Боярыня (СИ) - Брэйн Даниэль - Страница 10

— Нет, — вздохнула я. — Негоже отбирать дитя у матери. Молока много, значит, двоих выкормишь. И я кормить буду. Что смотришь? Мне куда молоко девать? А не будет молока у меня, сама с обоими справишься. Будет моему молочным братом.

Наталья ничего не ответила, и я посчитала тему закрытой. Ей решать, быть рядом с ребенком или нет. Она заплела косу, перекинула ее через плечо, убрала гребень и стала укладываться рядом со мной, и не то чтобы мне это нравилось, но в моем положении…

— Не обманешь, боярыня? — вдруг еле слышно спросила она.

— Нет. И назови его как-нибудь, — посоветовала я. Дурной обычай. Ребенок в три года уже начинает себя от матери отделять и все как шавка безродная…

А у меня забавно получается мешать типичную для этой эпохи речь с прогрессивными взглядами двадцать первого века. Причудливый коктейль — мировоззрение человека, который пытается смириться с потерей привычного образа жизни и заодно остаться в живых.

— Хранят тебя Пятеро, матушка, — прошептала Наталья, и больше я ни слова от нее не услышала, но мне показалось, что она беззвучно плачет, и дорого бы я отдала, чтобы узнать почему.

В духоте сон не шел, меня мучило тягучее обрывистое забытье. Я не привыкла спать на такой мягкой перине, да и на спине, черт возьми, с беременным животом я тоже никогда не спала, и потому я то проваливалась в темноту, то выныривала из нее. Печь окончательно прогорела, треска я больше не слышала, за окном поднялся ветер и выл уже от души, Марья всхрапывала на печке, под боком у меня замерла Наталья. Вернулся кто-то из девушек, выгнанных мной из опочивальни, но у меня не было сил растолкать Наталью и потребовать, чтобы все лишние вымелись прочь. И когда я разобрала слова, не поняла сразу, сон это или явь. Точно они не были из моей прошлой жизни.

— Мальчонку родит, так со двора его сразу же. Скажем, что мертвого родила. Или на девку сменим.

— А?..

Я вздрогнула и открыла глаза. Завывал ветер и уютно храпела Марья на печке. Я отдышалась, прогоняя кошмар, затем толкнула локтем Наталью.

— Что, матушка? — сонным голосом, но сразу откликнулась она. — Началось?

— Нет. — Я помолчала. Голос, который мне померещился, был не ее. — Спи.

Ни шагов, ни голосов больше. Может, это был морок, а может, и нет.

«Мальчонку родит, так со двора его сразу же. Скажем, что мертвого родила»…

Со смертью боярина Головина ничего не закончилось. В опасности был и его наследник, которому еще предстояло появиться на свет.

Моего мужа хоронили на следующий день.

С утра опочивальня наполнилась челядью, даже еще не рассвело. Меня разбудили, укутали в длинную простыню, подняли на руки и понесли прочь. После кошмара — или яви? — я забылась коротким нервным сном и сейчас соображала плохо, а говорить под руку девкам опасалась. Пока, полагала я, им нет смысла скидывать меня с лестницы, но как знать?

Но меня донесли до самой обычной бани. В меру горячей, пахнущей терпкими травами. Я обеспокоилась, что меня замутит или станет плохо от жара, но, видимо, все было продумано и отработано не на одном поколении. Вениками здесь не парили, да и температура была не такой высокой, в этом было основное отличие, а все прочее — камни, пар и полки — напомнило мне привычный релакс.

Процедура мытья была недолгой, после чего меня вывели, закутали в простыню, усадили, расчесали, дали завтрак — мягчайший хлеб, на который я налегать не стала, и чай, похожий на сбор ароматных трав; первый раз в жизни я попробовала пареную репу в меду и, кажется, совершенно не по-боярски приговорила порцию на нескольких человек: судя по лицам женщин, они рассчитывали после меня поживиться.

Когда я принялась за творог с кедровыми ядрышками, женщины засуетились. Наверное, у них поджимало время, я же была намерена запастись энергией на целый — как говорила Наталья, долгий — день, хотя понятия не имела, что меня ждет. Фроська внесла в предбанник одежду, и мне пришлось оторваться от еды во имя соблюдения приличий. Я все еще держала в голове, что я любила мужа.

