальцем в сторону входной двери. ― Вещи уже можешь не собирать.

― Чокнутая девка! ― заревел Бруно и грозно двинулся на падчерицу.

Микаса выкатила глаза, как испуганный оленёнок, и маленькая девочка внутри неё выставила перед собой беспомощные ручонки в попытке защититься от удара. Стиснув зубы сквозь холодный удушливый ужас, она пошла ему навстречу и со всей силы схватила за грудки, вдавила в стену, приподняв над полом, затем тряхнула так, что отчим ударился затылком и жалобно взвыл. Харуми онемела и в оцепенении наблюдала за никчёмно трясущимися стопами мужа.

― Ты не ударишь меня! Больше никогда! Убирайся отсюда! ― не своим голосом кричала Микаса, крепче вдавливая костяшки в глотку Бруно.

Она оттолкнула отчима в сторону, взяла за шкирку и выволокла за порог.

― Скажи ещё раз, что я во всём виновата! Скажи ещё раз, что я ничтожество! Скажи ещё раз, что я извращенка и маленькая потаскуха! Да я сегодня такое в своей комнате устрою: буду так орать от удовольствия, что на другом конце города будет слышно! ― выпалила она, сверкая демоническими глазами. ― Пошли вы все! Я буду делать что хочу, я буду жить как хочу!

Микаса бросила на землю перед Бруно его бумажник и захлопнула дверь. Забрала все ключи и не поддавалась на слёзные уговоры матери прийти в себя. Отчим заунывно скулил под окнами, шастая туда-сюда вокруг дома, но ему никто не открывал. Микаса наблюдала за ним из окна на кухне и всё ждала, когда он уберётся. Через час нытья, увещеваний и угроз, Бруно кому-то позвонил и ушёл, прихватив с собой пожитки.