Траурная одежда меня удивила. Она была дорогой, но при этом рваной — что рубаха, что верхнее платье, что душегрея. Даже волосник оказался с прорехой, но так, чтобы волосы все-таки не торчали, и кика на этот раз темная.

— Ай, матушка, расшиблась-то как, — сочувственно и вроде бы не притворно сказала Наталья, аккуратно, чтобы не растревожить мою шишку, убирая мне волосы в косу.

— До крови? — насторожилась я.

— Милостивая помиловала!

Кто-то бил меня так, чтобы я потеряла сознание, но чтобы ни в коем случае не убить? Так было задумано или дрогнула рука? Или боярыня Головина с кем-то сговорилась?..

На ноги мне попытались надеть сапоги — не рваные, но их все равно под одеждой было не видно, — но пришлось снова наматывать расписную ткань. Я смогла извернуться и взглянуть на свои ноги: нормально ли, что я так отекаю, и что делать, скорее всего, ничего, ждать родов и надеяться, что эти проблемы решатся сами собой…

Готова к церемонии я оказалась часа через два после того, как меня занесли в баню — судя по тому, что за окном рассвело, а я окончательно отошла от пара. Женщины, одевавшие меня, тоже то и дело выходили и возвращались в такой же подранной одежде, не настолько богатой, разумеется, но Наталья явно собиралась меня сопровождать — ее душегрея была бывшей боярской, изрядно поношенной, а не художественно изорванной, как моя. Мы вышли — крутых ступеней больше не было, но меня поддерживали — в пасмурный, полный сугробов в половину моего роста день, и деревья, укрытые снегом так, как я никогда не видела, склоняли ветки.

Боярские палаты были каменными и белыми. Здесь снаружи все было белое — то, что не было серым и черным. Два цвета, летом, наверное, буйство красок, а сейчас все как в черно-белом кино и редкие красные — ненавижу уже этот цвет — вкрапления. К палатам несуразно лепились постройки — деревянные и кирпичные, ставили их вразнобой и в разное время, я различила и похрюкивание свиней, и мычание коровы, и даже истерическое кудахтанье кур. Вероятно, у кур был повод паниковать, поскольку кое-кто из них должен был сложить свои головы под топором повара и украсить собой поминальный стол.

Возок, про который говорила Наталья, ждал меня неподалеку от крыльца. Небольшая кибиточка, вся закрытая, на полозьях, запряженная парой сытых, лоснящихся лошадей. Меня усадили, укрыли мехом, Наталья пристроилась рядышком, и возок тронулся.

Ехал он мягко. На лошадях здесь то ли не было колокольчиков, то ли их сняли — похороны не повод для радости. Я попыталась выглянуть в окно — с первого раза не получилось отодвинуть деревянную ставенку, затем мне удалось проделать щель. Мне было интересно…

Несмотря на то, что я любила своего мужа, как говорят.

Большой город. Столичный, возможно. Людей немного, улицы засыпаны снегом, уже укатаны, пару раз я видела огромные сани с крепкими, рабочими лошадьми, и пару раз — такие же, как мой, возки. Шли куда-то закутанные бабы и мужики, у некоторых в руках были пышущие жаром подносы с выпечкой или же самовары. И всюду — белые с красным узором боярские и купеческие дома и хаотичные пристройки вокруг. А вот церквей или иных строений, посвященных местным божествам, я не заметила.

Наталья ерзала, всячески пытаясь привлечь мое внимание. Я наконец закрыла окошко и повернулась к ней.

— Чего тебе? — недовольно спросила я. — Знаешь, нет, были у боярина враги?

— До владычицы бы тебе съездить, матушка, — серьезно и торопливо ответила она, вероятно, опасаясь, что я опять начну смотреть на улицу вместо того, чтобы обсудить важное. — Боярин-то батюшка один из тех, кому владычица бороду оставить позволила да платье позорное не повелела носить. Может, разжалобишь ее, так и отрядит она кого поумнее-то на дознание. Что этот дьяк вчера пришел — гладко выбрит, воротник как у чучела. Будет он злочинца искать?

Ум от наличия бороды не зависит… Но насчет визита к императрице Наталья права. Если та была заинтересована в моем муже, а ведь и дьяк ссылался на какой-то относительно новый указ его авторства?..